Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Типун тебе на язык! Замолчи! Проваливай со своими пончиками!
Мы узнали, что как-то зимой, едва Лебедь начал жарить пончики (и в самом деле замечательные!), появилась полиция, которая чуть не обнаружила землянку. Лебедь, русоволосый, усатый, с изрезанным морщинами лицом, смеется.
Шеренги, начавшись возле замаскированной землянки, шли вдоль нее почти к самому оврагу. Мы были довольны: шестьдесят четыре бойца! Поводов для радости у нас было много.
Утром состоялось партизанское собрание. Восторг не помешал бойцам выступить с практическими предложениями. У каждого было такое чувство, что это он разработал план действий. Политкомиссары, партийные и ремсистские организаторы, командиры отделений беседовали с людьми о завтрашнем дне, который всем представлялся как большой праздник.
Максим знал, что оружие начищено до невероятного блеска, знал, сколько у кого патронов и гранат, но проводил тщательный осмотр. В военном деле свои законы, мало ли какая случайность может подвести... Мы вполне могли организовать выставку оружия, если не мирового, то по крайней мере европейского масштаба: немецкие манлихеры и карабины, французские, бельгийские, итальянские, сербские, греческие, турецкие винтовки, даже русская трехлинейка! О старинных пистолетах я уж и не говорю. А одежда? Форма — великое дело, она подтягивает солдата, делает его сильным. У нас этой силы не было, одеты мы были кто во что, но все было заштопано, почищено. Щеки тщательно, до синевы, выбриты — остряки не унимались: «Эй, хлыщи, на свиданку, что ли, собрались?»
Максим осматривал нас, а я невольно думал о нем. «Объединенное командование» составляли Максим, Ильо, Велко, Стефчо, но в бою командовать предстояло ему, Максиму. Как товарища я его уже знал, а что он за командир?
Максим проучился год в гимназии, записался и на второй, но надо было зарабатывать на жизнь. Однако какой же заработок в Копривштице? И он перебрался через горы, в Этрополь, нанялся в ученики к шорнику. К правде сердце склонялось еще до того, как он узнал о существовании РМС, а когда узнал, открылись его глаза и сердце. Так он становится Камарадо, организатором этропольской молодежи.
Во время прохождения военной службы, в 1942 году, его арестовали в связи с копривштинским делом, но он выдержал побои. Доказательств у полиции не было, и пришлось его отпустить. Оставался только один путь — на Баррикады.
Да, солдатом он был, но достаточно ли этого, чтобы стать командиром отряда? Я уже знал, что и военный опыт приобретается быстро, было бы немного таланта и желания. Максим говорит спокойно, но внушительно. Бенковцы верят ему...
Маршал сейчас был только доктором: он проверял готовность медикаментов и перевязочных материалов. Их не так уж много, и дополнением служили его советы и пожелания, чтобы меньше пришлось ими пользоваться.
«Давай! Пошли! А то жандармы разбегутся!» — раздаются шутки в строю.
Звучит команда, мы перестраиваемся и становимся колонной. Походной. Боевой.
В добрый путь, ребята!
Мы отправились около четырех часов после полудня. Синеватый снег весело звенел под ногами. Когда позади осталось ущелье Меде, начался снегопад. Мы вышли из затишья букового леса и попали под удары ветра с липким снегом. Среди голых горных хребтов, в молчаливом мраке мы чувствовали себя не очень-то уютно в своей видавшей виды одежде и обуви. Радость теплилась только где-то глубоко в сердце.
Через некоторое время добрались до государственной животноводческой фермы под Бунаей, укрылись в мандре и в хлевах. Я бы не сказал, что крестьяне встретили нас с энтузиазмом. Скорее, со страхом — появились мы нежданно-негаданно. Потом они успокоились, угостили нас свежей брынзой, молоком, сывороткой. «Лучше бы они нам ничего не давали!» — злился я потом, потому что хлеба не было, а эти коварные продукты испортили нам желудки.
Около четырех часов утра Максим дал последние указания штурмовым группам, и отряд перестроился в соответствии с планом операции. В каждой группе был проводник, хорошо знавший город.
По снежной целине за нами тянулась узенькая тропинка — достаточная для того, чтобы местность больше не казалась безлюдной. У Чалковской мельницы мы оставили заслон на дороге, ведущей к Стрелче. Всего несколько человек, но ведь ими руководил Антон! Конечно, ему очень хотелось войти в Копривштицу — ведь там он провел школьные годы, юность, вступил на путь борьбы и надежд. Но, по некоторым соображениям, его не должны были видеть в городе.
Огоньки мигали, бледно-красные, одинокие. Скоро шоссе привело нас в тесную улочку. Копривштица!.. И никакой торжественности, колокола не бьют. Холодные, глухие утренние сумерки. Почему-то тяжело на душе. Что это — предчувствие опасности или горькое чувство от того, что ты здесь будешь всего лишь мимолетным гостем? Мобилизуешь всю свою решительность и спокойствие, а на душе все-таки остается какой-то осадок... Отодвигается занавеска, высовывается и испуганно скрывается чья-то взлохмаченная голова.
Мне хотелось броситься вперед бегом, но Максим, чтобы снять напряжение, вел нас только быстрым шагом. Впереди показались два вооруженных человека: очевидно, караул, выставленный на шоссе к Стрелче, посчитал, что исполнил свой ночной долг, и возвращался в участок. Мы немного замедлили шаги, а мне хотелось мчаться, и я уже второй день подряд все повторял про себя: «Если вы, братья, настоящие патриоты и апостолы свободы, то следуйте нашему примеру...» Я измучился, безуспешно стараясь вспомнить все слова «Кровавого письма»[119], но слова «Если вы, братья, настоящие...» помнил точно. Группа Чавдара, бенковца, отправилась, чтобы окружить дом городского головы, другая группа свернула влево, чтобы арестовать Ивана Рашкова, третья спустилась вдоль реки к дому Гавриловых.
Я спешил вместе со своей группой к назначенной нам цели, но сейчас не могу избавиться от чувства, что присутствовал во всех группах. Ведь каждый из нас думал: «А что происходит там?..», да и сколько потом я выслушивал рассказов уцелевших участников этой операции, видел фильм с четкой композицией, более четкой, чем она была в действительности. Со временем мы начинаем видеть себя со стороны все более умными, более умелыми... Эти слова должны не поколебать доверие к моему рассказу, а усилить его...
Мы знали, какие силы могли нас встретить: десяток полицейских, четверо сторожей, пятнадцать мобилизованных — ночной патруль, и еще пятьдесят вооруженных бандитов — «общественная сила». Совсем немало, только они не должны были успеть собраться. В этом-то и было все дело — упредить их.
Наш Стефчо, подняв воротник черного пальто, засунув руки в карманы, неотступно следует за этими двумя из караула — кривая улочка позволяет это делать. К нему присоединяется высокий Гроздан, на нем новая унтер-офицерская форма, блестящие сапоги. Дойдя до почты,
- Финал в Преисподней - Станислав Фреронов - Военная документалистика / Военная история / Прочее / Политика / Публицистика / Периодические издания
- Мировая война (краткий очерк). К 25-летию объявления войны (1914-1939) - Антон Керсновский - Военная история
- Асы и пропаганда. Мифы подводной войны - Геннадий Дрожжин - Военная история
- Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика - Федор Синицын - Военная история
- 56-я армия в боях за Ростов. Первая победа Красной армии. Октябрь-декабрь 1941 - Владимир Афанасенко - Военная история
- Победы, которых могло не быть - Эрик Дуршмид - Военная история
- Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II - Борис Галенин - Военная история
- Огнестрельное оружие Дикого Запада - Чарльз Чейпел - Военная история / История / Справочники
- Воздушный фронт Первой мировой. Борьба за господство в воздухе на русско-германском фронте (1914—1918) - Алексей Юрьевич Лашков - Военная документалистика / Военная история
- Вторжение - Сергей Ченнык - Военная история