Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр - Джон Лайдон

первый взгляд кажется абсурдным, но на самом деле это довольно опасная вещь. У страусов реально очень птичьи мозги: крошечная голова и глазки с огромными ресницами. Должен вам сказать, их пернатые зады очень удобны, но, с другой стороны, у них еще есть и эти чертовы индюшачьи ноги. Ух ты, что за создание! Тем не менее они лягаются, они готовы разорвать тебя на части, и их клювы похожи на зазубренные разделочные ножи. Моя спина была вся покрыта синяками и порезами. Страусы сильны!

После возникли проблемы, связанные с этим эпизодом. Лагерный врач сказал, что такое задание было опасным, потому что они придумали поручить мне собрать яйца во время кормления птиц. Забирая фальшивые половинки страусиных яиц, я обнаруживал под ними семена, которыми кормили птичек. А страусы просто думали: «Ага, кто-то пытается украсть нашу еду?»

Я, ясное дело, надеялся и реально верил, что зрители проголосуют, чтобы меня отчислили. До того момента у меня не было никакого представления об обратной связи с публикой – я и понятия не имел, как меня воспринимают. Когда же зрители продолжили за меня голосовать, я назвал их в прямом эфире «уебищными мудаками». На сей раз жалоб особых не последовало, если сравнивать с эффектом после шоу с Биллом Гранди. Я думаю, что британская публика поняла, что на самом деле я хотел сказать: «О нет! Еще одна порция всего этого – спасибо!»

Мне очень нравились все эти люди, и я не мог смириться с потерей кого-нибудь из них, но втайне меня реально сводил с ума тот факт, что продюсеры отказывались говорить мне, прибыла ли Нора благополучно в Австралию. Она должна была прилететь отдельно через несколько дней после меня – близнецы все еще находились на нашем попечении, а с детьми иногда невозможно просто «взять сумки и убраться восвояси». Телекомпания предварительно пообещала, что сообщит мне, когда Нора благополучно доберется, но по факту они даже не намекнули мне на это.

Что начало по-настоящему меня раздражать.

– Все в порядке? – спрашивал я.

– Мы не можем вам ничего на это ответить.

– О, зачем все это устраивать?

Мне было бы приятно услышать хоть какое-то утешительное слово, потому что я хорошо знал, что все остальные получают небольшие послабления.

Знать о благополучии Норы стало бы для меня огромным делом. Я все время ходил в ту маленькую хижину, куда можно было пойти и поговорить в объектив телекамеры. Иногда они отвечали мне через динамик, иногда нет. Я продолжал спрашивать: «Почему вы мне не говорите? Вы же знаете, что мы чуть не погибли в Локерби. Мне очень важно услышать, что она благополучно сюда добралась!» Так продолжалось день за днем.

Вот в чем заключалась причина того, что я решил покинуть шоу. Они пытались превратить меня в ту ужасную личность, которую все так ожидали здесь увидеть. «Ну, нет, идите-ка вы на хуй, пока-пока! Здесь нечего выигрывать». Я никогда не расценивал как личный вызов цель этого шоу – стать последним оставшимся. Мне было очень жаль видеть, как люди уходят прямо с самого начала программы. Я, например, предложил, чтобы мы не соглашались с тем, чтобы из лагеря увозили кого-то из нас. Я постоянно твердил об этом, потому что хотел победить систему. Что они сделают, если мы откажемся уходить? Они не могли бы морить нас голодом – мы и так голодали. Один за всех и все за одного… Но знаменитости так не работают. Жизнь – вечный праздник, или праздником становятся расставания?

Поэтому я сказал им: «Я ухожу… сейчас же!» И за мной спустилась специальная команда и отвела в другой лагерь на вершине. С Норой, конечно, все было в порядке. На следующий день они отвезли меня обратно в лагерь для интервью. Ведущие, Энт и Дек, говорили: «О-о-о-о, почему ты ушел, Джонни? Ты должен был остаться, ты мог бы занять первое место!» Они и в самом деле очень милые ребята.

А потом появился экран телевизора, и на нем предварительно записанное видео с моим отцом, спрашивающим меня, почему я ушел. Я подумал: «Черт возьми, папа, тебе и правда нужно это знать?» Чертовски очевидно. Я поговорил с ним много позже и узнал причину, по которой он так расстроился: «Зачем ты сбег оттуды, Джонни? Так я ж поставил на тебя деньхи!»

Естественно, Рэмбо был разочарован тем, что я ушел, и Нора тоже, хотя она понимала, я места себе не найду, не зная, что она в безопасности. Но в итоге вся эта затея обернулась отличной штукой, потому что я многое узнал о себе. Я – выживший.

Каким бы ни был объем моей талии, когда я там оказался, я вышел оттуда чертовски худым. Неужели с меня сошли килограммы! Это реально сильно истощило меня за столь короткое время. У меня появилась достаточно тонкая талия, чтобы носить дизайнерскую одежду, – у меня не было такой лет с восемнадцати. Я подумал: «Ух ты, я должен навсегда остаться этого размера!» Конечно же, мне это не удалось. Первое, что ты делаешь, когда выходишь, – это отъедаешь себе ряху.

Сама по себе программа «Я – знаменитость» оказалась вполне позитивной, у меня просто возникли проблемы из-за поднявшийся шумихи в СМИ. Одна из британских газет следила за Норой до того, как она уехала из Лос-Анджелеса в Австралию. Тогда мы перевезли близнецов в их собственную квартиру, и однажды, когда Нора приехала к ним, какой-то журналист проследил за ней и написал статью, где говорилось, будто она встречается со своим молодым чернокожим любовником. «Эй, это мой внук!» Так вот с такой чепухой мне пришлось иметь дело, когда я снова оказался в большом мире.

Я знаю, что, отправляясь на телевизионное реалити-шоу, ты в какой-то степени просишь об этом, и давайте по-честному – Джонни Роттен всегда будет огребать от всех этих желтых газетенок по высшему разряду, так сказать, на полную катушку. Они всегда будут искать во мне мерзость, такова жизнь. Но когда во все это втягивается моя семья, мои друзья, когда дело касается моей личной жизни – это та самая последняя черта, которую, я думаю, они не имеют права пересекать. Я вовсе не считаю себя невинной овечкой – если речь о том, чтобы сделать из себя мишень для прессы, я приложил немало усилий в этом направлении, не так ли? Я не против собственной головы на плахе, только не казните мою семью. Можете себе представить, каково было читать это дерьмо Педро и Норе.

Я не думаю, что публика воспринимает это слишком серьезно. Но всегда есть один так называемый друг, который