Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Алана Инош

Желудок не взбунтовался – и то хорошо. Вкусное, жирное молоко наполнило его так, будто Берёзка съела целый обед. Ещё бы тряпицу поменять – и можно спать…

Ненадолго прикрыв глаза, она очутилась в солнечном саду. Вокруг шелестели лоснящиеся вишнёвые кроны, и звонкий полдень жалил кожу игольчато-лучистым теплом. Кто-то ждал её здесь, ждал очень давно, ещё до её рождения, а она ни сном, ни духом не ведала – жила себе, замуж вышла, пряла, вышивала и собирала травы… Ласковый оклик всколыхнул летнее марево, и сердце проснулось от спячки, стряхнув с себя ложные оболочки, которые наросли на нём за годы ожидания. Обнажённое, чистое, свободное, оно стремительно заколотилось в груди, просясь наружу, и Берёзка заметалась среди вишнёвых деревьев в поисках источника окликнувшего её голоса… Шершавые стволы, блестящая тёмно-зелёная листва – и шуршащие осенним листопадом страницы книги, на которых запечатлелись все её шаги и повороты, все помыслы и стремления. Вот нахальная синь глаз Цветанки пролетела мимо, оставив на сердце шрам; вот оледенелое тело Первуши, пожертвовавшего собою на защите Гудка, растаяло и впиталось в землю, чтобы весной прорасти свежей травкой… Это была её боль, прожитая и прописанная на небесных скрижалях, и вместе с тем – лишь шаги к чему-то важному, самому главному. И только добрая тень бабули стояла рядом живая, улыбающаяся и вечная – не сморгнёшь, как наваждение, не перевернёшь, будто страницу. А голос звал нежно и ласково, обещая дни счастья и нерушимой радости, и Берёзка, взбудораженная его родниковой свежестью, бегала по саду, окликая: «Где ты? Кто ты?»

Явь разбила сладкое видение ударом чёрной кувалды – ночной тьмы.

– Охти! – всплеснула руками хозяйка, выглянув в окно. – Воины… Чужие!

Ещё мгновение назад Берёзка лежала в постели, объятая слабостью, а теперь стряхнула остатки светлого сна и облачилась в мысленные доспехи. Никто не помог ей встать – она поднялась сама, будто и не хворала только что.

Высокие и чёрные, воинственные тени веяли иномирным холодом, и хозяин выглядел рядом с ними подростком. Он что-то лепетал, пытаясь, видимо, задержать чужаков во дворе и дать время дружинникам приготовиться к схватке… Этот взлохмаченный суетливый мужичок всё верно рассудил и делал то, что было в его силах, но мог ли он противостоять морозно мерцающему во тьме оружию? Могли ли простые мечи воинов Владорха остаться целыми под ударами мертвящих клинков, обращающих всё живое в лёд?

Хозяин успел юркнуть куда-то в темноту, будто кот, но трое дружинников всё-таки застыли ледяными глыбами, прежде чем Берёзка выпустила из своей груди слепящий свет.

– Глаза! – крикнула она воинам из Гудка, и те, сообразив, тут же зажмурились.

Раздирающая зрачки белизна на мгновение поглотила пространство, а когда вернулся прежний мрак, ослеплённые навии натыкались друг на друга, ударяясь шлемами и не отличая своих от чужих.

– Бей их! – колоколом гукнул голос Соколко, и дружинники, не теряя времени, обрушились на навиев. Полетели головы с плеч, а осенняя грязь побурела от крови.

Воинов из Нави было слишком много – тридцать или сорок, и все они, видимо, намеревались сделать этот постоялый двор своим пристанищем.

– Нить! – перекрывая голосом лязг оружия, крикнула Берёзка.

Удалой купец с полуслова уловил её мысль, поймал брошенный моток и вместе с дружинниками окружил воинов нитяным кольцом, в котором тем предстояло застрять на несколько дней. Натыкаясь на преграду, вставшую со всех сторон прозрачной стеной, воины-оборотни сослепу едва не перебили друг друга, но путникам некогда было наблюдать это зверское и нелепое зрелище. Радость от победы омрачалась тревогой: несколько раз навии были захвачены вспышками света врасплох, но как долго этот успех будет продолжаться?

– Уходим! – зычно крикнул Соколко. – Хозяин, прощевай! Благодарствуем на гостеприимстве!

Поднявшая Берёзку беспощадная волна боевой ярости схлынула так же внезапно, как накатила, и дружинникам пришлось усаживать её в колымагу, поддерживая под руки. Опустошающая слабость со звоном воцарилась в голове и теле, распластав Берёзку на сиденье, и если бы не подушки, та увядшей лозой соскользнула бы на пол повозки. Она уже не чувствовала движения, её поглотила гулкая бездна забытья.

Казалось, на эту вспышку ушли все её силы. Явь пробилась сквозь её слипающиеся веки серым лезвием нескончаемого сумрака, когда они были уже далеко от места стычки с навиями. Отодвинув заледеневшими пальцами занавеску на дверце, Берёзка выглянула: стремительными, суровыми тенями за ними следовали девять уцелевших дружинников. Память о троих, талой водой ушедших в пресыщенную горем землю, сомкнула губы девушки печатью скорби. Знали ли храбрые всадники, отправляясь в путь, что вернутся из этой поездки не все? Наверно, эта мысль реяла над их головами чёрной прапорицей, ибо всякий воин вступает в игру со смертью, но не всякий выходит победителем. Провожая мелькавшие за окном очертания деревьев, Берёзка витала на грани беспамятства: её веки трепетали, то опускаясь, то распахиваясь, а глазные яблоки беспокойно дрожали.

У мглы не было конца и края, гнетущее полотно туч тянулось беспросветно. День мало чем отличался от ночи – разве что сумрак чуть редел, позволяя разглядеть предметы. Нелегко было противостоять этой тьме, сохраняя свет в душе и не сходя с ума; Берёзка ощущала себя гаснущим светильником, в котором почти не осталось спасительного масла. Лихорадка пожирала её силы, кровь покидала её тело медленно, но неотвратимо, приближая смертельную грань. Её руки уже не могли разорвать ткань, и Берёзка, отбросив стыдливость, позволила Боско делать для неё из запасённых в дорогу чистых тряпочек прокладки. Они стали уже почти как брат с сестрой, между которыми нет никаких тайн. Кровотечение между тем даже не думало стихать: все тряпочки были пропитаны одинаково обильно. Когда их запас закончился, пришлось рвать сменную рубашку.

– Что, всё ещё кровит? – спрашивал мальчик, хотя и сам видел: жизнь вытекала из Берёзки по каплям.

Во время одного из кратких привалов Соколко заглянул в колымагу и ужаснулся мертвенному виду Берёзки.

– Э, девонька, этак мы тебя живой до Белых гор не довезём! Что с тобой такое творится-то?

– Выкидыш даёт о себе знать, – разлепив сухие губы, прошептала та. – Кровь не унимается…

– Беда нам с тобой, милая, – покачал купец головой. – Ежели ты сама себя исцелить не можешь, надобно искать тебе другую знахарку.