Книги крови - Клайв Баркер

Растерявшись от обилия возможностей, Вирджиния глядела то на наружную дверь, то прямо в проходную дверь в номер восемь, и ее глаза, казалось, остановились на Сэди. Взгляд был таким прямым, словно она в самом деле видела женщину. Лед в стакане звякнул. Она нахмурилась.

— Что не так? — спросил Гаер.

Вирджиния покачала головой.

— Я спросил, что не так, — настаивал Гаер.

Вирджиния поставила стакан на прикроватный столик. Спустя мгновение она очень просто сказала:

— Тут кто-то есть, Джон. Кто-то в нашей комнате. Я слышала голоса. Возбужденные.

— В соседнем номере, — ответил Гаер.

— Нет, из комнаты Эрла.

— Она пуста. Должно быть, это в следующем номере.

Но Вирджинию нельзя было успокоить при помощи логики.

— Говорю тебе, я слышала голоса. И я видела что-то у изножия кровати. Что-то в воздухе.

— О, Господи Боже, — прошептала Сэди, — проклятая баба — экстрасенс.

Бак поднялся. Теперь он был в одних лишь шортах. Он прошел к проходной двери и с новым вниманием поглядел на Вирджинию.

— Ты уверена? — спросил он.

— Тише! — сказал Сэди, убираясь с поля зрения. — Она говорит, что может видеть нас.

— С тобой не все в порядке, Вирджиния, — говорил Гаер в соседней комнате. — Если эти пилюли, которые он тебе скармливал…

— Нет, — ответила Вирджиния, возвысив голос. — Когда ты наконец прекратишь говорить про эти таблетки? Они просто для того, чтобы я успокоилась, получше спала.

Сейчас-то она отнюдь не спокойна, подумал Бак. Ему нравилось то, как она дрожит, пытаясь удержать слезы. Похоже, ей нужно, чтобы ей немножко поиграли на трубе, бедняжке Вирджинии, уж это наверняка поможет ей заснуть.

— Говорю тебе, что я могу видеть разные вещи, — втолковывала она своему мужу.

— Которые я не могу, — скептически откликнулся Гаер. — Именно это ты хочешь сказать? Что у тебя есть способность видеть то, что для нас, остальных, скрыто?

— Да я же не горжусь этим, черт побери! — воскликнула она, раздраженная иронией в его голосе.

— Давай-ка выйдем, Бак, — сказала Сэди. — Мы расстраиваем ее. Ей известно, что мы здесь.

— Так что с того? — откликнулся Бак. — Этот муж-придурок ей не верит. Погляди на него. Он же думает, что она не в себе.

— Мы уж точно сведем ее с ума, если будем выхаживать тут, — сказала Сэди. — По крайней мере, давай будем говорить потише, ладно?

Бак поглядел на Сэди и изобразил подобие улыбки.

— Хочешь, чтобы я это сделал? — сказал он игриво. — Я уберусь с их дороги, если мы немножко поразвлечемся.

Перед тем как ответить Сэди с миг колебалась. Возможно, для всех будет лучше, если она уступит настояниям Бака. Этот человек был младенцем с эмоциональной точки зрения, всегда был. Секс был одним из тех немногих способов, при помощи которых он мог выразить себя.

— Ладно, Бак, — сказал она. — Я только немного освежусь и причешу волосы.

В это время в номере семь происходил неприятный разговор.

— Я собираюсь принять душ, Вирджиния, — сказал Гаер. — Я предлагаю тебе лечь и успокоиться. Прекрати корчить из себя дуру. Если ты будешь продолжать разговаривать таким образом, ты испортишь всю поездку. Ты меня слышишь?

Вирджиния посмотрела на мужа очень внимательно, как никогда не отваживалась до этого.

— О, да, — сказала она без всякого выражения, — я тебя слышу.

Казалось, он удовлетворился этим. Он стянул пиджак и отправился в ванную, прихватив с собой Библию. Она слышала, как закрылась дверь, и устало вздохнула. Она знала, что за этим взаимным раздражением последуют обвинения с его стороны, что все последующие дни он будет требовать от нее раскаяния. Она поглядела на сквозную дверь. Там больше не было никаких признаков воздушных теней, и шепота оттуда тоже не доносилось. Возможно, всего лишь возможно, она действительно вообразила все это. Она открыла сумочку и вытащила спрятанную там бутылочку с таблетками. Все время поглядывая на дверь ванной, она выбрала себе смесь из трех разновидностей и запила их глотком ледяной воды. Вообще-то лед в кувшине уже давно растаял. Вода, которую она глотала, была пресной как дождь, который все лил и лил за окном. Может быть, к утру весь мир будет смыт с лица земли. Если так, подумала она сонно, скорбеть по этому поводу она не будет.

* * *

— Я же просил тебя ничего не говорить про убийство, — сказал Эрл Лауре-Мэй. — Миссис Гаер такой разговор может не понравиться.

— Люди убивали во все времена, — ответила нераскаянная Лаура-Мэй. — Не может же она жить все время, спрятав голову в песок.

Эрл ничего не ответил. Они как раз подошли к выходу из здания. Впереди лежала залитая дождем парковочная площадка. Лаура-Мэй подняла лицо и поглядела на него. Она была немножко ниже его ростом. Ее глаза были большими и сверкающими. Хоть он и был сердит, он не мог не заметить, того, какими полными и блестящими были ее губы.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Я не хотела, чтобы у тебя были неприятности.

— Да я знаю. Я просто расстроен.

— Это жара, — вернулась она к любимой теме. — Как я и говорила, она что-то делает с мозгами людей. Сам знаешь, — взгляд ее на секунду заколебался, а по лицу пробежало выражение неуверенности. Эрл почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки. Был ли это намек? Она явно предлагала что-то. Но он не мог выговорить ни слова. Наконец заговорила именно она.

— Ты должен возвращаться прямо сейчас?

Он глотнул, горло у него пересохло.

— Не вижу причины, — сказал он. — Я имею в виду, что если они хотят поговорить друг с другом, я не собираюсь встревать.

— Что-то неладно? — спросила она.

— Похоже. Я просто хочу, чтобы они спокойно уладили все дела. Я им только помешаю. Я им не нужен.

Лаура-Мэй опустила взгляд вниз.

— А мне нужен, — выдохнула она. Он едва расслышал, что она сказала, так шумел дождь.

Он осторожно поднес к ее щеке руку и дотронулся до нее. Она задрожала даже от этого легкого прикосновения. Тогда он наклонил голову и поцеловал ее, и она ответила ему.

— Почему бы нам не пойти в мою комнату? — прошептала она в его губы. — Мне бы не хотелось делать это на улице.

— А как насчет твоего папы?

— К этому времени он уже мертвецки пьян, каждую ночь происходит одно и то же. Просто иди себе спокойно. Он никогда не узнает.

Эрл был не слишком доволен такой тактикой. Если его найдут в постели с Лаурой-Мэй, он потеряет больше, нежели работу. Он был женатым человеком, даже при том, что уже три месяца не видел Барбару. Лаура-Мэй почувствовала его нерешительность.

— Ты можешь не ходить, если не хочешь, — сказала она.

— Это не потому, — ответил он.

Он поглядел на нее, она облизнула губы. Это было абсолютно бессознательное действие, он был уверен, но этого хватило, чтобы он решился. Все, что лежало впереди — фарс и неизбежная трагедия, хоть тогда он и не знал этого, — все было предрешено, когда Лаура-Мэй с такой небрежной чувственностью облизала губы.

— Ах, черт, — сказал он, — ты — это нечто, ты это знаешь?

Он склонился к ней и поцеловал ее вновь, а в это время над Скеллитауном облака разразились громовым раскатом, словно цирковой барабан перед особенно опасным акробатическим номером.

* * *

В номере семь Вирджиния спала и видела сны. Кошмарные сны. Таблеткам не удалось благополучно доставить ее в тихую сонную заводь. Во сне она была затеряна среди ужасающей бури. Она цеплялась за искалеченное дерево — жалкий якорь в таком урагане, — а ветер поднимал в воздух коров и автомобили, засасывал полмира в черные облака, вскипавшие у нее над головой. И как только она подумала, что ей предстоит умереть здесь, абсолютно одной, она увидела две фигуры в нескольких ярдах впереди, они появлялись и вновь исчезали за мерцающей пеленой пыли, которую поднял ураган. Она не могла разглядеть их лиц, поэтому она окликнула их:

— Кто вы?

В соседней комнате Сэди слышала, как Вирджиния разговаривает во сне. Что ей снится, этой женщине, гадала она. Она боролась с искушением пройти в комнату Вирджинии и прошептать ей это на ухо.

А за сомкнутыми веками Вирджинии все длился сон. Хоть она и позвала этих незнакомцев сквозь бурю, казалось, они не слышали ее. Боясь оставаться одной, она покинула надежное дерево — которое тут же вырвало с корнем и унесло прочь, — и начала прорываться сквозь жалящую пыль туда, где стояли незнакомцы. Один был мужчиной, второй — женщиной, оба были вооружены. И когда она вновь окликнула их, чтобы дать им знать, что она здесь, они напали друг на друга, в их шее и груди открылись смертельные раны.

— Убийство! — прокричала она, а ветер швырнул кровь противников ей в лицо. — Ради Бога, остановите их кто-нибудь! Убийство!

И внезапно она проснулась, сердце ее колотилось так, что вот-вот готово было взорваться. Сон все еще парил у нее перед глазами. Она потрясла головой, чтобы избавиться от чудовищных образов, затем осторожно передвинулась к краю кровати и встала. Голова ее была такой легкой, что, казалось, могла парить, как воздушный шар. Ей нужно было хоть немного свежего воздуха. За всю свою жизнь она не чувствовала себя так странно. Так, словно она потеряла малейшее представление о том, что реально, а что — нет, словно обычный, реальный мир проскальзывал у нее между пальцами, точно вода. Она подошла к наружной двери. В ванной был Джон, и она слышала его — он говорил вслух, обращаясь к зеркалу, без сомнения, отшлифовывая каждую деталь своего предстоящего выступления. Она вышла в коридор. Там было чуть свежее, но не намного. В одном из номеров в конце блока плакал ребенок. Пока она слушала, кто-то резким голосом велел ему замолчать. Секунд на десять ребенок затих, потом заплакал снова, еще громче. "Давай! — сказала она ребенку. — У тебя есть столько поводов". Она верила людям в несчастье — похоже, это было единственное, во что она еще верила. Печаль была гораздо честнее, чем искусственная жизнерадостность, которая была нынче в моде: фальшивый каркас пустоголового оптимизма, которым заслонялось отчаяние, гнездящееся в каждом сердце. Ребенок был мудр, он плакал в ночи, не боясь выказать свои страхи. И она молчаливо аплодировала этой честности.