Мы все умрём. Но это не точно (СИ) - Aris me

Нотт стоял наготове, направив палочку на самого крупного волшебника, а Гойл уже заканчивал очерчивать защитный круг. Тео кивнул в сторону группки людей и одними губами спросил: «Выносим?» На что Малфой лишь покачал головой, жестом показав «Не спеши».

Стоило осмотреться. Если бы их вызывал Лорд, то в них бы уже давно полетели лучи атакующих заклинаний. К тому же голова не болела и не было того ощущения внушения, которое так любил добавлять к Зову Волдеморт. Массовый Империус. Подчинить волю толпы и продемонстрировать, кто здесь самый сильный маг. Падать ни перед кем на колени не хотелось, мучительно покончить с жизнью тоже, и это уже было хорошо.

Внезапно зажглись свечи по всему залу, и Драко зажмурился от болезненно-яркого света, а когда открыл глаза, сердце пропустило удар и ухнуло куда-то вниз, словно его насадили на крючок с леской. Это было последнее место, где Малфой хотел бы очутиться. Когда-то здесь звучал смех его матери, был слышен звонкий стук её каблуков, а в воздухе витал аромат нежных духов с шёлковым шлейфом родного тепла. Когда-то он играл здесь с друзьями в прятки и скакал на игрушечном драконе… Но его дом давно перестал быть уютным семейным гнездом. Всё разрушилось в тот день, когда отец впустил сюда Лорда.

И, видимо, сегодня Люциус опять решил позвать гостей.

От этой мысли неприятно засосало под ложечкой. Малфой втянул носом ледяной воздух родного менора и наколдовал на себя Согревающее — стоять босыми ногами на холодном каменном полу было ещё то удовольствие. Когда-то светлый зал сейчас казался опустевшим. Шторы были плотно задёрнуты и не пропускали дневной свет, а пламя свечей дрожало от гулявших вдоль стен сквозняков. Людей в зале было немного: трое Пожирателей слева, двое справа и одно чёрное пятно фигуры в мантии на импровизированном пьедестале — видимо, они появились одними из первых.

Стоящий в центре волшебник задрал рукав и вновь коснулся волшебной палочкой метки на руке. Чёрные змея и череп на коже Драко тут же отозвались глухим жжением. Он оглянулся на остальных: Тео и Грег выглядели не менее шокированными. Гойл удивлённо озирался, открыв рот, а Нотт сложил пальцы и показал короткий, но ёмкий жест «Пиздец».

И Драко с ним был полностью согласен. Рядом, откликнувшись на призыв, возникли ещё две тёмные вспышки, из которых вышли волшебники в мантиях и масках. Малфой проследил взглядом, как медленно растворяются в воздухе чёрные всполохи пожирательской аппарации, и тяжело вздохнул.

Грейнджер видела это — тёмные клубы дыма, которые окутывали их во время перемещения по зову метки. Наверняка Лорд мог создать для своих последователей менее заметное заклинание, но ублюдок слишком любил клеймить. Их тело, их магию. Все вокруг должны были знать, что Пожиратели идут. Некоторые даже поговаривали, что со временем маг утрачивал способность к обычной аппарации. Кажется, Мальсибер был одним из таких. По крайней мере, Драко точно знал, что в обычной жизни, чтобы не привлекать внимания, старик перемещался только порталами. Малфой усмехнулся, представив Мальсибера в автобусе, который спешил на тайную встречу с Пожирателями. Хотя это было больше страшно, чем смешно.

Тьма поглощала.

Чёрная магия всегда давала большую силу, но и безвозвратно забирала что-то взамен. Терять способность к светлой и базовой магии никто не хотел. Поэтому многие, более адекватные из Пожирателей, предпочитали использовать тёмные заклинания только в редких случаях. Утратить возможность к «Эпискеи» было печально, хотя не критично. Но не иметь возможности зажечь Люмос? Или то же Акцио? Призывать предметы с помощью чёрной магии? Драко непроизвольно вздрогнул, представив себе этот порочный круг — использовать темномагические заклинания, потому что не имеешь возможность использовать обычные. И каждый раз погрязать в этом всё больше и больше…

Когда они с остальными поняли, что процесс деструкции их магических способностей уже начался, то Тео перешёл на руны, сам Малфой сделал ставку на легилименцию, Грег стал изучать защитные, а Пэнс даже ушла в целительство… Интересно, где она была сейчас? Хитрая сучка наверняка просто не хотела попасть в Азкабан и спряталась, но могла же за полгода послать им хоть какую-нибудь весточку…

Невдалеке в воздухе опять вспыхнуло тёмным. Кто-то не рассчитал и вместо эффектного приземления на ноги полетел лицом в пол с высоты ярда. Драко поморщился. Это было наверняка больно. Но упавший оказался крепышом, он приподнялся на трясущихся руках, огляделся и радостно отсалютовал всем присутствующим. Малфой с отвращением поджал губы — как это недоразумение до сих пор осталось живо? Он хотя бы понимал, где оказался?

По залу прокатилось несколько вспышек тьмы, выплёвывая всё новых и новых волшебников. Драко равнодушно наблюдал за ними, не узнавая никого. Серые, скучные лица с пустыми глазами. Он ненадолго задержал взгляд на одном и не заметил, как тёмная фигура отделилась от стены и пришла в движение. Стоило его плечу соприкоснуться с чужим, как все внутренности стянуло тупым узлом принудительной аппарации.

Этого Драко никак не ожидал.

Уши заложило, мир скукожился до одной точки и также резко расправился в новую картинку. Больше всего он ненавидел, когда его, словно собачонку на верёвочке, таскали за собой через чужую трансгрессию!

Драко ощутил под ступнями мягкий, тёплый ковёр и схватился за палочку, намереваясь проклясть того, кто это сделал, но поняв, куда его перенесло, растерянно замер. Они очутились в кабинете отца. Здесь никогда ничего не менялось: стенные панели из красного дерева, книжные шкафы, дорогой персидский ковёр и большие окна. В детстве он любил пробираться сюда тайком и листать старинные книги, но в последний раз Драко стоял здесь за день до смерти матери, когда Люциус отослал его на другой конец страны с бесполезным поручением. Казалось, что в этот кабинет после того дня так никто и не входил: окна были серыми от пыли, в углах стен разрослась паутина, а обивка кресел была заметно изъедена молью.

Малфой-старший скинул со лба капюшон мантии, и по его плечам рассыпались белые пряди. Драко поморщился — иногда ему хотелось состричь все волосы на своей голове, чтобы ни в чём не напоминать отца: ни жестами, ни цветом волос — ничем. Возник порыв аппарировать отсюда, но что-то во внешнем виде родителя заставило его насторожиться.

Люциус медленно подошёл к книжному шкафу, открыл дверцу бара и, достав с полки графин, разлил по двум бокалам янтарную жидкость. Всё выглядело так, будто бы они собрались по-дружески пропустить стаканчик-другой. Малфой-младший молча склонил голову набок, внимательно наблюдая за родителем. В каждом его движении угадывалась нервозность. Тонкие длинные пальцы не сразу смогли вытащить хрустальную пробку, и руки заметно дрожали, кольца несколько раз звонко стукнули о стеклянную стенку бокала, словно Люциус никак не мог ухватиться. Но всё же его длинные волосы лежали идеально, пожирательская мантия была беспросветно чёрной, и любимая трость всё ещё блистала начищенным набалдашником. Драко едко усмехнулся — всегда блюсти внешний вид и скрывать собственные эмоции. Люциус учил его этому с детства, но, видимо, сам так и не мог этим похвастаться. Захотелось презрительно сплюнуть. Его отец как был слабаком, так им и остался.

Так и не произнеся ни слова, Малфой-старший одним залпом выпил свой бокал, поставил второй перед Драко и, опершись бёдрами о стол, бесстрастно взглянул на сына. Сквозь отстранённое выражение лица отчётливо проступила первая яркая эмоция. Разочарование. Верхняя губа брезгливо дёрнулась, между бровей и на лбу отчётливо прочертились морщины, и Драко подумал, как же сильно он постарел за это время…

— Тебе не холодно? — наконец произнёс Люциус. Его прозрачные, внимательные глаза проскользили по всему телу, взгляд задержался на плече, где теперь красовался свежий шрам, оставшийся после побега из поместья Кэрроу.

Драко чувствовал себя непозволительно обнажённым. Почти уязвимым. Этот ублюдский кабинет, вызывавший воспоминания о том дне, отсутствие одежды, выставляющее его напоказ — хотелось схватить с вешалки мантию деда и прикрыться. Но это было сродни тому, чтобы признать, будто отец имел на него какое-то влияние. Поэтому Малфой-младший гордо вздёрнул подбородок, выпрямил спину и, с презрением глядя в отцовское лицо, демонстративно дёрнул замочек ширинки на брюках. Развязный, бесстыдный жест человека, которого только что оторвали от занятия сексом.