Великий Ганнибал. «Враг у ворот!» - Яков Нерсесов

Впрочем, так было, так есть, и так будет: победители склонны приукрашивать свои победы, ведь их, как известно, не судят…

…Между прочим, для некоторых историков до сих пор остается загадкой, почему Ганнибал не навалился своей численно превосходившей армией на Сципиона, когда у Сципиона еще не было нумидийских всадников Массанассы?! И хотя с их появлением численное превосходство по-прежнему осталось на стороне карфагенян (почти 50 тысяч воинов у Ганнибала против 30 с небольшим тысяч бойцов, из которых не более половины приходилось на вымуштрованные римские легионы, у Сципиона), но ситуация в коннице изменилась в лучшую сторону для римлян. То ли карфагенянин не успел, то ли…

На следующий день состоялась последняя, решающая битва измотавшей обе противоборствующие стороны войны. Друг другу противостояли две прославленные армии, возглавляемые крупнейшими полководцами своего времени.

Повторимся: идеально ровная пустынная местность способствовала маневренному бою, использованию кавалерии. И хотя карфагеняне имели почти полуторное превосходство в силах, но римляне могли компенсировать это своей более многочисленной и опытной кавалерией. Впервые за всю Вторую Пуническую войну конница Ганнибала не только качественно, но и количественно уступала римской.

Но отступать Одноглазому Пунийцу уже было поздно – на открытой равнине его малоконная армия была бы особо уязвима на марше – да и ситуация уже тоже не позволяла: «на кону» стояла судьба… не только «Ганнибаловой войны», но самого Карфагена!

…Между прочим, если римского консула перед боем тревожила только одна проблема – наличие у противника большого количества слонов, то у Одноглазого Пунийца трудноразрешимых дилемм было гораздо больше. Во-первых, превосходство противника в кавалерии, которая могла обойти его с флангов и зайти в тыл, а также не позволила бы благополучно уйти с поля боя. Во-вторых, отсутствие на равнине естественных укрытий, за которыми можно было бы устроить противнику какую-нибудь ловушку. В-третьих, недостаток опытных военачальников и офицеров, а также моральная и психологическая усталость, накопившаяся за многие годы изматывающей войны у оставшихся в живых. В-четвертых, его армия уже была «не та», чтобы он мог требовать от нее той же слаженности, что в годы его блестящих побед над Римом. Зато ему удалось убедить своих воинов, что во вражеском лагере не было обнаружено никаких боевых механизмов (катапульт и баллист), большим мастером применения которых в полевых условиях себя якобы зарекомендовал Сципион…

В ночь перед боем Ганнибал не спал, не спали и его солдаты.

Еще в сумерках он приказал вывести на боевые позиции свои «живые танки» – 80 недавно (не ранее 203 г. до н. э.?) пойманных диких слонов. Естественно, они были еще слабо обучены и, несомненно, уступали своим собратьям, почти 20 лет назад героически перевалившим с Ганнибалом через Альпы. Но поскольку никогда ранее никто из пунийских полководцев не использовал такого количества «живой бронетехники», то некоторые современные исследователи склонны сокращать их численность до 15–20 «бронеединиц»! На подготовку слонов к бою ушло много времени: в темноте они никак не хотели… «заводиться» и двигаться. Погонщикам пришлось немало помучиться, прежде чем «бронетехника» нехотя поплелась туда, куда ее гнали «злые люди». Впереди карфагенского войска – от фланга до фланга – в линию выстроили слонов, которые должны были поддержать его застрельщиков и разметать строй противника.

Учитывая их плохую боевую подготовку, кое-кто из историков потом полагал, что, возможно, Ганнибалу следовало бы отодвинуть их на фланги, где они могли бы укрепить его немногочисленную кавалерию, привычную к их запаху?! Но так обычно поступали, когда слонов было порядка 40–50 штук, а у Ганнибала их, скорее всего, все же было в два раза больше. А такое количество «танков» обычно использовали в качестве живого тарана вражеского тяжеловооруженного пехотного строя. Если у пунов действительно было много слонов, то, вполне возможно, у Одноглазого Пунийца были свои тактические задумки, в которых он, судя по всему, отводил слонам и коннице вспомогательную роль в предстоящем решающем сражении, делая ставку на тактическое маневрирование пехотой.

Великий полководец, который уже со времен своей блистательной победы при Каннах много чего позаимствовал из боевого опыта разгромленных им тогда римлян, применил необычное для карфагенян пехотное построение в три отдельно стоящие друг за другом плотные боевые линии.

Причем численность каждой из них до сих пор остается предметом острых дискуссий среди историков.

После слонов одной большой линией встали отряды разнообразно вооруженных лигуров, галлов, балеаров, иберов и даже мавританских лучников, навербованных еще его покойным младшим братом Магоном и доставленных в Африку из-под Генуи – всего от 12 до 15 тысяч бойцов. Безусловно, индивидуально сильные бойцы, они в то же время не отличались сплоченностью и способностью к маневрированию в ходе изменения ситуации на поле боя.

На некотором расстоянии от них (возможно, небольшом; историки спорят, насколько далеко?) во втором ряду выстроились более надежные силы: карфагеняне с ливийцами из бывшей армии Гасдрубала Гискона. Их подлинная численность осталась неизвестна: кое-кто из исследователей полагает, что бойцов второй линии было больше, чем воинов первой, а другие склонны считать, что не более 8—10 тыс. человек.

…Между прочим, кое-кто из исследователей, опираясь на данные Ливия, склонен полагать, что во второй линии мог еще располагаться и небольшой отряд македонских гоплитов (чуть ли не 4 тыс. воинов?) Сопатра, которых прислал на помощь македонский царь Филипп V. Так ли это было на самом деле – нам доподлинно неизвестно. Даже если македонцы там все же были, то пройдет несколько лет, и злопамятные римляне припомнят этот поступок-«проступок» Филиппу, и маневренные римские легионы окажутся сильнее знаменитого македонского «ежа» – ощетинившейся многометровыми копьями монолитной фаланги…

Только за ними, отодвинувшись на значительное расстояние – почти на 170–200 метров в глубину, – сплоченной боевой массой встали 12–15—18 тыс. (впрочем, кое-кто из историков уменьшает их число до 4 тысяч, что, естественно, сокращает и общую численность армии пунов с 50 до 30 с небольшим тысяч воинов?!) ветеранов итальянской кампании. В их числе – небольшая горсточка тех, с кем он начинал свою «Ганнибалову войну», а также луканы, бруттийцы, беглые рабы и римские дезертиры, выдачи которых так добивался римский сенат и Публий Корнелий Сципион. По сути дела это была своего рода «Старая Гвардия» Ганнибала, и неудивительно, что сам полководец занял место в ее рядах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});