Русь и Орда - Михаил Каратеев

— Это для него большая честь, пресветлый оглан.

— Он ее достоин.

— А сколько людей он должен собрать, оглан?

— Чем больше, тем лучше. Если будет очень много, составим и третий тумен. Ведь они почти все прибудут на своих лошадях и с оружием. А пастбищ и запасов у нас хватит.

— Будут ли еще какие-нибудь приказания, оглан?

— Нет, атай, это все. Прикажи ставить мой шатер рядом с шатром хатуни.

* * *

— Я ждала тебя, оглан, и твой приезд принес мне большую радость, — говорила Тулюбек-ханум, когда вечером того же дня, приведя себя в порядок после дальней дороги, Карач-мурза явился приветствовать свою высокую гостью. — Мне нужно о многом поговорить с тобой.

— Я слушаю тебя, благороднейшая ханум.

— Нет, не сегодня. Это будет важный и долгий разговор. Ты пока отдохни и осмотрись… Тогда ты и сам поймешь многое. А сейчас только скажи мне: я не причинила тебе неудовольствия своим приездом?

— Ты им осчастливила, ханум, своего верного слугу, недостойного такой высокой чести!

— И ты не оставишь без помощи и защиты бедную вдову? — спросила хатунь, томно прикрывая глаза пушистыми ресницами.

— Приказывай, ханум, и располагай мною. Я сделаю все, что в моих силах, для того, чтобы угодить тебе и оградить твою безопасность, если кто-нибудь осмелится на нее посягнуть.

— Но ты, оказывая мне покровительство, можешь навлечь на себя гнев нового повелителя Золотой Орды.

— Я никогда не признаю своим повелителем этого подлого шакала и не боюсь его гнева, — с достоинством ответил Карач-мурза.

— Кому же ты будешь теперь служить?

— Никому, пока не увижу на престоле великих ханов достойного человека.

— А если достойному человеку нужна будет помощь, чтобы взойти на этот престол?

— Ты говоришь о хане Айбеке, хатунь? — без обиняков спросил Карач-мурза, которому показалось, что он понял, куда клонит Тулюбек-ханум. Но она звонко расхохоталась, вся заискрившись при этом нежной, всепобеждающей прелестью шаловливой девочки.

— Чему ты смеешься, ханум? — с удивлением спросил Карач-мурза, смутно чувствуя, что эта женщина ведет какую-то свою, до конца продуманную линию, и вместе с тем почти сознательно, с возрастающей легкостью поддаваясь ее обаянию.

— Как же мне не смеяться, оглан! Это Айбек-то достойный хан?!

— Я назвал его имя, ханум, потому что думал…

— Я знаю, что ты думал и что думают и говорят другие. Но я тебе — пока только одному тебе — скажу: я никогда не буду женою Айбек-хана.

— А он это знает, ханум?

— Он надеется на мое согласие. Я ему ничего не обещала, но пока не сказала и «нет». Для того чтобы сказать такому человеку «нет», надо иметь уверенность в том, что он не сможет увезти меня силой. А у меня такой уверенности до сих пор не было.

— А теперь, ханум?

— Теперь она появляется, благородный оглан, — с завораживающей улыбкой ответила Тулюбек-ханум.

* * *

Карач-мурза хорошо знал Айбек-хана, ибо не раз встречался с ним в Сарае в то время, когда оба они служили у великого хана Азиза-ходжи. Последний, умудренный горьким опытом многих своих предшественников, младшему брату не доверял и, не приближая к себе, держал его на должности обыкновенного темника, так что по положению они с Карач-мурзой были равны. Между ними не существовало дружбы или какой-либо близости, но не было и вражды.

Однако сегодня, когда, выйдя от Тулюбек-ханум, Карач-мурза отправился в шатер к Айбеку, встреча их оказалась довольно натянутой. Айбек, как брат великого хана, считал себя выше Карач-мурзы, но в то же время сознавал, что последний является здесь хозяином, а сам он — незваным гостем. Кроме того, смутно чувствуя, что Тулюбек-ханум не без каких-то своих причин пожелала остановиться в этом улусе и дождаться приезда Карач-мурзы, он уже начинал ревновать ее.

После разговора с хатунью Карач-мурза со своей стороны понимал, что в будущем ему едва ли удастся избежать столкновения с Айбек-ханом, и уже был настроен по отношению к нему, неприязненно. Но долг гостеприимства обязывал это скрывать, а потому, войдя в шатер, он сказал:

— Да будет к тебе милостив Аллах, благородный хан! Был ли благополучен твой путь сюда и не испытываешь ли ты сам или твои люди каких-либо неудобств или лишений на моей земле?

— Благодарю тебя, почтенный оглан, да не обойдет и тебя Аллах своими милостями! Путь мой был вполне благополучен, и я бы давно находился в своем улусе, если бы не заболела Тулюбек-ханум. Я оказался у тебя непрошеным гостем не по своей охоте.

— Ты оказал мне большую честь, и не будем больше говорить об этом. Надеюсь, что твоим воинам тут отведены удобные места для стоянки, а твоим лошадям хорошие пастбища?

— Эмир Кинбай о нас позаботился, оглан, и мы ни в чем не испытываем нужды. Я надеюсь, что нам не придется долго злоупотреблять твоим гостеприимством: как только выздоровеет хатунь, мы немедленно тронемся в путь.

— И ты, и Тулюбек-ханум мои гости. Каждый из вас может оставаться здесь, доколе захочет, и никто не уедет отсюда раньше, чем сам того пожелает.

— Что ты хочешь этим сказать, оглан? — подозрительно спросил Айбек, не вполне понявший фразу Карач-мурзы, но почувствовавший в ней какой-то скрытый смысл.

— Я хочу сказать, хан, что законы гостеприимства для меня священны и я в нем никому не откажу, как и удерживать никого не стану против воли.

Айбек-хан, не отличавшийся гибким умом, и теперь не уловил сущности сказанного, но, поглядев на Карач-мурзу и увидев на его лице благодушную улыбку, он успокоился и примирительно сказал:

— Я понимаю тебя, оглан. И если бы не нужно было спешить, я бы и сам с охотою погостил у тебя подольше. Нас гонит отсюда не наша воля, а приближающаяся зима. А потому, как только Тулюбек-ханум скажет, что она может ехать, мы поедем.

— Я рад, что мы поняли друг друга, благородный хан, — с неуловимой для Айбека насмешкой в голосе ответил Карач-мурза. — Я именно это и хотел сказать.

Глава 38

Недели две прошли тихо, хотя под этой внешней оболочкой спокойствия вызревали и крепли страсти, готовые каждую минуту перерасти в события.

Тулюбек-ханум, находившаяся в постоянном общении с Карач-мурзой, все прочнее опутывала его сетями своих тонко рассчитанных чар и по мере того, как он поддавался им, открывала ему те карты своей игры, которые можно было открыть. Наконец ему стало совершенно ясно, что она думает о захвате ханского престола в Сарае-Берке и нуждается для этого в его помощи.

Исходя из этого открытия, он, как человек умный и умеющий мыслить последовательно, прежде всего заключил, что Тулюбек-ханум, решительно отвергающая все домогательства Айбека, не согласится выйти замуж и за него самого, несмотря на явно оказываемое ему предпочтение и ее очевидную благосклонность, пусть даже вполне искреннюю: она хотела царствовать и повелевать сама, а при наличии мужа это становилось невозможным.

Желая проверить, так ли это, он при первом же удобном случае довольно открыто дал ей почувствовать, что рад был бы назвать ее своей женой. Она предпочла не понять этого намека и тотчас перевела разговор на другое, из чего стало ясно, что он в своих предположениях не ошибся.

Понял он также и то, почему она в этом деле решила опереться на его помощь, а не на помощь хана Айбека: захватив Сарай, Айбек, конечно, сел бы на ханский престол сам, тогда как Карач-мурза, как сын русского князя и чингисид только по материнской линии, в силу свято соблюдавшегося в Орде обычая, на это не имел права.

Вначале затея Тулюбек-ханум показалась ему простым ребячеством, неосуществимым капризом легкомысленной и избалованной женщины. Но с каждым новым разговором, неизменно обнаруживая в ее рассуждениях много ума и здравого смысла, а одновременно все сильнее подпадая под власть ее обаяния, он начал изменять свое первоначальное мнение и расценивать ее планы как нечто разумно обоснованное и практически осуществимое.

«Почему бы и нет? — думал он. — Разве это будет первый случай? Ведь и другие женщины правили государствами. И если быть справедливым, она имеет на золото-ордынский престол больше прав, чем все те ничтожные и недостойные уважения ханы, которые теперь будут пытаться выгнать Джанибека из Сарая и сесть на его место. И уж наверное Тулюбек-ханум сумеет править не хуже любого из них — она по крайней мере умна. А если так, почему не помочь ей? Надо только хорошо подумать, как лучше всего взяться за дело, чтобы не провалить его».

Он принимался тщательно перебирать в уме всех заволжских улусных ханов, взвешивая их силы и возможности, учитывая общую обстановку в Орде и все те обстоятельства, которые могли способствовать успеху Тулюбек-ханум. И в свете этих размышлений в нем все тверже укреплялась уверенность в том, что ее намерения вполне осуществимы и что он сумеет претворить их в жизнь. Грандиозность этой задачи постепенно увлекла его, как азартного игрока увлекает особенно крупная и рискованная игра. Когда все это в нем созрело, он заявил Тулюбек-ханум, что согласен оказать ей необходимую помощь, и они принялись действовать.