ЗЕМЛЯ ЗА ОКЕАНОМ - Борис Гринштейн

8* Правление Компании было заинтересовано задержать работников в колониях, а чиновники МВД как всегда не спешили, так что паспорта были выписаны лишь спустя два года. К тому времени было получено разрешение отслужившим свой срок работным оставаться в колониях.

9* Рассказом об этом путешествии он закончил свои "Записках о путешествии, совершенном в 1816 и 1822 годах из Петербурга в Америку и обратно". Позже, потеряв любимую жену Ирину, умершую от чахотки, в 1832 году Яновский переехал из Петербурга в Калугу, где долгое время находился на посту директора мужской гимназии. За несколько лет до смерти он принял постриг, а позже стал схимонахом Тихоновой пустыни. Подвигло его на это воспоминание об отце Германе в ските на Новоафонском острове. С именем схимонаха Сергия Яновский был похоронен в некрополе пустыни.

Глава 24

Революции, революции.

Весной 1822г. Муравьеву, вместо продолжения инспекции пришлось в срочном порядке отбыть в Монтерей. Из Калифорнии пришло паническое письмо от дона Педро. Зимою правитель провёл немало времени разбирая его послания за последние годы. Читать их было трудно. Дон Педро, не зная русской грамоты и опасаясь, что письма его перехватят, писал по русски но латиницей. Из этих регулярных донесений Муравьев многое узнал не только о калифорнийских делах, но и о мексиканской политике. Торговые интересы дона Педро простирались до столицы вице-королевства.

В принципе на дела российских колоний мало влияло то, что в 1810 году священник Мигель Идальго призвал к восстанию жителей деревушки Долорес, за что был лишен сана и тайно расстрелян. Или, что после смерти Идальго его дело продолжил Хосе Мария Морелос, тоже священник, которому удалось добиться немалых успехов. Возглавляемая Моралесом армия захватила Акапулько, а сам священник принял чин генералиссимуса и составил Конституционный Декрет провозгласив Республику Мексика. Правда вскоре он был разбит полковником Агустином де Итурбиде и повторил судьбу своего предшественника. Всё это происходило далеко от тихой и провинциальной Калифорнии. Да и перманентная партизанская война под руководством местных вождей, таких, как Висенте Герреро или Гуадалупе Виктория шла далеко, в штатах Пуэбла и Веракрус.

Но когда до Новой Испании дошло известие о мятеже в метрополии, всё изменилось. В конце декабря 1820г. полковник Итерубиде, охотившийся в верхнем течении реки Мескал за "свирепыми бандитами некоего Герреро" узнал, что Испания погрязла в анархии, а кортесы, ослушавшись воли Его Католического Величества, приняли декрет о закрытии монастырей и конфискации церковного имущества. Поняв, что необходимо что-то немедленно предпринять, полковник скоро сговорился со "свирепым разбойником" и через пару месяцев двинул на столицу сорокатысячную "Армию трёх гарантий", собранную под лозунгом "Религия, единение, независимость!". 23 сентября гарнизон Мехико капитулировал. Срочно назначенные полковником (точнее уже генералиссимусом) члены кортеса подписали "Декларацию о независимости".

Дона Педро не особенно интересовали политическая и административная реформы. Этим занимался его родственник дон Луис Аргуэлло, член Национального конгресса, пожалуй единственного места в новой державе, где допускалась какая-то выборность. Но вот перемены в экономике сильно ударили по его карман, как и по карману Компании. Новый "Таможенный устав" вводил единый налоговый тариф, ликвидировал ограничения по импорту и целый ряд злоупотреблений, но при этом пресёк монополию РАК на торговлю в Калифорнии. Теперь бостонцы могли конкурировать с Компанией на законных основаниях. Кроме того появились экспортно-импортные пошлины и портовые сборы, которых раньше не было, так как и торговли вроде бы не было.

Матвей Иванович, однако, смотрел на это шире. "Новые накладные расходы появившиеся в нашей калифорнийской торговле в результате перемены в управлении страны, как-то: пошлина на ввоз и вывоз товара и платежи якорных денег по 2 12 пиастра с тонны каждого коммерческого судна не столь важны, достаточно будет поднять на копейки сдаточные цены на хлеб в казенные магазины. Хуже что как скоро сделались порты калифорнийские свободны для кораблей всех стран, то … и мы уже потеряли преимущество налагать на наши товары высокие цены. -(Далее Муравьев детально оценивает торговый баланс Компании в калифорнийской торговле)-. Опаснее же всего то, что теперь неизвестно какая власть в вицройстве. В отдаленнейшей своей провинции слабое в настоящее время Испанское королевство не могло препятствовать компании проводить выгодную ей политику. Однако теперь на благодатных но бесхозных калифорнийских берегах могут утвердиться британцы или скорее хваткие бостонцы".

Ситуация требовала немедленного разъяснения. Поэтому 28 марта, приняв командование "Суворовым", правитель отправился с официальным визитом в Монтерей, проведя по дороге краткую инспекцию Ново-Архангельска и Георгиевской и Благонамеренской крепостей. 29 мая Муравьев пришёл в Бодегу, а там его уже ждало известие, что обстановка в Мехико вновь изменилась. В ночь с 18 на 19 мая сержант Пио Марч поднял свой 1-й пехотный полк и с лозунгом "Да здравствует Агустин I, император Мексики!" вывел их из казарм. "Внезапный народный порыв" был хорошо подготовлен и утром, созвав заседание Конгресса, генералиссимус Итерубиде принёс присягу на верное служение Отечеству уже как император. Не имея достаточной информации для принятия какого-либо решения, Матвей Иванович разумно предпочёл дождаться прояснения ситуации, а пока сходить на Сандвичевы острова тем более, что в Бодеге его нагнал "Охотск" и его командир поручик Прокофьев, прибыв на борт "Суворова", лично передал правителю письмо от Григория ван-Майера. Письмо это Кусков посчитал столь важным, что послал вдогонку самое быстроходное из имеющихся в наличии судов. Действительно, политическая обстановка в Гавайском королевстве в этом году изменилась почти также радикально, как и в Мексике.

Смерть "узурпатора" с помощью насилия, поднявшегося на самую верхнюю ступеньку государственной лестницы, оплакивал весь народ. В тот день в Каилуэ пришли десятки тысяч гавайцев. В течении трёх дней и ночей толпы людей не ели и не спали. Громко рыдая, они выкрикивали имя умершего короля, вспоминая его великие дела. Больше всех убивалась любимая жена Камеамеа, его военная добыча, прекрасная дочь бывшего правителя Большого острова, которого Камеамеа сверг и убил. Уже постаревшая Кеапуолани ("Белое небесное облако") отрезала на обеих руках по фаланге мизинца, выбила четыре передних зуба и вытатуировала на языке траурный орнамент, а грамотный гаваец вытатуировал на правой руке королевы имя и дату смерти супруга.

Через некоторое время королевский двор посетил художник Араго, и безутешная королева попросила нарисовать на её плече портрет Камеамеа. Как только рисунок был закончен, королевский татуировщик увековечил произведение Араго.

Умную Каауману, Камеамеа еще при жизни объявил регентшей, дав ей право накладывать вето на решения нового короля. А пост верховного жреца отдал своему племяннику Кекуаокалани. Естественно, что верховный жрец чтил богов и стремился хранить гавайские традиции и религию. Однако вдовы Камеамеа - регентша и королева-мать - придерживались другой точки зрения. Им хотелось как можно быстрее покончить с системой табу, а заодно и с верой своих предков. Уже через две недели после смерти Камеамеа, обе вдовы приступили к исполнению своей воли. Они публично разделили трапезу с мужчиной, с братом Лиолио, Кауикеаоуили. Это считалось тяжким преступлением и каралось немедленной смертью, но ничего не случилось - земля не разверзлась и гром не обрушился на головы грешниц. Ещё через месяц вдовам удалось убедить нового короля и он на глазах у пораженных придворных сел ужинать вместе с матерью и теткой. Этим символическим актом Лиолио упразднил сио ноа, одно из самых древних табу на Гавайях и потряс устои системы традиционных запретов.

Разумеется, далеко не все гавайцы были готовы отказаться от веры предков. На защиту старых обычаев встал прежде всего верховный жрец, племянник Камеамеа. Он собрал войско и начал священную войну за старую веру. Его сторонники сражались мужественно, однако армия обеих вдов была вооружена огнестрельным оружием. Верховный жрец погиб в бою.

После поражения Кекуаокалани и разгрома защитников гавайских богов, были уничтожены и сами боги. Регентша Кааумана распорядилась сжечь деревянное изображение бога её мужа, а затем еще 102 статуи в Каилуэ и Хило. По её приказу стали разрушать и каменные святилища хеиау. Языки пламени уничтожили не только статуи богов, но и нечто большее - образ мышления, общественную систему, опирающуюся на табу и регулируемую ими. В жизни гавайцев, их мировоззрении и представлениях неожиданно образовался вакуум. Старое было уничтожено, но не заменено новым. Гавайскую веру, гавайские традиции, гавайских богов, гавайские святилища уничтожили не чужеземные миссионеры, не колониальные ландскнехты, не захватнические экспедиции, это сделали сами гавайцы, побуждаемые двумя королевскими вдовами.