Герой должен быть один - Генри Олди

Вернувшийся из Аида Амфитрион подозревал, ЧТО могут означать эти слова для него лично.

От руки мертвого.

От ЕГО руки.

Проклятие рода Персеидов.

И поэтому он редко навещал Геракла, всегда торопясь поскорее уехать обратно.

Бывший лавагет боялся самого себя.

* * *

Так прошло восемь ничем не примечательных лет.

Геракл время от времени помогал своим новым соседям в каких-то мелких, бестолковых войнах — сам он почти не сражался, потому что одного его имени хватало, чтобы ворота открывались и из них выезжали повозки с выкупом.

В памяти ахейцев еще кровоточили события не столь давнего прошлого, когда были под корень вырезаны три знатных рода, а дым погребальных костров не один день затмевал напуганное солнце над Элидой, Пилосом и Спартой.

Повторения не хотел никто.

Верный Лихас всегда сопровождал своего кумира и бдительно следил, чтобы Гераклу выделяли достойную часть добычи. Самого Геракла этот вопрос нисколько не интересовал; его же молодую жену Деяниру, вовсю пользовавшуюся свободой жизни при знаменитом и покладистом муже, такое положение дел вполне устраивало.

За все это время у Геракла не было ни одного приступа.

Потому так и взволновало Иолая известие, что Геракл ни с того ни с сего пришиб насмерть мальчика Эвнома, сына Архитела, родича Ойнея — отца Деяниры…

Не дослушав сбивчивый рассказ заезжего торговца, Иолай, успевший запутаться в сложных родственных связях убитого, в сердцах выругался.

Неужели Павшие и Одержимые так и не оставили в покое его сына?!

Через неделю все разъяснилось само собой.

Маленький Эвном по ошибке подал Гераклу для омовения рук грязную воду, за что и схлопотал подзатыльник. Но то ли Геракл не рассчитал силы, то ли мальчишка попался на редкость хлипкий — короче, бедняга Эвном рухнул замертво и больше не поднялся.

Очнувшийся от своих грез Геракл искренне раскаивался в содеянном и, хотя родичи убитого тут же простили героя, собрался уезжать из Калидона. Дескать, не в праве он злоупотреблять гостеприимством города, где запятнал себя убийством невинного подростка, и пора уже честь знать. Вот только решат с женой, куда ехать — и начнут собирать вещи.

Ни увещевания Деяниры, не желавшей покидать родину, ни просьбы ее отца, правителя Ойнея, не подействовали.

Геракл покидал Калидон.

Эти сведения вполне удовлетворили Иолая. Главное — приступа не было. Хотя… окажись это безумием, Иолай бы тогда точно знал, кто из братьев умер в Фенее, а кто доживал сейчас отпущенный ему срок.

Но приступа не было.

А все остальное…

И Иолай поспешил направить гонца в соседние с Филакой Трахины, к тамошнему басилею Кеику, который еще в давние времена помогал близнецам и Иолаю оружием, а также воинами (исправно получая за это долю в добыче). Дважды объяснять умному Кеику все выгоды гостеприимства, оказанного Гераклу, не пришлось — Иолай получил подарки от трахинского правителя, а к Гераклу отправился вестник с предложением крова и очищения от любой скверны.

«И мне спокойнее, — рассудил Иолай. — Трахины под боком — пригляжу в случае чего; и не увидимся лишний раз. Эх, Тиресий, Тиресий, знать бы точно, что ты хотел сказать…»

Тиресий умер около полугода назад, отправившись в свое последнее паломничество в Дельфы — на носилках; он скончался, не добравшись даже до Фокиды.

Впрочем, слепой прорицатель был уже настолько дряхл, что здесь, похоже, обошлось без божественного промысла.

Получив приглашение от хлебосольного Кеика, великий Геракл недолго колебался — и на следующий день приказал трубить сборы.

Поклажи набралось много — Деянира была женщиной хозяйственной, да и верный Лихас, как мог, способствовал повышению благосостояния своего кумира.

Одежда, домашняя утварь, оружие, драгоценности, припасы, козы и овцы, быки и коровы, небольшой табун лошадей, жена, дети, слуги, рабы, домочадцы, провожающие — всего и не перечислить, даже если валить в одну кучу.

Весь этот караван двигался крайне медленно и лишь к вечеру добрался до Эвена, реки на востоке Этолии.

Лагерь разбили неподалеку от берега, решив переправляться утром.

Рабыни и служанки, хихикая, перешептывались между собой. Из этих таинственных перешептываний выходило, что через Эвен всех желающих переправляет некий кентавр Несс. Но с мужчин он берет обычную плату, а вот с женщин… Очень, говорят, темпераментный кентавр. Так что скромным девушкам из приличных семей лучше его услугами не пользоваться. А то, бывает, разок переправишься — а потом пять-шесть раз кряду туда-сюда катаешься!

Под конец уже берега путаешь — где какой; только и помнишь, что на том мы так, а на этом — этак…

Кое-кто из рабынь, подхватив кувшины, уже спешил к речке — якобы за водой. Вернулись они после заката, без кувшинов и без воды, зато с сияющими, подернутыми поволокой глазами.

Видя мечтательные улыбки на раскрасневшихся лицах подруг, остававшиеся в лагере женщины в свою очередь заспешили к реке — не пропадать же забытым кувшинам?! — но тут из походного шатра появилась Деянира.

— Будет шляться! — строго прикрикнула она. — За работу, лентяйки! Ох, никому ничего нельзя доверить…

И, подобрав подол длинного гиматия, гордо прошествовала к реке.

Служанки переглянулись и решили не вдаваться в подробности.

Лишь когда стало светать и краешек сонного Гелиоса должен был вот-вот показаться над замершим в ожидании горизонтом, на берег речки выбрался страдающий тяжелым похмельем Лихас.

Еще бы — приговорить с двумя караульщиками и одной рабыней на всех два здоровенных пифоса слаборазбавленного красного!

Поэтому зрелище, представшее его глазам на том берегу реки, сперва показалось мающемуся Лихасу жутким похмельным бредом.

В зарослях тростника два человека любили лошадь.

«Привидится же такое!..» — думал Лихас, плеская водой себе в лицо и протирая заплывшие глаза.

Однако видение никуда не исчезло, зато промытые глаза стали видеть гораздо лучше, да и предутренний ветерок успешно разгонял висевшую над водой туманную дымку — так что Лихас вскоре понял, что ничего ему не мерещится, а просто там, в тростнике, какая-то женщина увлеченно совокупляется с тем самым кентавром-перевозчиком, о котором всю ночь сладострастно вздыхали рабыни.

Причем занятие это столь захватило обоих, что плевать им было на шумно плескавшегося и таращившего на них похмельные глаза Лихаса.

Лихас хмыкнул, хотел было заржать, но вгляделся в третий раз — и наконец разглядел, какая именно женщина стонет сейчас под храпящим кентавром.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});