Возвышенное и земное - Дэвид Вейс

Огромная слеза, расплываясь, начала отгораживать их друг от друга, и Леопольд почувствовал, что ведет себя неразумно, а уж это было совсем не в его натуре. И тут он увидел Анну Марию. Он различал ее совсем явственно. Нет, немыслимо. Она ведь мертва. Он сделал шаг ей навстречу, и она вдруг исчезла. Но больше всего огорчило Леопольда то, что он не услышал ее голоса. Не слышал ни звука. Кругом стояла мертвая тишина.

29 мая 1787 года друг Наннерль Франц д'Иппольд сообщил Вольфгангу, что отец его накануне скончался и похороны состоятся 30 мая на кладбище св. Себастьяна.

Оцепеневший от горя, отказываясь верить этой страшной вести, Вольфганг ждал письма от сестры. В Зальцбург на похороны он поспеть не мог. Борьба за существование становилась не легче, а все труднее, денег не прибывало, а убывало, и силы не возрастали, а, наоборот, таяли с пугающей быстротой.

Леопольда похоронили на кладбище св. Себастьяна, потому что муж Наннерль решил, что так будет разумнее всего. Папа, несмотря на свою всегдашнюю предусмотрительность, не позаботился приобрести участок на своем любимом кладбище св. Петра, и Бертольд Зонненбург рассудил: кладбище св. Себастьяна не так забито, как кладбище святого Петра, и в то же время прах Папы будет покоиться в хорошем обществе. Вольф Дитрих, самый знаменитый из всех зальцбургских архиепископов, был похоронен там, да и великий медик Парацельс. Наннерль, совсем потерявшая голову от горя, не в силах была спорить с супругом и предоставила все на его усмотрение.

Но в Наннерль, как и в ее отце, жил острый наблюдатель. Сидя в карете, следовавшей по Линцергассе за похоронными дрогами, она с горечью отметила, как мало собралось народу. Почти все друзья Лапы либо умерли, либо были слишком стары и немощны, чтобы прийти на похороны; явились лишь Шахтнер, Буллингер и Михаэль Гайдн. Из двора Колоредо никто не счел нужным почтить память отца, и Наннерль это очень рассердило. Папа умер в безвестности, думала она, а ведь только благодаря ему Зальцбург прославился на весь мир.

Церковь св. Себастьяна совсем небольшая, в ней всего четырнадцать скамей, и, когда Наннерль, преклонив колени, молилась о спасении Папиной души, ей было очень горько, что рядом нет Вольфганга. Нужно немного успокоиться, прежде чем писать брату, но ему следовало бы находиться сейчас здесь, Папа ведь так его любил.

Могилу окружала дорожка, выложенная красным мрамором – мрамор добывался в недрах Унтерсберга. Бертольд правильно говорил, кладбище оказалось пустоватым. Кроме их траурной процессии, здесь вообще никого больше не было, и тишину нарушали лишь хруст их шагов по посыпанной гравием дорожке да щебетанье птиц. Папа так любил пение птиц. Если птица не поет, считал он, это неестественно. Один из величайших учителей музыки, каких только знал мир, похоронен здесь; станет ли это когда-нибудь известно людям, с грустью думала Наннерль.

Она написала брату, что прах их отца покоится на кладбище св. Себастьяна, при самом входе, на случай, если ему захочется посетить могилу. Но ни словом не обмолвилась об обстоятельстве, которое показалось ей иронией судьбы: могила Папы находилась совсем рядом с Линцергассе – по этой улице они все вместе выезжали когда-то из Зальцбурга в свою триумфальную поездку но Европе. Похороны были очень скромными для человека, достигшего таких высот в музыке, писала она и добавила: «В последние дни Пана постоянно вспоминал Маму, ты ведь знаешь, он до конца своих дней так и не примирился с ее смертью».

Из письма Наннерль Вольфганг понял: сестра ждет, что он в скором времени посетит могилу отца. Только зачем это надо?

Впрочем, как-то раз Вольфганг побывал на кладбище. Не все ли равно, на каком кладбище, ведь могилы были и там. Увидев на одном надгробном камне имя «Леопольд», он долго стоял и молился, глядя на могилу, потом обошел могильный холм вокруг; он чувствовал, что ему никогда не удастся поехать в Зальцбург, как бы ни хотелось побывать на Папиной могиле, и на прощанье снова повернулся к могиле незнакомого ему Леопольда. Слезы мешали ему разглядеть фамилию покойного, да он и не пытался – не все ли равно? Вольфганг плакал и шептал: «Прощай, Папа»

Чтобы доказать, как ты любил человека, вовсе не надо ходить на кладбище, где он похоронен, думал Вольфганг по дороге домой. Но теперь он понимал, какие чувства переживал Папа, так и не повидавший далекую могилу своей жены.

Спустя неделю, когда умер его любимый скворец, Вольфганг похоронил птичку в саду своего нового дома в предместье Вены – Ландштрассе. Он устроил своему питомцу торжественные похороны; те из участвовавших в церемонии друзей, которые умели петь, исполнили реквием, сочиненный Вольфгангом специально по этому случаю. А на камешке, возложенном на могилу скворца, он написал: «Здесь покоится мой нежно любимый дурачок – скворец. Он так прекрасно пел, в нем было столько жизни, а теперь он спит вечным сном, как и многие другие».

82

Тяжелое настроение, навеянное кончиной любимого отца сомнения, творческое бессилие, тревога из-за долгов – все это как рукой сняло, когда выяснилось, что Констанца снова беременна. Вольфганг был вне себя от радости и со всем пылом своей неунывающей натуры увидел в этом доброе предзнаменование. Не получая никаких вестей от да Понте и не в силах дольше ждать, он сам отправился к либреттисту. Прошло всего несколько недель после Папиной смерти; войдя в роскошную квартиру да Понте на Кольмаркт, рядом с домом, где проживал прежний придворный поэт Метастазио и поблизости от Гофбурга, Вольфганг смутился, сообразив, что совершил оплошность, надо было попросить слугу доложить о себе.

Хотя он пришел среди дня и на письменном столе либреттиста были чернила, перья и три стопки рукописей, тут же стояли бутылки с ликерами и всевозможные сласти, а сам хозяин сидел в халате на кушетке, держа на коленях очаровательную молодую девицу. Да Понте обнимал ее за талию, корсаж красотки до половины расстегнулся, и вид у поэта был самый блаженный. Девица лет восемнадцати, не больше, при появлении Вольфганга вспыхнула, вскочила и с негодованием уставилась на пришельца.

Однако сам да Понте ничуть не смутился, напротив, он, казалось, даже гордился тем, что его застали в обществе такой юной особы.

– Диана, мы встретимся попозже. – Он дал ей знак удалиться. Она повиновалась, бросив Вольфгангу на прощанье сердитый взгляд.

– Прошу извинить… – начал было Вольфганг, но да Понте оборвал его.

– Ничего, успеется, день еще впереди. Чем могу служить, Вольфганг?

– Вы назвали ее Дианой, а она ведь австриячка.

– Это имя героини того либретто, что я пишу для Мартин-и-Солера. Оно ей нравится, кажется более поэтичным, чем Гретель.

– А вам она очень нравится?

– Вы сегодня излишне любопытны.

– Мне хочется знать, что отвлекает моего либреттиста от поисков сюжета.

– Во всяком случае, не она. Сюжет найдется. Я ведь всегда кем-нибудь увлечен. Привычка! Помогает сохранять молодость.

Да Понте на семь лет меня старше, а держится легкомысленным юношей, думал Вольфганг, глядя на венецианца, вот только морщин не спрячешь.

– Но Диана девушка добродетельная. Она дарит свою любовь только мне.

Вольфганг скептически усмехнулся.

– Правда! Она до безумия влюблена в меня, так зачем же разбивать ее сердце? А когда работа не клеится, лучше утешения не придумаешь.

– Ну и, конечно, вы ее обожаете.

– В настоящий момент – да. Для меня каждая женщина – самая любимая, пока на смену ей не явится другая. Но я всегда искренен в своих чувствах. Двух девиц одновременно не завожу.

– Почему у вас целых три рукописи на столе?

– Одну пишу для Сальери, одну для Солера, а одну для Моцарта.

– Которая из них посвящена мне? Да Понте указал на третью стопку.

Вольфганг взял первые страницы. Имени да Понте на них не было: там стояло «II Convitato di Pietra» Бертати. – «Каменный гость», – перевел Вольфганг. – Разве на этот сюжет не была недавно поставлена где-то опера?

– Гаццанига написал одноактную оперу-буффа под названием «Don Giovanni Tenorio о sia и Convitato di Pietra» – «Каменный гость, или Наказанный развратник», которая была поставлена и имела успех в Венеции. Но в ней нет ни моего стиля, ни моего остроумия, не хватает ей и присущего вашей музыке изящества, и мелодичности.

– Дон-Жуан может оказаться выигрышным сюжетом.

– Просмотрите текст Бертати. Это не займет много времени.

Вольфганг стал быстро листать рукопись, а из головы не выходил да Понте и та ситуация, в которой он застал поэта; думал он и о Казанове, с которым был дружен да Понте, о вечном стремлении Папы к славе, деньгам и положению, о радости бытия и вечно подстерегающей человека смерти. Вольфганга заинтересовала сцена, где Дон-Жуан встречается со статуей Командора, бросает вызов дьяволу и проваливается в преисподнюю. Трагедии, пережитые Вольфгангом за последние месяцы, снова зловещим пламенем вспыхнули в его flvnie, и он сказал: