Александра - Олег Ростов

воинские правила. По тому, как Государь улыбался в бороду, я поняла, он очень доволен.

— Ай, молодцы какие. — Наконец сказал Василий. — Красавцы. Один к одному. И одежка на них какая ладная. Баская. Прямо ляпота смотреть. Вижу, Александра, не зря деньги государевы потрачены. С пользой. — Он посмотрел на меня. Усмехнулся. — Как ты меня назвала? Господин Верховный Главнокомандующий? Это ещё как?

— Так я же сказала, что ты главный. Выше тебя в державе твоей никого нет. Только бог. Но бог он над всеми людьми, а ты над людьми в своей державе, Василий. Все воинские люди тебе подчиняются. А значит ты и есть верховный главнокомандующий.

Василий кивнул.

— Вроде правильно говоришь, Александра. Скажи, что за название такое — енерал?

— Не енерал, а генерал, Великий Государь. Высший воинский чин. Ещё двести лет назад в Венеции чин генерал-капитана имел командующий венецианским флотом. Сейчас этот чин или по другому звание начало вводится в европейских армиях.

— Значит, Александра, ты генерал?

— Нет, Государь. Я не могу сама себе присваивать такие чины. Так я быстро стану самозванкой. И надо мной будут потешаться. Я вообще не имею воинского звания. А звание генерал имеет право присваивать только Верховный Главнокомандующий. Здесь у нас, это ты, Государь. В Европе это короли либо другие монархи.

— Командуешь воинскими людишками, а чина не имеешь? Как такое может быть? Э, нет, Александра. Так не пойдёт. Значит так, я тебе присваиваю своей властью, как владетеля Руси, звание генерал. Такова моя воля.

— Государь, но как так? Я же женщина.

— И что? Это даже наоборот хорошо. — Он засмеялся. — Женщина-генерал, бьёт в хвост и гриву хвалёных полководцев ворогов наших. Для нас это лишняя гордость, для ворогов наших, лишний урон и потеря чести. Так что решено. Дьяку я укажу, чтобы подготовил моё повеление, а потом объявят его на площади всему народу.

— Государь, тогда пусть объявят ещё и то, что такую форму, в какой сейчас кадеты, более носить кому-любо запрещено. Только кадеты и офицеры кадетского корпуса. А кто самозванно её пошьёт и наденет, брать с того виру и бить нещадно кнутом на площади у позорного столба.

Василий с интересом смотрел на меня.

— Хорошо, царевна. И такое моё повеление будет объявлено. Ты права, сейчас начнут рядиться под кадетов. А это урон и потеря чести сих отроков, кои по праву носят её. Будь по твоему. — Он на некоторое время замолчал, продолжая смотреть на меня. Я тоже молчала. Но вот он спросил: — Скажи, царевна, а что чудо Господне там было? — Я пожала плечами. — Что, разве не было? — Василий усмехнулся.

— Не знаю я, Государь. Я была занята боем, в небеса не смотрела. Но люди говорят, что видели лик Христа.

— Об этом уже вся Москва знает. Митрополит наш возбудился. Тоже видеть тебя хочет.

— Прости Великий Государь, но позволено ли мне будет домой поехать? Устала я, Великий Князь. Сына не видела сколько. Скучаю я по нему. Душа болит.

— С твоим сыном всё хорошо. И с племянником.

— Благодарствую, Государь.

— Завтра по случаю победы пир у меня будет. Ты приглашена.

— Государь, как можно мне на пир, без мужа?

— Можно. Ты на пир ко мне идёшь, по моему повелению… По моему приглашению. Тем более, там твой свёкр будет, боярин Вяземский. Он приглядит, чтобы всё пристойно было.

— Хорошо, Великий Князь. Как скажешь.

Корпус вернулся в казармы. Те, у кого были родные и близкие в Москве и в пригородах, получили увольнительные на пять суток. Остальные, те у кого никого не было, сироты, таких набралось с десяток, остались в казармах. Но режим им был послаблен. Занятий не было. Им давались на день увольнительные и немного денег. Кадета Васильчикова я в этот же день выписала из госпиталя. Хотя ему там ещё нужно было полежать. Пройти полный курс лечения. Но слишком уж меня его родители просили. Отпустила, подписав ему увольнительную. Вынесла ему перед родителями благодарность. Похвалила, отметив его храбрость.

— Хороший из него офицер получиться, князь. Достойного сына вырастили. — Сказала я его отцу, князю Васильчикову.

— Благодарствую, Царевна, за слова хорошие.

Иван надел новую парадную форму. Надо было видеть гордость родителей за сына. Он не поехал в новомодной карете, а поехал на коне, куда ему помогли взобраться. Глядела на кадета, всё же до конца застегнуть китель он не мог, его грудь была перевязана, а правая рука из-за плеча находилась на повязке, чтобы не тревожить лишний раз рану. Но так даже было лучше. С разу видно, воин, пострадавший за землю Русскую. Я кивнула ему. Почему-то на память пришли слова старой советской песни про красного командира Щорса. Усмехнувшись и глядя на юного князя Васильчикова, я напела:

Шёл отряд по берегу, шёл издалека,

Шёл под красным знаменем командир полка.

Голова обвязана, кровь на рукаве,

След кровавый стелется по сырой траве.

'Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведёт?

Кто под красным знаменем раненый идёт?'

Про сынов батрацких ничего не стала петь, так как Иван мало смахивал на батрацкого сына. Князь всё-таки. Да и не в голоде детство его прошло. Но остальное хорошо легло на благодатную почву. Ведь знамя корпуса была красного цвета, как и форма кадетов имела красные цвета:

Щорс идёт под знаменем — красный командир.

Но недаром пролита кровь его была.

За кордон отбросили лютого врага,

Закалились смолоду, честь нам дорога'.

Тишина у берега, смолкли голоса,

Солнце книзу клонится, падает роса.

Лихо мчится конница, слышен стук копыт,

Знамя Щорса красное на ветру шумит.

Я замолчала, глядя на кадета, восседающего на коне. Он смотрел на меня, жадно вслушиваясь в слова. Как и все остальные, кто там был рядом с нами у казарм. В том числе и родители Ивана Васильчикова.

— Кто такой Щорс, матушка-царевна? О ком поётся в песне? — Задали мне вопрос другие кадеты. И Васильчиков тоже смотрел с вопросом. Вот что я им могла ответить?

— Был такой славный воин. Давно. Песня эта забыта и помнят её немногие. Но помнят. Теперь и вы услышали. И вы теперь должны помнить.

Я ещё не знала, но слова песни оказались пророческими для юного князя, моего кадета. Птицей пролетело время, и уже возмужавший Иван стал командиром полка. Только не конного, а артиллерийского. А ещё позже стал генералом от артиллерии. И не раз потом ходил под красным знаменем с перевязанной головой. Ибо был отчаянным командиром и офицером.

Наконец, я смогла направиться домой. Меня там уже ждали. Маман, боярыня Вяземская на крыльце. Папан, он уже вернулся из Кремля. Ленка стояла с двумя малышами на руках и смотрела на меня так недовольно, что мне оставалось только грустно и виновато улыбнуться.

Я сошла с коня. Поклонилась, но не сильно, однако с вежеством родителям своего мужа.

— Здравствуйте, батюшка и матушка. Здравствуй сестра моя, Елена. Здравствуй брат мужа моего, Василий. Вот и вернулась я. Не судите меня строго, что не в тереме сижу, да сына нянчу и мужа жду.

— Здравствуй, дочка. — Сказал мне в ответ Фёдор Мстиславович. Евпраксия Гордеевна так же мне улыбнулась и кивнула. — Наслышаны мы, про битву ту. Сколько полона в Москву то пригнали, это что-то. Да добычи. Казну захватила имперскую?

— Было такое, батюшка. Думаю, нашу долю, Великий Государь выплатит. Пушки так же имперские в казну уйдут. За это отдельная плата будет. Да я ещё к себе в корпус два десятка наёмников забрала, отроков учить будут. А ещё сам Георг мой пленник и ландсггер Ульрих фон Дениц. Это тот, чей замок я в своё время взяла. — Я улыбнулась.

— Так здесь он. И Георг этот здесь, в гошпитале твоём, Ляксандра. — Проговорила свекровь. — Чего делать то с ними? Особенно с этим немцем из Ливонии? Жрёт как конь и пьёт как оглашенный.

— Пусть, матушка. Он барон Ливонский. Два раза от меня оплеух получил. Горе у него. — Я засмеялась. Все стоявшие на крыльце тоже.

— Саша, я жалею, что послушал тебя. — С обидой проговорил Василий. — Я же хотел идти с вами.

— Вась, успокойся. Здесь Елена осталась с детьми. Подожди, послушай меня. За нами охота идёт, Вась. За мной и Еленой. Но ладно я, постоянно окружена охраной, в том числе и целой сотней самого Государя. А Елена? Ты о ней подумал?