Легенды II (антология) - Роберт Силверберг

— Овес забираю, вот что. Мне этого конягу никто кормить не велел, а ряд этот мой.

— Это мой конь, и мне надо, чтобы он поел.

— Тем, кто в бой идет, тоже надо поесть, а ты, тугие штанцы, можешь и подождать.

Терренс видел, что этот малый привык все решать кулаком и, не задумываясь, заехал ему ногой в пах. Конюх вытаращил глаза и упал на колени, пища и держась за ушибленное место.

Следовало, однако, отдать ему справедливость — очухался он в отличие от многих мужчин очень быстро, но Терренс тем временем уже рытащил саблю и приставил острие к его горлу.

— Оставь моего коня в покое, шут гороховый. Возьми лучше вон то легкое седло, уздечку и собери его. Не думай, что сейчас тебе так уж плохо — будет куда хуже, когда барон узнает, что ты нарушил его приказ. Я должен выехать немедленно! Ну, так как?

— Сей минут оседлаю... ваша милость.

Терренс убрал саблю. Конюх встал и поковылял за седлом.

Высокий кавалерист, наблюдавший за ними, спросил:

— А без сабли что бы ты делал?

— Бегал бы в поисках офицера, который привел бы его в чувство. Меня ведь он не боится.

Кавалерист посмотрел на него еще немного и улыбнулся.

— Мне нравится, когда человек знает свои пределы.

Терренс закашлялся, и кавалерист спросил:

— Ты болен?

— Пустяки, не о чем говорить,— отдышавшись немного, ответил Терренс.

— Ну, счастливо тебе, — сказал кавалерист, закончил осматривать своего коня и ушел завтракать.

Конюх оседлал серого под бдительным надзором Терренса, который не допустил бы плохо затянутой подпруги или мундштука, причиняющего неудобство лошади. Терренс доел, повесил мех на седло и отправился в путь.

Стеснение в груди росло поминутно, а ехать следовало скоро, чтобы вовремя доставить послание Саммервиля барону Монкрифу. Даже от того небольшого усилия, которое он сделал для вразумления конюха, Терренс весь облился потом.

В это время пошел снег.

— Боги, — пробормотал Терренс, — ну и утречко выдалось. — Он даже подумал, не вернуться ли в палатку барона. Скажется больным, отдохнет пару дней в лазарете и поедет в обозе следом за войском. Он, бесспорно, болен, а Саммервилль ему родственник, хотя и дальний. Барон сообщит семье, что Терренс сделал все от него зависящее. «Но так ли это? — подумал тут Терренс. — Все ли я сделал?»

Он постоял еще немного и пустил коня рысью.

Лагерь Монкрифа показался ближе к полудню. Охранять палатки, снаряжение и лошадей остался один-единственный взвод.

— Барон на редуте, командует обороной, — крикнул Терренсу один из часовых.

— Как там дела?

— Неважно.

Терренс пожалел, что время не позволяет дать отдых лошади. Он успел привязаться к крепкому мерину, хотя в чем-то тот и уступал Белле.

Сам он страдал невыносимо. Каждый шаг коня отзывался болью во всем теле, и лихорадка его трепала. Под плащом он был весь мокрый, его бросало то в жар, то в озноб. Он набрал воды в похудевший мех, чувствуя, что единственное спасение — побольше пить.

Четыре мили до заставы были отмечены знаками боя: убитые лошадь с всадником у обочины, раненые, рука об руку бредущие в лагерь. За милю Терренс услышал шум битвы.

Толчея сотен людей у заграждения казалась лишенной всякого смысла, и только вблизи в этом движении стал виден порядок. Резервные роты стояли наготове, саперы торопливо загружали камнеметные машины и обстреливали врага. Грохот камней оглушительным гулом отражался в ущелье, и расслышать друг друга можно было только на расстоянии пары ярдов.

Войско занимало широкую оборону, чтобы помешать цурани пробраться поверху и зайти с флангов. Всюду, куда ни глянь, Терренс видел тяжелораненых и мертвых.

По одну сторону дороги лежало в ряд около сорока тел, по другую обозные и лазаретные мальчики оттаскивали убитых в тыл.

Подъехав к редуту, Терренс крикнул сержанту на бруствере:

— Где барон? — Легкие ответили на это усилие приступом кашля.

— Убит, — ответил сержант. — Что нового?

Терренс сглотнул и принудил себя дышать как можно глубже.

— Барон Саммервиль спешит к вам на помощь. — Ему казалось, что он не говорит, а пищит, но сержант услышал его.

— Скоро ли он придет?

— Через час, самое большее — через два.

— Ладно, авось продержимся, — крикнул в ответ сержант.

— Передать ему что-нибудь от вас?

— Разве только, чтобы поторопился.

— Нет нужды. Он придет, как только обстоятельства позволят.

— Тогда поезжай, гонец, и скажи графу, что барон Монк-риф пал смертью храбрых, отражая захватчиков у бреши. Он отдал жизнь за короля и свою страну.

— Скажу, сержант. Да помогут вам боги.

— Да помогут боги нам всем, — ответил сержант и снова стал выкрикивать команды.

Терренс повернул коня и поехал обратно, вызывая в уме карту местности. Ему предстояло проехать довольно далеко на восток до горной тропы, пролегавшей примерно в тысяче футов над этой дорогой, чтобы обойти врага и вернуться к графу.

Снег продолжал падать, и Терренс надеялся, что горный перевал завалит не до конца.

— Отдыхать нам с тобой, боюсь, не придется до самого графского лагеря, — сказал он коню. Мысль о еще нескольких часах в седле расстроила его до слез, но он смахнул их.

Он кутался в плащ, трясясь от холода и лихорадки. В голове стучало, горло болело — так он не хворал даже в детстве. Носом дышать он не мог, и холодный воздух обдирал горло. Но раз спасения все равно нет, можно хотя бы попытаться завершить задание с честью.

* * *

Конь взбирался на перевал, скользя по обледеневшим камням. Терренс старался мыслить здраво, но из-за лихорадки это становилось все труднее. Любое несчастье с конем означало для него смерть — он не выживет, оставшись пешим на ледяных высотах. Но это обстоятельство, еще утром нагнавшее бы на него страху, теперь порождало только странное безразличие. Другого выбора все равно нет — надо ехать дальше.

Тот перевал, где солдаты Монкрифа и Саммервиля вели бой с цурани, располагался на высоте примерно трех тысяч футов, а этот насчитывал около пяти тысяч, и снег шел здесь уже несколько дней. Заносов, однако, еще не было, и Терренс надеялся благополучно достигнуть вершины, если не случится худшее.

Ветер, внизу резавший лицо ножами, здесь скорее вооружился бритвами. Терренс не впервые жалел, что не надел еще пару теплых штанов, не взял шерстяной шарф и рукавицы потеплее. Коню, правда, лишний груз ни к чему, но всадник сейчас променял бы два лишних часа дороги на подбитые мехом перчатки.

На высшей точке он испытал недолгое облегчение, хотя ветер здесь рвал, точно когтями. Направляя коня шагом по неверной тропе, Терренс говорил себе, что каждый миг теперь приближает его к спасению.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});