Ведущий в погибель. - Надежда Попова

— Красноречиво, — отметил он. — Однако я сомневаюсь, что мне что-то угрожает. Такие встречи в моей практике уже происходили: как правило, с них я возвращаюсь с важной информацией, каковую иначе получить невозможно. Попросту некоторые люди не желают оглашать свое причастие к некоторым делам.

— Наверняка потому, что тогда им легче будет скрыться, бросив за столом в трактире ваш труп.

— А для вас, Келлер, — усмехнулся он, — все делятся лишь на два вида? На тех, кто служит в Конгрегации, и тех, кто желает ей немедленной погибели?

— Или медленной. Еще хуже. Оружие возьмите.

— Непременно.

— Ваш меч, кстати сказать, — уже вслед ему добавил Келлер, и Курт остановился, обернувшись. — Сегодня мой парень прибыл с первым отчетом по обыску замка; они нашли ваш меч в одной из комнат.

— Уверены, что мой?

— Герб на навершии рукояти — три пучка ивовых розог на зеленом поле, крест в верхнем правом углу…

— Мой, — согласился он. — Спасибо.

— Судя по всему, кинжалы, висящие на его гарде, также ваши. Можете забрать, оружие я сложил в комнате, которую вы заняли.

— Кстати, занял я также пол-этажа в одной из местных гостиниц, — упомянул Курт, уже уходя к лестнице. — «Моргенрот». Если меня долго не будет здесь, прежде чем поднимать панику и крошить ульмцев в капусту, удостоверьтесь, что я не сплю на мягкой постели в удобной тихой комнате.

— По соседству с той графинькой? — уточнил Келлер, и он строго возразил:

— По соседству с пострадавшей.

— Ну-ну, — хмыкнул тот, тут же посерьезнев. — Парни спрашивают — что трупы в замке? Через денек начнут попахивать.

— Закопать, — распорядился он. — Личные вещи сложить в отдельной комнате, если что важное и необычное — галопом ко мне посыльного. А сами тела — зарыть. Позовите на подмогу местного священника, пусть освятит землю где-нибудь в стороне от города…

— А как же ваши четки?

— Позовите местного священника, — повторил Курт настоятельно. — Пусть он потом разнесет слухи о количестве зверски убитых.

— Создаете себе славу мясника?

— Не помешает. Закопайте и прибейте сверху массивным крестом. Стригов, ясное дело, надо сжечь, для чего следует провезти их через Ульм, и чтобы на самой многолюдной улице с тел случайно сползло покрывало. Пускай полюбуются. Дрова, масла и прочее для дальнейшего уничтожения тел обеспечит магистрат; я договорюсь.

— А что делать с челядью? Какие задавать вопросы, каких требовать ответов?

— Никаких, — остерег Курт. — Вообще не разговаривать; вопросов не задавать, на них не отвечать, с глаз не отпускать. Я поговорю с ними сам, когда сумею найти время, чтобы съездить в замок.

— Вам с вашим ребром, Гессе, полагается лечь в постель на несколько дней, дабы не мешать кости срастаться, а кроме того, вы истощены и обескровлены. Вы так упорно отбрыкиваетесь от лекарской помощи, хотя издалека видно, что хороший порыв ветра снесет вас с ног, и вам ли разъезжать по предместьям?

— Благодарю за заботу, — откликнулся он, — однако кость не закроется быстрее, чем ей полагается природой, рану ваш эскулап зашил, а количества крови в моем организме он мне не пополнит — разве что напоит собственной… Будьте любезны разбудить меня через час, Келлер. Это все, что мне нужно.

***

Раймунд фон Зиккинген опаздывал — вот уж с четверть часа Курт сидел в трактире, который оруженосец упомянутого рыцаря поименовал громким словом «гостиница», за столом в полутемной шумной комнате, каковая была названа трапезным залом. «Лиса и Гусь» оказался постоялым двором средней руки, куда более привычным, нежели снятые нынешним утром покои или снимаемая прежде чуть менее роскошная комната; разумеется, здесь можно было нарваться на грубость со стороны разносчиков или равнодушие хозяина, кто-то из толпящихся постояльцев и посетителей мог наступить на ногу, не заметив этого, однако, в отличие от упомянутых заведений, здесь самым ходовым питьем было не вино, а пиво — на удивление пристойное и даже не пованивающее бочковой плесенью. Сидеть за столом просто так было нельзя, и майстер инквизитор неторопливо вкушал простой, без изысков, кусок жареной говядины, запивая все же не пивом, а, по совету лекаря, красным вином, вся дешевизна которого здесь ощущалась не только на вкус, но и на вид и запах.

Два соседа, оказавшиеся за одним столом с новоявившимся, дожевали свои порции торопливо и молча, испарившись в пространство, и сейчас Курт пребывал в полном одиночестве, выделяясь из пестрой галдящей толпы, оккупировавшей прочие столы. Не заметить его или спутать с другим было нельзя — Знак, снова вывешенный поверх, сиял на ползала, однако Раймунда фон Зиккингена все не было.

Тот появился, когда Курт уже твердо решил, доев, покинуть трактир. Присев напротив него, кряжистый, плотно сбитый воин аккуратно установил шлем подле себя, пригладив густо седеющие волосы, и уверенно предположил:

— Курт Гессе, инквизитор первого ранга. Ведете расследование касательно стрига в Ульме.

— Доброго дня, — пожелал он в ответ. — Вы задержались.

— Простите, — отозвался фон Зиккинген просто. — Не смог подойти раньше. Доброго дня, майстер инквизитор.

— Итак, — подбодрил он, когда в едва начавшейся беседе наметилось долгое затишье, — я есть я, и я действительно веду расследование. Собственно, оно почти закончено — стриг арестован.

— «Арестован»… — повторил тевтонец с невеселой усмешкой. — Как-то даже странно и непривычно слышать это обыденное слово в применении к такому существу… «Схвачен» — было бы как-то ближе к истине.

— Согласен. Протокольные тонкости, что поделать.

— Вам не терпится спросить, для чего я позвал вас на встречу, майстер инквизитор, — кивнул фон Зиккинген, оглядевшись вокруг, и чуть понизил голос: — С вашего позволения, я закончу обмен любезностями и перейду к делу, не стану отнимать ваше время понапрасну.

— Не буду возражать, — согласился Курт, и тот вздохнул, явно пытаясь произнести заготовленную им заблаговременно речь, но не зная, с чего начать.

— Я хотел рассказать вам одну историю, — пояснил тевтонец, — а также задать один вопрос, на который вы, надеюсь, в благодарность ответите.

Рыцарь умолк в ожидании, и Курт тоже заговорил не сразу, глядя в тарелку с недоеденным обедом и пытаясь решить для себя, какое поведение надлежит избрать.

Ссорить Конгрегацию в собственном лице с тевтонским орденом было бы крупной ошибкой, а именно это и произойдет, если сейчас, как обычно, ответить, что информация, связанная с расследованием, разглашению не подлежит, а сам Раймунд фон Зиккинген обязан сообщить Святой Инквизиции все известные ему сведения. Эти угрюмые ребята Императору не подчинялись, владели собственными немалыми территориями, подмяв под себя всю Пруссию, вели собственные малые войны, заключали собственные договоры и, что немаловажно, занимали срединную позицию в споре германского трона и понтификата. По дошедшим до конгрегатского руководства слухам, когда авиньонский Папа впрямую призвал Верховного магистра в союзники, тот ответствовал, что орден оберегает христиан от язычников, и не более, и в политику вмешиваться не будет, в откровенной и прямолинейной манере заявив — «Тамплиеры впутались — и где они теперь?»…

Орденские рыцари строго блюли устав, граничащий с почти монашеским существованием, не влезая в околопрестольные экономические перипетии, наверняка помня все тех же тамплиеров, каковых слишком большое участие в мирских делах до добра не довело. Было время, когда орден начал хиреть, превращаясь в военизированный монастырь вовсе, однако в один прекрасный день им был заключен договор с польским королем, осаждаемым дикими языческими племенами, и эта возможность пустить кровь себе и другим явно пошла тевтонцам на пользу.

Кое-кто из этих одолеваемых религиозным рвением вояк открыто поддерживал Папу в Риме, кто-то столь же гласно заявлял о своих симпатиях Императору, однако, пока Верховный магистр блюл нейтралитет, все это оставалось не более чем личными предпочтениями каждого, не имеющими силы и значения, как, к примеру, белый или сизый цвет исподнего, нравящийся тому или другому. К какой из упомянутых сторон принадлежит его нынешний собеседник, Курт еще не определил; по поведению тевтонца сказать было ничего нельзя — даже обуреваемый жгучей ненавистью к Конгрегации, тот не станет проявлять своей антипатии, затевать распрю или прочим способом вносить раздор в этот и без того грешный мир…

— Что ж, откровенно, — ответил Курт, наконец. — И дабы не вселять в вас ложных надежд, господин фон Зиккинген, быть может, начнем именно с вопроса? Сами понимаете, не мне выбирать, о чем я могу говорить, а о чем должен умалчивать.

— Хорошо; даже лучше, — согласился тевтонец, как ему показалось, с облегчением. — Вопрос, майстер инквизитор, такой: среди тех, с кем вам пришлось столкнуться в этом деле, не было ли… существа… со следующими приметами. Выше вас, быть может, на ладонь, темный блондин, даже, наверное, ближе к пепельному; глаза, соответственно, серые…