Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Феваль

Он умолк. Донья Крус ничего не уразумела — эти слова были для нее пустым звуком. Но Аврора, по-видимому, кое-что поняла: на ее губах появилась горькая и печальная улыбка. Гонзаго оглядел собравшихся. Все сидели с опущенными головами, не считая женщин, которые с любопытством слушали, да горбуна, с нетерпением дожидавшегося окончания этой скучной проповеди.

— Я говорю это исключительно для вас, мадемуазель де Невер, — продолжал Гонзаго, обращаясь к донье Крус, — потому что здесь нужно убеждать только вас. Мои почтенные друзья и советники разделяют мое мнение, я выражаю их мысли тоже.

Никто не возразил, и Гонзаго продолжал:

— Тем, что я сказал относительно своего желания обойтись без слишком суровой кары, объясняется присутствие здесь наших прелестных подруг. Если бы речь шла о наказании, соразмерном с совершенным проступком, их бы тут не было.

— Но что это за проступок? — спросила Нивель. — Мы все как на иголках, ваше высочество.

— Что за проступок? — переспросил Гонзаго, делая вид, что сдерживает свое негодование. — Проступок безусловно тяжкий, закон квалифицирует его как преступление: втереться в знатную семью, чтобы обманным путем занять место отсутствующего или усопшего.

— Но ведь Аврора ничего такого не сделала! — не сдержалась донья Крус.

— Тихо! — прикрикнул Гонзаго. — Пора уже обуздать эту прелестную искательницу приключений. Бог свидетель, я не желаю ей зла. И даже пожертвовал внушительную сумму, чтобы благополучно покончить с ее одиссеей: я выдам ее замуж.

— В добрый час! — вскричал Эзоп II. — Наконец мы к чему-то пришли.

— И я говорю ей, — продолжал Гонзаго, беря горбуна за руку: — вот достойный человек, который вас любит и мечтает о чести стать вашим супругом.

— Вы меня обманули, ваша светлость! — побагровев от гнева, вскричала цыганка. — Это не тот! Ну кто может отдать себя в руки подобного создания?

— Что ж, раз у него много голубеньких… — подумала вслух Нивель.

— Нелестно! Весьма нелестно! — тихо проговорил горбун. — Однако надеюсь, что вскоре юная особа изменит свое мнение.

— Эй, вы! — воскликнула донья Крус. — Теперь я все поняла! Это вы закрутили всю интригу! Теперь-то ясно: это вы донесли об убежище Авроры!

— Ах, вот как? — самодовольно проговорил горбун. — Что ж, я, черт меня возьми, на такое способен! Ваша светлость, эта молодая особа слишком многословна, она не дает моей невесте ответить.

— Если б это был хотя бы маркиз де Шаверни… — снова начала донья Крус.

— Оставь, сестричка, — ответила Аврора твердым и ледяным тоном, как она говорила с самого начала. — Если бы это был маркиз де Шаверни, я отказалась бы точно так же, как и сейчас.

Горбун не проявил ни малейших признаков разочарования.

— Ангел мой, — сказал он, — надеюсь, это не последнее ваше слово.

Цыганка встала между ним и Авророй. Она хотела лишь одного: кого-нибудь защитить. Гонзаго опять напустил на себя беззаботный и высокомерный вид.

— Молчите? — произнес горбун и шагнул вперед, сунув шляпу под мышку и теребя жабо. — Это оттого, что вы меня не знаете, красавица моя. Я способен всю жизнь валяться у ваших ног.

— Ну, это уж слишком, — заметила Нивель.

Остальные дамы молча слушали и ждали. Женщины обладают каким-то чутьем, чем-то вроде второго зрения. Они почувствовали, что под этим тяжким, несмотря на все старания главного шута, фарсом кроется некая мрачная драма. Мужчины, знавшие, как себя держать, изо всех сил изображали веселье. Но веселья по заказу не бывает, поэтому оно им плохо удавалось. Когда горбун начинал говорить, его высокий скрипучий голос вызывал у всех раздражение. Когда он молчал, тишина казалась зловещей.

— А почему никто не пьет, господа? — неожиданно осведомился Гонзаго.

Чуть слышно булькая, вино заструилось в бокалы. Но пить никому не хотелось.

— Послушайте, прелестное дитя, — говорил между тем горбун, — я буду вашим муженьком, вашим возлюбленным, вашим рабом…

— Чудовищная картина! — воскликнула донья Крус. — Я предпочла бы лучше умереть!

Гонзаго топнул ногой и грозно посмотрел на свою подопечную.

— Ваша светлость, — с тихим отчаянием обратилась к нему Аврора, — не надо тянуть: я знаю, что шевалье де Лагардер мертв.

Во второй раз горбун вздрогнул, как от неожиданного удара. Он молчал.

В зале воцарилась глубокая тишина.

— Но кто так досконально осведомил вас обо всем, мадемуазель? — с неуклюжей любезностью спросил Гонзаго.

— Не спрашивайте меня об этом, ваша светлость. Давайте приступим поскорее к намеченной заранее развязке. Я согласна и даже желаю ее.

Гонзаго, казалось, колебался. Он явно не ожидал, что девушка попросит у него букет по-итальянски. Но Аврора явственно указала рукою на цветы.

Гонзаго задумчиво разглядывал юную и прекрасную девушку.

— Может быть, вы предпочли бы другого мужа? — прошептал он, нагнувшись к Авроре.

— Вы заявили мне, ваша светлость, — отвечала Аврора, — что если я откажусь, то буду свободна. Я прошу вас сдержать слово.

— И вы знаете?.. — все так же тихо начал принц.

— Знаю, — перебила Аврора, подняв наконец на Гонзаго свои невинные глаза, — и жду, что вы вручите мне эти цветы.

12. ЧАРЫ

Всего ужаса ситуации в зале не понимали только донья Крус и дамы. У мужской части, финансистов и дворян, затряслись поджилки. Плюмаж и Галунье не сводили с горбуна глаз и очень напоминали охотничьих псов в стойке.

Перед лицом этих женщин — пораженных, взволнованных, любопытных, перед лицом мужчин, раздраженных и негодующих, но не имевших сил порвать сковывающие их цепи, Аврора держалась совершенно спокойно. Она вся лучилась нежною красотой, глубокой печалью и смирением, какие свойственны святым, которые подвергаются последнему испытанию в этой юдоли скорби и уже смотрят в небеса. Рука Гонзаго потянулась к цветам, но тут же опустилась. Принц был захвачен врасплох. Он ожидал, что начнется борьба, в процессе которой он на глазах у всех вручит девушке букет и тем самым еще сильнее привяжет к себе своих приверженцев. Но перед этим прекрасным и нежным созданием дрогнул даже погрязший во зле принц. У него в груди зашевелились остатки человечности. Граф Каноцца был все же мужчиной.

Горбун не сводил пылающего взгляда с Гонзаго. Часы пробили три ночи. И в этой глубокой тишине Гонзаго услышал позади себя голос. Там стоял негодяй, сердце которого давно иссохло. Господин де Пероль сказал своему хозяину:

— Завтра соберется семейный совет. Гонзаго повернул голову и прошептал:

— Делай как знаешь.

Недолго думая, Пероль взял букет, назначение которого открыл присутствующим сам Гонзаго. Охваченная смутным беспокойством донья Крус шепнула Авроре на ухо: