Пушка Ньютона. Исчисление ангелов - Грегори Киз

– Вы ставите меня перед очень серьезным и трудным выбором, – ответил Бьенвиль. – Я должен сделать выбор между принятыми на себя обязательствами и своей страной.

– Но изначально вы заверяли, что будете на стороне наших общих интересов, – продолжал стоять на своем священник.

– Я всего лишь обещал не вставать на сторону своих соотечественников, если они нападут на нас, и, более того, если такая ситуация возникнет, защищать вас. Но ничего подобного не случилось. Здесь все совсем не так, как мы себе представляли.

– Сэр, умоляю вас, послушайте, что я скажу, – вмешался в разговор Рива. – Пожалуйста, берите свои корабли и плывите с ними во Францию, и вот уж тогда точно со всеми вашими потрохами вы попадете в плен к корсарам, и я уж никак не смогу тогда вас выручить. Но если вы поможете мне вернуться в Венецию, я снаряжу для вас еще целых три корабля и обеспечу защиту со стороны султана. И если во Франции есть хоть один порт, с которым можно наладить торговлю, то я это обязательно разведаю, и вы оттого только в выигрыше будете. А я буду в выигрыше от вашей помощи, поскольку вы французский дворянин и офицер его величества. Все, что я у вас прошу, так это чуть-чуть терпения, пока мы делаем небольшой крюк в сторону Венеции. – Он понизил голос. – Придет время, господа, и Венеция освободится от турецкого ярма. Весь христианский мир должен объединиться, а не то скоро все наши дети омусульманятся. Что бы вы там ни думали о Венеции, но она хранит в своем сердце христианскую веру, и у нас есть секретные пути, о которых Блистательная Порта даже и не подозревает. Вы вот только подумайте, с кем вы хотите торговать – с магометанами или христианами?

– Мой ответ вам хорошо известен, – сказал Мэтер.

– Что я слышу? – выкрикнул Черная Борода. – На моих глазах пуритане вступают в союз с Папой Римским? Лично мне глубоко плевать, кто привозит товар в Чарльз-Таун, лишь бы цена была самой низкой.

– Пусть они и католики, но все же христиане, – проявил дипломатию Мэтер, хотя Красные Мокасины был уверен, что слышал от священника совершенно обратное. – При таком выборе я предпочту иметь дело с христианами.

Бьенвиль тяжело вздохнул:

– Должен признаться, что ваши слова вполне справедливы, господин Рива. Но сердце мое рвется найти своих соотечественников.

– Да их полным-полно в Венеции, – заверил его Рива.

– Очень хорошо, – сказал Бьенвиль, – я согласен плыть в Венецию, но я не могу обещать большего, пока не получу достоверных вестей из самой Франции.

Черная Борода сердито завозился.

– Средиземное море – это сети, в которые турецкий султан заманивает дураков! – заорал он. – Чего туда соваться?

– Похоже, только решающий голос нашего друга чоктау сможет разрешить наши разногласия, – произнес Мэтер.

Красные Мокасины обвел их всех усталым взглядом.

– Я хочу вернуться домой, – тихо сказал он. – Я уже вдоволь насмотрелся на ваш Старый Свет.

– А особенно нашего вина напробовался, я думаю, – ехидно заметил Мэтер.

– И особенно вашего вина. Да, я хочу вернуться домой.

– Ну, тогда… – начал Черная Борода.

– Но, – Красные Мокасины не дал ему договорить, – это будет трусостью с моей стороны. Совсем не так я обещал поступать. Мой дядя и многие, кто шел с ним тогда в Филадельфию, погибли, только я один остался в живых. Я глаза тех, кто погиб, и глаза тех, что остались дома и ждут меня, и не имеет значения, чего лично я желаю, я должен выполнять их волю. И я говорю, что мы должны отправиться в эту Венецию.

«А еще я хочу знать, кто или что атаковало меня, – подумал он мрачно. – Как только я пересек океан и попал в мир белых людей, я лицом к лицу столкнулся с горем и печалью». Его мучило пророчество ока нахолло, предсказавшего, что европейцы станут смертью как для духов, так и для чоктау, и он до сих пор не мог понять, солгал ему дух или все же сказал правду. Если это была ложь, то какую правду ей предназначено было скрыть?

Он заметил, что все, кроме Нейрна, уставились на него в полном недоумении. Наконец Мэтер вздернул бровь.

– Ну вот, – сказал он, – я вижу, что решение принято.

– Принято, – проворчал Черная Борода. – Девять гробов направляется в Венецию. Чудненькая картинка получится.

В глубине души Красные Мокасины был с ним полностью согласен.

15

Святая

Где-то ближе к полудню к ней подъехала Креси верхом на роскошной чалой лошади.

– Прости, – сказала она без какого-либо предисловия.

Адриана великодушно улыбнулась:

– За то, что тебе пришлось стерпеть от меня? Это я только примерялась, ну а уж если разойдусь…

– И все же вино выносит на поверхность так много обидных и несправедливых слов.

– Мне кажется, Вероника, что ты в первую очередь причинила боль себе. Я думала, что тебе не знакомо чувство боли, мне самой следовало быть более внимательной.

– Пожалуйста! – вздохнула Креси. – Если ты еще что-нибудь подумаешь в этом роде, ты действительно причинишь мне боль. – Она отвела глаза в сторону, будто пыталась что-то рассмотреть на горизонте, и добавила: – Если мы хотим, чтобы у нас все было хорошо, то давай больше не будем возвращаться к этой теме. А то я чувствую себя глупой девчонкой, а мне это совсем не нравится.

– Хорошо, – ответила Адриана, испытывая облегчение. – Как его светлость чувствует себе сегодня утром? Весел?

– Пытается таковым казаться. В поединке Морфея с Эросом, победу одержал Морфей. – В глазах Креси плясали чертики. – Я заметила, что у Эркюля сегодня не такая, как обычно, походка, несколько щеголеватая.

К своему удивлению, Адриана почувствовала, как румянец загорается на ее щеках:

– Я думала, мы уже не обсуждаем такие вопросы, подобно школьницам.

– Ну конечно же нет. Как тебе нравится сегодняшний цвет неба, дорогая?

– Радует глаз! – ответила ей в тон Адриана и была вознаграждена искренним смехом Креси.

Не прошло и часа, как небо отказалось радовать глаз и вместо этого стало изрыгать пламя. Адриана первой увидела раскаленные добела сгустки, которые летели в самый центр их артиллерии. Никакого грохота пушек не было слышно, лишь потрескивающее шипение – такой звук издает кипящий в сковородке жир. В первые секунды никто ничего не понял, поскольку не было никакого шума, который могло бы произвести большое скопление людей, и пейзаж был сверхъестественно красив.

Однако если можно обмануть глаз, то тело не обманешь. Люди, черные, как головешки, корчились от неожиданно обрушившегося на них потока жидкого огня, похожего на нагретый до кипения мед. Несчастные кричали до тех пор, пока огонь не опалял им легкие. Огонь лил, не останавливаясь, и к хору душераздирающих криков присоединялись все новые и новые голоса.

Что происходило потом, Адриана почти не осознавала, все ее внимание сосредоточилось между эфиром и миром материальным. Она сгущала воздух, понижала его температуру, создавала вокруг себя отталкивающие волны, но крики ужаса и боли только нарастали, а воздух раскалился до невыносимости, и хлопьями кружил черный пепел. Она не знала, что ей делать, не знала даже, с чего начать, а вокруг умирали люди, которые в нее верили.

Ей казалось, что она слышала свое имя, которое выкрикивали, как отчаянную мольбу о спасении. Они надеялись, что она может спасти их.

Все вокруг смешалось: Креси куда-то неслась верхом на своем чалом коне, Николас ревел, но не от страха, а в унисон происходящему, ее рука сияла, а рядом билась в упряжи охваченная пламенем лошадь. Николь с сурово сосредоточенным лицом сбивала пламя со спины солдата, летящие щепки царапали ей лицо, мушкеты и артиллерия ухали, словно целая армия барабанщиков колотила в свои барабаны.

А она напрягалась изо всех сил, стараясь остановить огненный ливень, но мысли в ее голове текли вяло, ужасающе вяло. Ее джинн наконец уяснил природу пуль и начал отводить их в сторону. Это было единственно разумное решение, что пришло ей в голову.

Раскаленный воздух обжигал их, и они ехали как по тоннелю, прорубленному в глыбе желтого янтаря. Ехали, не останавливаясь.

Адриана вернулась к реальности, и та была точно такой же, какой виделась ей в трансе. Она лишь успела схватиться за гриву своей лошади, чтобы не упасть на усыпанную камнями землю. Тряхнув головой, сгоняя морок, она бросила взгляд вокруг себя. Креси с напряженным лицом ехала в нескольких шагах от нее слева, держа Нико на коленях; справа ехал Эркюль, голова его была перевязана куском ткани, оторванным от ее собственного подола, по нему расплывалось красное пятно крови. Окружив их полукругом, пригнувшись в седлах, ехали человек восемь из легкой кавалерии Эркюля, около тридцати всадников в беспорядке ехали сзади, то исчезая, то вновь появляясь из дыма пожара. Еще дальше – трудно было сказать где, – трещали мушкеты и бухали пушки.