Дозор (5 романов) - Сергей Лукьяненко

— Да нет, Антон. Ты бы ее расстрелял. И любого другого вампира, кинувшегося защищать преступницу, тоже. Но перед тобой встал не просто вампир, а твой друг… ладно, пусть не друг, а приятель. И ты остановился. А представь, что выбор был бы — опустить пистолет или отпустить преступницу на свободу.

— Я бы стрелял, — резко сказал Антон. — И в Костю — тоже. Выбора не было. Мне было бы очень горько, согласен, но я…

— А если это был бы не хороший знакомый, а твоя любимая? Человеческая женщина или волшебница-Иная любой раскраски?

— Я бы стрелял… — прошептал Антон. — Все равно стрелял.

— И что дальше?

— Я бы не допустил такой ситуации. Просто не допустил!

— Конечно. У нас даже мысли не возникнет полюбить, если мы видим ауру Тьмы. А у Темных — если они видят ауру Света. Но мы-то были застигнуты врасплох, Антон. Лишенные всех сил. И выбора не было…

— Скажи, Игорь. — Антон перевел дыхание. Водка не брала, а разговор, пусть и вышел за предел доверительности, не приносил облегчения. — Скажи, а почему тогда ты просто не выгнал Алису с территории лагеря? Не запросил помощи и совета у Гесера? Ты бы защитил людей и при этом…

— Она бы не ушла, — резко сказал Игорь. — Она ведь находилась в «Артеке» на законных основаниях. Знаешь, что самое страшное, Антон? Право на ее восстановление было выторговано Завулоном у Гесера в обмен на право восстановить силы магу третьей категории! Мне то есть! Ты понимаешь, как все завязалось?

— А ты уверен, что она бы не ушла? — спросил Антон. Игорь молча поднял рюмку. Они впервые за вечер чокнулись, но так и не произнесли никакого тоста.

— Не уверен, Антон. В том-то и беда, что не уверен. Я сказал ей… велел убираться прочь. Но это было в первый миг, когда мы только поняли, кто есть кто. Когда не было никаких мозгов, один адреналин…

— Если она любила тебя, — сказал Антон, — то она бы ушла. Надо было только найти слова…

— Наверное. Кто теперь может на это ответить?

— Игорь, мне очень жалко, — прошептал Антон. — Не ведьму Алису, нет… об этом меня не проси. Я не смогу пролить о ней ни слезинки. Но мне очень жалко тебя. И я очень хочу, чтобы ты остался с нами. Чтобы выдержал, не сломался.

— Мне незачем больше жить, Антон. — Игорь виновато развел руками. — Пойми, не-за-чем! Знаешь, я ведь, наверное, тоже полюбил первый раз в жизни. У меня была жена… когда-то. Я стал Иным в сорок пятом году… вернулся с фронта, молодой капитан, грудь в орденах, ни одной царапины… и вообще мне везло, я только потом понял, что латентные способности Иного меня выручали. И тут правда о Дозорах… Новая война, понимаешь? Причем уж совсем справедливая, дальше некуда! Я ничего толком и не умел, кроме как воевать, а тут понял, что нашел себе работу на всю жизнь. На очень долгую жизнь. И еще, что для меня не будет каких-то человеческих горестей, досадных болезней, очередей за продуктами… ты ведь и не представляешь, что такое самый обыкновенный голод, Антон, что такое по-настоящему черный хлеб, что такое по-настоящему паленая водка… что такое — впервые ухмыльнуться в сытую харю особиста из СМЕРШа и лениво зевнуть в ответ на вопрос:

«Почему вы пробыли на вражеской территории два месяца, если мост был взорван уже на третий день после десантирования?»

Игоря немного развезло, и говорил он теперь быстро, яростно… и вовсе не так, как обычно говорил молодой маг из Ночного Дозора…

— Я вернулся и посмотрел на Вилену, на свою Леночку-Виленочку, молодую и красивую, которая мне каждый день писала письма, не вру, каждый день, и ты бы знал, какие письма! И увидел, что она очень рада моему возвращению — ведь я целый, не покалеченный, да еще и герой! Редкой бабе тогда такое счастье выпадало. Но очень боится, что завистливые стервы-соседки расскажут про всех мужиков, что у нее бывали за четыре года, про то, что она горя не знала не из-за моего офицерского аттестата… ты ведь и сейчас не понимаешь меня наполовину, верно? А я вдруг увидел. Все, сразу. И чем больше на нее смотрел, тем больше видел. В деталях, в подробностях. И не только всех ее мужичков — от гнид-спекулянтов до таких же, как я, вояк, через госпитальный забор в самоволку сиганувших… И как она полковнику одному шепчет: «Да он, небось, давно уже в земле гниет…» — тоже услышал… Кстати, полковник тот оказался человеком. Настоящим. Встал с кровати, врезал ей по морде, оделся и ушел.

Он налил водки, быстро, не дожидаясь Антона, выпил, снова наполнил рюмки. Сказал:

— Вот с тех пор я такой и стал. Как ушел из своего дома — под звон медалей и рев Вилены: «Они тебе все наврали, сучки, я верной была!» Шел по улице, и что-то в душе выгорало. Это май был, Антон. Май сорок пятого, меня Гесер сразу после капитуляции Германии с фронта выдернул, сказал: «Нынче твой фронт здесь, капитан Теплов». А люди тогда были… другие они были, Антон. Лица светились у всех. Темных тварей было до черта, что уж скрывать! Только и Света было много. И когда я по улице шел, вокруг ребятишки сновали, на мой иконостас нагрудный заглядывали и спорили, какая медаль за что. Мужики руки жали, звали выпить с ними. Девчонки подбегали… и целовали. Просто так, ничего особого в уме не имея. Целовали, как своих парней, не вернувшихся еще или уже сгинувших. Как своих отцов, как братьев своих. Иногда ревели, целовали и дальше шли. Понимаешь? Нет, вряд ли… Вот ты ведь тоже о стране болеешь, думаешь, как все плохо сейчас, в какой мы все дыре… Переживаешь, почему Светлые в глобальных масштабах России не помогут. А ты ведь настоящей дыры и не знаешь, Антон. Мы — знаем!

Игорь выпил снова. Антон молча поднял рюмку, кивнул, поддерживая непроизнесенный, но понятный без слов тост.

— Вот тогда я стал таким, — повторил Игорь. — Магом. Оперативником. Вечно молодым. Который любит всех… и никого. Я уже и решил для себя, что никого не полюблю. Никогда. Подруги — одно, любовь — другое. Человека нельзя любить — человек слаб, Иного нельзя любить — Иной либо враг, либо боевой товарищ. Вот такой жизненный принцип я себе составил, Антошка. И следовал ему как мог. Вроде как я до сих пор тот молодой парнишка, с фронта вернувшийся, которому влюбляться совсем еще рановато. Одно дело — с девчонкой на танцульке покрутиться… — он тихо засмеялся, — или на дискотеки в кислотном прикиде под ультрафиолетовой лампой попрыгать… какая разница — джаз, рок или трэш, какой длины юбка и из чего чулки сделаны… Это — все хорошо. Это можно, это правильно. Видел такой американский мультик — про Питера Пэна? Ну, так я стал вроде него. Только не глупый малец, а глупый юнец. И было мне хорошо… долго было. Тот срок, что человеку отпущен, я уже вроде как прожил. Жаловаться грех — не было ни старости беспомощной, ни прочих проблем. Так что не переживай зря, Антон.

Антон сидел, держась за голову. Молчал. Будто отворил дверь — и увидел там что-то… нет, не запретное… нет, не постыдное… Совсем-совсем чужое. И понял, что за каждой дверью, если не приведи Свет, удастся ее открыть, увидит что-то столь же чужое… личное.

— Я свой путь прошел, Антон, — почти ласково сказал Игорь. — Не грусти ты так. Я понимаю, ты ехал с надеждой меня растормошить, глупости из головы выкинуть, наказы исполнить. Только не получится. Я и впрямь влюбился сдуру в Темную. Убил ее. И себя, выходит, тоже.

Антон молчал. Пусто все было. Накатила чужая тоска, чужое горе, и выходило так, что не передачу больному другу он принес, а сидит с ним на его же поминках…

— Антон, ты не уходи сегодня, — попросил Игорь. — Я все равно спать не буду… скоро насовсем отосплюсь. У меня там еще три бутылки водки в холодильнике… если честно. Да и ресторан пятью этажами ниже.

— Тогда за столом уснем.

— Ничего, мы же Иные. Выдержим. Я поговорить хочу. Поплакаться кому-нибудь в жилетку. Я стал бояться темноты. Веришь, нет?

— Верю.

Игорь кивнул:

— Спасибо. У меня тут гитара есть, споем что-нибудь. Или я сам спою. Знаешь, для себя самого петь — все равно что… ну, понимаешь. И еще.

Антон посмотрел на Игоря — голос того вдруг стал собраннее. Сильнее.

— Я все-таки дозорный. Этого я не забыл — можешь не сомневаться. И мне кажется, что я во всей этой заварушке — просто пешка… нет, наверное, не пешка… Офицер, который сбил чужую фигуру и стал на простреливаемое поле. Только я в отличие от фигуры умею думать. Надеюсь, что ты тоже не разучился. Мне уже все равно, Антон. Но вот чья будет партия — для меня небезразлично! Давай подумаем вместе.

— С чего начнем? — спросил Антон. Спросил, внутренне поражаясь себе самому. Неужели он принял слова Игоря? Согласился считать его снятой с доски фигурой… ну, пусть не снятой, но уже обреченной, к которой тянется рука невидимого игрока…

— Со Светланы. С Мела Судьбы. — Игорь внимательно смотрел, как меняется лицо Антона. Довольно рассмеялся: — Что, и впрямь угадал? У тебя те же мысли?