Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень - Виктор Лагздиньш

А в среду кроме министерской коллегии грянул гром с ясного неба: остановились конвейеры в восьмом филиале, и никто не знал, что делать. Причина, как обычно, – лень и еще благие намерения. В основном благие намерения. Получив сразу два груза нестандартной ткани, на фабрике не составили актов, думали, закройщики как–нибудь уложатся в нормы расхода материала. Оправдываются теперь, что не было времени пригласить представителей, так как на складе достаточных запасов ткани все равно не имелось и ряд цехов находился под угрозой простоя. Теперь же стояла вся фабрика. И еще эта весть, что по всему объединению гуляют списки пожертвований на свадебный подарок. Зайга вызвала секретаршу, та поклялась, что ничего не знает, тем не менее Зайга приказала, чтобы всем жертвователям немедленно вернули их рубли.

– И не рассказывайте мне, что вы впервые об этом слышите, без ведома секретаря такое не происходит.

– Но люди от чистого сердца…

– Я приму только цветы. И не перебарщивать – учтите, букет моего мужа должен быть самым лучшим. В течение часа доложите мне, что все сделано так, как я сказала!

Селектор заработал уже через несколько минут, и голос у секретарши был встревоженный:

– Звонят из милиции…

– Соедините!

– Здравствуйте! Моя фамилия Даука… Следователь Харий Даука из районного ОВД…

У дома стояло несколько милицейских машин, и шоферу «Волги» пришлось их объехать. Кто–то разгуливал по крыше зимней веранды, еще двое торчали во дворе.

«Только этого мне не хватало!» – распахивая калитку, со злостью подумала Зайга. Следователь сказал по телефону, что вещи унести не успели.

У входных дверей, головой на земле, хвостом на бетонной плите неподвижно лежал Шериф. Остекленевшие глаза, морда в зеленой пене.

Изверги! Какие изверги!

Зайга стиснула зубы и вошла в дом.

У входа в зал она увидела соседа, долговязого, сонного на вид мужчину с усами, его дом был напротив. Они не общались, только здоровались на улице. Зайга даже не имела представления, где сосед работает. Рядом с соседом – офицер милиции: видимо, беседовали до ее прихода. Больше никого. Только наверху, на втором этаже, слышны шаги.

– Это перст божий, соседушка, что я позвонил в милицию. Я не хотел звонить, думал, это мастер… В последнее время вы ремонтом занялись, материал, вижу, к вам возят, в доме, слышу, работают. Думал, заодно решили крышу починить. Но странно, что зимой… И холодно, а он легко одет. В той же куртке, что осенью. Я его тут в третий раз вижу. Сразу после Октябрьских, затем на прошлой неделе и вот сегодня. Видимо, разнюхивал, что за вещи, стоит ли брать… перед Октябрьскими он долго вертелся у вас под окнами, все заглядывал… А сегодня… Забрался на крышу веранды, подходит к окну, встает на корточки. С крыши не слезает, забирается через окно в комнату. Был бы это стекольщик, высунулся бы изнутри, так? Тут собака залаяла. Страшно лает, верно, шерсть дыбом, и вдруг замолкла. Совсем, ни звука… Вот я и позвонил, и товарищи из милиции сразу приехали.

– Моя фамилия Даука. Мы с вами говорили по телефону. Меня интересует, не пропало ли что–нибудь из вещей.

– Вряд ли я так сразу смогу сказать.

Зайга окинула взглядом зал. Все было вверх дном, дверцы буфета раскрыты настежь, ящики вытянуты, и содержимое вывалено на пол, в шкафу полный кавардак, на полу у камина осколки разбитой вазы. А посреди комнаты два желтых чешских чемодана, которые они с Вилибалдом купили для предстоящего путешествия. Видно, битком набитые. И большущий саквояж старой Кугуры из крокодиловой кожи, купленный старухой в Швейцарии на рубеже столетий, и спортивная сумка, и еще клетчатый полотняный чемоданчик на молнии, о существовании которого она уже успела забыть, – с ним она пришла в этот дом ухаживать за старой женщиной; значит, вор перерыл антресоли в прихожей.

– Если вы хранили дома деньги и ценности, посмотрите, все ли на месте.

– Денег было немного. Рублей сто. Взяты!.. Они были здесь, в этом ящичке. Но почему Шерифа, почему собаку, изверг!

– Не специально. Просто собака ему помешала.

– Все равно изверг!

Следователь Даука пожал плечами и сказал:

– Надо бы достать из чемоданов вещи и сложить, как лежали, так вы быстрее определите, чего не хватает и что разбито.

– Его уже увезли?

– Нет, он наверху. Показывает, как проник в дом и тому подобное. Обычные формальности. Мы сейчас с вами поднимемся. Похоже, парень пропал окончательно. На самое дно опустился. Я с ним не впервые встречаюсь.

Сосед, моргая близорукими глазами, изучал набор воровских инструментов.

– Взгляните, что за отмычки, – показал он на связку ключей.

– Вначале он пытался проникнуть в дом через двери, но не сумел их открыть.

– Здесь ничего нашего нет, – сказала Зайга, взглянув на связку отмычек, трехрублевую купюру, монеты различного достоинства и несколько нераспечатанных карточных колод. Все это лежало на большом круглом столе.

– Это нашли у него в карманах, – пояснил Даука. – Что они там так долго возятся!

– Товарищ следователь, а я вас знаю, – сказал сосед. – Айгин папаша, да? Она лежала с моей внучкой в одной палате. Теперь ей лучше?

– Да. Вроде все в порядке. И все–таки, знаете, живем в страхе, как бы не повторилось.

– Да–да, понимаю… Извините, я не хотел вас отвлекать.

Давно не бритый, грязный, в затасканной одежде. Возбужденный блеск глубоко запавших глаз. Смотрит дерзко и с ненавистью. Когда вошла Зайга, он откинулся в кресле (оно должно было стоять за письменным столом Вилибалда, но было придвинуто к стене), демонстративно закинул ногу на ногу, скрестил на груди руки и застыл, как изваяние. Он проделал это так быстро, что милиционеры не успели ему помешать.

И вдруг всем бросилось в глаза необычное сходство вора с юношей на фотографиях, развешанных по стенам, фотограф запечатлел его в прыжке у волейбольной сетки, с завоеванным кубком в высоко поднятой руке, в кругу восхищенных болельщиков. Только вор был, пожалуй, несколько старше и имел не столь благополучный вид. И все же в первый момент казалось, что это он изображен на фотографиях, сделанных несколько лет назад, хотя по одежде болельщиков можно было определить – это конец пятидесятых, начало шестидесятых годов: галстучные узлы с булавочную головку, брюки узкие, как дудочки.

«Они определенно состоят в каком–то родстве, и Вазов–Войский это знает, – подумал Харий Даука. – Он же открыто демонстрирует это, чтобы мы, во всяком случае хоть кто–то из нас заметил». А мысли тем временем не спеша и основательно перемалывали недавно всплывшие факты. Как обычно. Будто без его участия. И оказывалось, что вопросов больше, чем ответов.

Если этот бедолага впервые был здесь перед Октябрьскими праздниками и все разузнал, то почему не вломился сразу же? Что его остановило? Может быть, именно з а м е ч е н н о е сходство? Не заметить фотографий он не мог, если, стоя на крыше зимней веранды, смотрел в окно, как свидетельствует сосед. Почему тогда не ломился, а сейчас вломился? Да еще собаку прикончил! Состояние крайнего отчаяния? Да нет, какие только глупости не придут в голову! И все же…

– Простите! – извинилась хозяйка дома и торопливо выскользнула за дверь.

Даука с удивлением отметил, что не слышно ее шагов вниз по лестнице. Ведь в коридорчике одни лишь голые стены, оклеенные симпатичными обоями. Что там могло ее задержать?

Так прошло секунды три–четыре, вдруг дверь с треском распахнулась – и на пороге вновь появилась хозяйка. Глаза ее теперь сверкали гневом, губы сжаты в струнку и на скулах выступили красные пятна. Следователь Даука, не раз бывавший в подобных ситуациях, насторожился. Если женщина поведет себя в отношении задержанного чересчур агрессивно, ему придется вмешаться. Однако она вдруг накинулась на самого следователя, тон ее был угрожающим.

– Это только шутка… Не было никакого преступления! Вы поняли? – И все это повелевающим тоном, каким разговаривают начальники, когда заставляют подчиненных поверить в то, что черное это белое, и в тому подобную чепуху. Неумно. При отсутствии элементарной логики разве могут помочь угрозы в голосе, барская поза! Наивная надежда одержать верх в борьбе, где победить вообще невозможно. – Ничего ровным счетом не произошло! Вам ясно, я спрашиваю? Отправляйтесь по своим делам, здесь вам делать нечего!

Следователь Даука оторопел.

По лицу Вазова–Войского пробежала усмешечка.

Высоко подняв голову, женщина вышла в коридор походкой победительницы. Каблучки застучали по лестнице, шаги ее отдавались гулким эхом, словно в замкнутом пустом пространстве.

Она вошла в кухню, и тут силы ее оставили. Что–то в ней надломилось, мысли сделались вялыми, движения – механическими. Машинально открыла она холодильник и стала выгружать на стол его содержимое: масло, салаты, сыр, консервы. Еды было много, ведь в этом доме только завтракали и ужинали, обедали же в столовой или кафе. Она вскрывала одну за другой консервные банки – сардины, шпроты, икру, паштет, тушенку. Все подряд.