Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг. - Александр Иванович Спиридович

них. В 12 с половиной часов градоначальник доложил по телефону генералу Хабалову, что полиция не в состоянии приостановить движение и скопление народа, не в состоянии поддерживать порядок. Генерал Хабалов ответил:

— Считайте, что войска немедленно вступают в третье положение. Передайте подведомственным вам чинам, что они подчиняются начальникам соответственных военных районов, что должны исполнять их приказания и оказывать им по размещению войск содействие. Через час я буду в градоначальстве.

Около часа градоначальник отдал распоряжение об этом третьем положении и послал телеграммы полицмейстерам явиться немедленно к начальникам военных районов.

С этого момента успех подавления беспорядков зависел главным образом от энергии, смелости, распорядительности тех офицеров, которые в этот исторический момент оказались начальниками районов. Таков был странный «план» охраны столицы, перекладывавший руководство подавления беспорядков с плеч опытных по обращению с толпой столичных районных полицмейстеров на незнакомых совершенно с полицейско-административной службой строевых офицеров. Только полным легкомыслием министра внутренних дел и незнанием столицы и ее блестящей полиции со стороны нового градоначальника можно объяснить утверждение этого плана с его инструкцией.

Около часа к Казанскому собору стекается со всех сторон самая разнообразная публика. Много рабочих. Сверху по Невскому приближается толпа тысячи в три человек. Полиция, жандармы, драгуны и казаки разгоняют ее. Толпа рассеивается в стороны и вновь собирается. Вскоре там происходит настоящая политическая демонстрация. Видны красные флаги. Поют «Марсельезу» и «Вставай, подымайся». Кричат: «Долой царя, долой правительство, долой войну!» Наряды полиции и войск напирают на толпу, она разбегается и вновь группируется.

В три часа прибыл начальник участка войсковой охраны, командир 3-го Стрелкового запасного полка полковник Шелковников, который и начал руководить действиями войск и полиции.

В 4 часа 20 минут к Казанскому мосту снова подошла толпа рабочих и подростков до 3000 с пением революционных песен. Встреченная нарядами и, между прочим, полуротой запасного батальона гвардейского 3-го Стрелкового полка, толпа рассеивается, вновь собирается, вновь рассеивается, и так продолжается до 6 часов. А в 8 часов к мосту подходит новая толпа до 1000 человек, но быстро рассеивается. Во всех этих случаях оружие в дело не пускалось и пострадавших не было. Бессилие власти было ясно. Требовались иные, более решительные меры.

На другом конце Невского также были демонстрации. На Знаменской площади около 3 часов дня собралось до 3000 народу. Поют революционные песни. Кричат: «Долой правительство!», «Да здравствует республика!», «Долой войну!». Наряд полиции бросается на толпу, его встречают градом ледяшек. Казаки бездействуют. Они лишь шагом проходят сквозь толпу, некоторые смеются. Толпа в восторге, кричит: «Ура!» На «ура» казаки кивают, кланяются. Полиция негодует.

Так же безобразно почти в это же время вел себя взвод казаков на Васильевском острове, не желая разгонять толпу, шедшую к Николаевскому мосту. Пехота рассеяла ее. Так же бездействовали казаки вечером на углу Невского и Литейного, где был митинг. Они лишь осторожно проезжали сквозь толпу. Толпа была в восторге.

Поздно вечером беспорядки стихли естественным путем. Все утомились. Расходились, обещая завтра вновь собраться там же. Одна фраза передавалась в группах расходившихся рабочих: «Казаки за нас, казаки за народ!»…

Зато в рядах полиции, в рядах пехоты поведение казаков вызвало самое горячее порицание.

Правительство продолжало не понимать, что происходит в столице. Я днем занимался в министерстве с одним из товарищей министра, умнейшим человеком. Мы спокойно обсуждали различные хозяйственные вопросы Крыма. О границах градоначальства. О том, чем мостить ялтинскую набережную и улицы. Сам министр очень интересовался этими вопросами, и все надо было приготовить к возвращению государя из Ставки. Министр наивно верил, что причина беспорядков — недостаток хлеба. Генерал Хабалов по документам доказывал, что в столице вполне достаточно муки. Он почти весь день был занят продовольственным вопросом. На очередном заседании Совета министров в Мариинском дворце, продолжавшемся с часу до шести, решали текущие дела, но о беспорядках не говорилось. Министр внутренних дел даже не приехал на заседание, а премьер Голицын узнал о них только тогда, когда, возвращаясь домой, был задержан при переезде через Невский проспект. Это было вполне естественно при спокойствии министра внутренних дел!

Вечером состоялся преинтересный званый обед у Н. Ф. Бурдукова. Н. Ф. Бурдуков, шталмейстер, многолетний друг и наследник всего состояния умершего перед войной издателя «Гражданина» князя Мещерского. С тех пор богатый, независимый человек, член советов и правлений разных обществ, человек со связями и нужный, к тому же — с неприятным характером и злым языком. Делец.

В числе приглашенных съехались: Протопопов, Н. А. Маклаков, Н. П. Саблин и еще два-три человека. Как всегда, у Бурдукова хороший обед, тонкие вина. Хозяин большой гастроном, каприза и знаток. Играет небольшой оркестр лейб-гвардии Преображенского полка. Разговор идет о текущих событиях. Маклаков несколько обеспокоен. Протопопов весело уверяет, что все происходящее — пустяки. Все обойдется хорошо. Но если произойдет что-либо серьезное, то он сумеет все прекратить немедленно…

Некоторые из присутствующих удивлены, ведь власть-то уже, как говорят, передана военным. Идет какое-то неясное разъяснение, которого, по-видимому, и сам разъяснитель не понимает. После обеда перешли в большой, комфортабельный кабинет хозяина, не так давно — князя Мещерского.

Со стены смотрит задумчиво большой портрет князя. Под ним письменный стол князя, придвинутый к стене по-музейному, с разными фотографиями и реликвиями. Пристально смотрит из серебряной рамы царь-Миротворец, друг князя. Все это сохраняется Бурдуковым с почетом и уважением. Подали кофе, ликеры. Хозяин предлагает сигары. Настроение хорошее. Для развлечения дорогих гостей приглашен знаменитый гипнотизер Моргенштерн. Он будет делать предсказание каждому по его почерку. Всем розданы одинакового формата листки и предложено написать одну и ту же фразу: «Как хороши, как свежи были розы». Свернули записочки в трубочки, бросили в общую вазу. Перемешав рукой, Моргенштерн вынул наугад одну трубочку, развернул и, глядя на почерк, стал предсказывать. То была записка Протопопова.

— Тот, кто написал эту записку, — начал Моргенштерн, — сделал быстро очень большую карьеру и создал себе исключительно большое положение. Но ему грозит величайшая катастрофа. И если он ее избежит, он достигнет величайшего положения. Но кажется, ему этой катастрофы не преодолеть. Она его раздавит.

Таков был почти дословно смыл предсказания Моргенштерна. Протопопов как бы осел сразу, поник. Присутствующие старались не замечать этого эффекта. Моргенштерн продолжал предсказания по другим почеркам. После гадания хозяин попросил музыкантов исполнить что-либо веселое. Солист — Леля Шоколадка — начал петь частушку:

Сидит Сеня на заборе

С революцией во взоре,

Подошла я, взглянула,

Прямо в рожу плюнула…

Все как бы сконфузились. Стало как-то неловко. А частушка продолжалась. Любезный хозяин сумел сгладить неловкость куплетиста…