Грустное лицо комедии, или Наконец подведенные итоги - Эльдар Александрович Рязанов

Вся эта история связана с созданием и выпуском в эфир в январе 1988 года четырехсерийной передачи о Владимире Семеновиче. Я уже говорил, что больше года пробивал ее. Потом, когда все серии были готовы, передача лежала семь месяцев и ждала, когда же наконец у руководства найдется время, чтобы посмотреть ее и сделать свои замечания. Семь месяцев! Все было более важным, более срочным, более нужным! Семь месяцев съемочная группа ждала, когда же наконец нас удостоят вниманием.

Дальше начались придирки — на мой взгляд, мелочные, неквалифицированные, перестраховочные. Три часа мне выкручивали руки в кабинете главного редактора киноредакции С.Н. Кононыхина он сам и его заместитель Б.С. Каплан. У меня было ощущение, что машина времени перенесла меня на десять лет назад. Я на все отвечал: НЕТ! НЕТ! НЕТ! Но два должностных лица с методичностью и упорством, не реагируя на резкие слова в их адрес, дожимали меня. На все их замечания, предложения, покушения я, как попугай, твердил одно и то же:

— Я не согласен и не соглашусь никогда. НЕТ! НЕТ! НЕТ! Пленка в ваших руках. Но если вы вырежете то или это, предупреждаю — я объявлю вам войну. Я напишу статью «Почему я в эпоху гласности ушел с телевидения»! (Что и сделал!) Я напишу письмо М.С. Горбачеву. (Чего не сделал!)

Я что-то говорил им о совести, чести, нравственности… Через три часа покинул кабинет. У меня было ощущение, что за эти три часа я потерял год жизни: я был разбит, смят, уничтожен. Я прислонился в прихожей к двери кабинета и, уже не контролируя себя, потому что мне было действительно дурно — в висках стучало, давление, очевидно, сильно подпрыгнуло, — сказал:

— Я только что был в застенке, где меня пытали два палача.

Но что значат для чиновника гнев и угрозы работника искусств перед гипотетическим недовольством и неодобрением начальника? Творец, создатель произведения не может, к примеру, снять чиновника с должности, а от Большого начальника могут последовать Большие неприятности. Могут, правда, и не последовать, но тут лучше перебдеть, чем недобдеть.

Понимая это, мы следили за тем, как передача будет идти в эфир. А надо сказать, что своим ослиным упрямством я кое-что отбил, а эпизод — главный предмет конфликта — находился в начале четвертой серии. Уже первые серии передачи пошли в эфир. Каждый вечер я перезванивался с режиссером, и та отвечала: «Пока ничего не вырезано».

И все же нас всех обвели вокруг пальца. Как же была проведена операция по кастрированию передачи? Из-за боязни, что режиссер или откажется делать вырезку, или поставит в известность меня (а я почему-то пользуюсь репутацией скандалиста), все было проведено в обстановке секретности. Как читатель уже знает, сначала передача дважды идет по «Орбите». Ответственному выпускающему или даже заведующему (им оказался Андрей Иванович Аверьянов) было дано указание вырезать в начале четвертой серии передачи о Высоцком семь с половиной минут полезного времени. Он безропотно выполнил распоряжение начальства. Посмел бы он возразить! Там это никому в голову не приходило. Четвертая серия пошла в эфир по первой «Орбите» буквально с полуслова, с придаточного предложения. Для того чтобы сделанная купюра не стала известна съемочной группе и тем самым мне, в часы показа передачи по «Орбите» мониторы в «Останкино» были отключены. Обычно передачу, идущую по «Орбите» днем, смотрят многие сотрудники, но в тот день экраны телевизоров ослепли. На вопросы членов съемочной группы: в чем дело? почему не работают мониторы? — отвечали: «Профилактика аппаратуры!»

Нет, по́лно! Все-таки не может быть, чтобы телевизионная сверхдержава принимала бы такие меры предосторожности! И против кого? У меня, несомненно, мания величия. Это же смешно… Наверняка было совпадение, и действительно в это время делалась профилактика. Но последующие исследования тем не менее показали, что так называемая «профилактика» почему-то проходила именно и только в те часы, когда в эфире шла передача о Высоцком. И до и после мониторы исправно показывали все, что делалось на «Орбите».

И лишь за два часа до начала московского эфира из случайного разговора с одной из сотрудниц службы программ стало известно, что в начале четвертой серии была-таки сделана вырезка в семь с половиной минут. Мне сообщили об этом немедленно, и я тут же позвонил С.Н. Кононыхину. Ведь еще можно было что-то сделать! Воспроизвожу наш разговор почти дословно.

РЯЗАНОВ: Скажите, кто дал распоряжение о вырезке и кто произвел эту операцию?

КОНОНЫХИН: Дело не в конкретных исполнителях. Решение мы приняли коллегиально.

РЯЗАНОВ: Почему не поставили меня в известность?

КОНОНЫХИН: Мы не обязаны информировать вас. Это — технологическая функция.

РЯЗАНОВ: Кто непосредственно сделал купюру?

КОНОНЫХИН: У нас есть для этого специальные люди.

РЯЗАНОВ: Почему тогда не поручили режиссеру? Хоть сделано было бы аккуратно.

КОНОНЫХИН: Не бойтесь! Это было сделано квалифицированно.

РЯЗАНОВ: (Всплеск эмоций, крики, переходящие в грубые слова!)

КОНОНЫХИН: Я отказываюсь разговаривать с вами в таком тоне. Вы знаете, на каком высоком уровне было сказано, что мы должны выступать с ответственными, взвешенными передачами. И мы поставлены сюда для этого!

Я начал звонить по другим телефонам более высоким начальникам, и там буквально под копирку происходило следующее. Сначала секретарша говорила: «Сейчас соединю!» Потом наступала длинная пауза. После двух-трех минут ожидания мне сообщалось: «Оказывается, Иван Иванович (или Петр Петрович) вышел. Его сейчас в кабинете нет. Позвоните, пожалуйста, позже».

Сделать я ничего не смог. Я проиграл битву. Передача пошла без важнейшего эпизода, где рассказывалось о судьбах Гумилева, Блока, Есенина, Маяковского, Мандельштама, Цветаевой, Пастернака, Ахматовой. Он, как мне казалось, поднимал передачу на более высокую ступень, обобщал, эмоционально усиливал, подводил к личности Высоцкого — был идейным центром программы.

Но этой купюрой дело не кончилось. На следующее утро в 9 часов шел повтор четвертой серии. А в этот день дежурил другой ответственный выпускающий — Александр Васильевич Сидорин. Ему было известно, что из четвертой серии от начала нужно вырезать семь с половиной минут. Он не потрудился проверить, взял уже обрезанный рулон и отчекрыжил еще семь с половиной минут. Думаете, за это головотяпство передо мной кто-нибудь извинился? Как бы не так! В этом ведомстве не подозревали об этике, интеллигентности.

Почему у нас на должности назначаются люди без чувства стыда, чести и совести? Кто вручил им мандат, что они большие патриоты, нежели художники?

У них поразительное чутье на нестандартное, неутвержденное, острое, выходящее из рамок. Именно на то, что и делает произведение предметом искусства. Обычно они говорят: «Мы, мол, вырезали совсем немного, произведение ничего от