Рота, подъем! - Александр Ханин

РПГ и, сев рядом, заткнуть руками уши в ожидании следующего выстрела. РПГ – противотанковый гранатомет – выглядел как полая труба с курком и прицелом, и Санданян решил сесть не сбоку гранатометчика, а сзади, чтобы посмотреть в отверстие трубы, куда полетит выстрел. Взводный в два прыжка оказался рядом, увидев, как

Санданян уселся на корточки позади хвостовой части гранатомета. Все произошло за доли секунд. Старлей ударил ногой в плечо солдата, тот рухнул в снег, и в ту же секунду выхлопные газы от выстрела ушли между взводным и дураком в армейской форме.

– Зачэм ударил? – обиделся армянин.

– Жизнь тебе, дураку, спасал. Выхлопные газы из РПГ башку метров на пять сносят. Независимо от того, сколько в этой башке мозгов.

– А что тут случилось? – повернулся к ним ничего не слышавший от звука выстрела гранатометчик.

После этого случая Санданяна больше "в поле" не пускали, сделав каптерщиком до конца службы, что его только радовало.

– Давай, помогай, – не желая наклоняться, нагло посматривая из-под полуопущенных век, вальяжно сказал мне Санданян.

– Ты работай, солдат, работай.

– Ротный приказал, чтобы наряд помогал, а наряд – это ты.

– Ротный тебе задачу поставил, вот и выполняй ее, душара.

Каптерщик приоткрыл глаза шире и схватил меня за рукав.

– Быстро, я сказал, – почти выплюнул он сквозь зубы мне в лицо.

– Отвали, – я дернул руку и тут же ударил армянина в грудь открытой ладонью.

Драку услышал ротный, выскочивший в коридор. Мы месили друг друга в пределах, не дающих возможность посадить себя в дисциплинарный батальон.

– Стоять! Обоим стоять! Что тут происходит? Ханин, дедовщину решил устроить?

– Каптерщик у нас больно бурый, в поле его давно пора, охладиться. Там как раз таких не хватает.

– Это я буду решать, кого куда. Санданян, ты почему полез драться с дежурным по роте? Кто дал тебе право поднимать руку на старшего по званию?

– Он помогать не хочет…

– Ты работать отвык, ара, – презрительно бросил я. – Привык, что

Тараман духов припахивает, а ты вечно филонишь? Сам собирай свои шмотки.

– У, еврей, – с ненавистью в голосе выдавил Санданян.

– Запомни, ара, что говорил армянский царь Давид, запомни и детям передай. Царь Давид перед смертью говорил: "Армяне, берегите евреев, когда добьют их – примутся за нас".

Санданян рассмеялся и протянул руку.

– Молодец. Про царя Давида вспомнил. Правильно вспомнил. Ладно, мир?

– Мир, – я хлопнул его по руке.

– Вот это правильно, – улыбка тронула губы ротного. – Ханин держит мешок, Санданян в него складывает. Так, надеюсь, не подеретесь.

Дня через три нас распределили по точкам стрельбы на время показательного учения. Присутствовали все офицеры части, кто был не в наряде. Я получил личные наставления ротного и комбата, чтобы не высовывался. Да и настроение ожидания не провоцировало меня на новые подвиги. На поле перед траншеями сели три боевых вертолета. Катать нас пилоты отказались, но внутрь давали залезть. Мне это лазание показалось детским ребячеством, и я отказался. Уйдя за палатки, я забрался в УАЗик командира полка и, согревшись в тепле, хорошо потрепавшись с водилой о Москве, где он жил до призыва, уговорил его дать мне покататься. Водила долго припирался, но наконец сдался.

Сошлись на том, что он уйдет попить чайку и "видеть ничего не будет". Остановил мое катание по кругу командир третьей роты.

– Ханин, у тебя права есть?

– Так точно, товарищ капитан, и еще масса обязанностей.

– Я про водительские права спрашиваю.

– На БМП.

– А УАЗик похож на БМП?

– Немножко. Тоже зеленый и тоже в армии.

– Вылезай быстрее, если еще не понял.

Я вылез из машины, перетаптываясь с ноги на ногу.

– Еще и в валенках залез. А если валенок с педали слетит? Вали отсюда, пока не огреб. Я сам на место поставлю.

Капитан забрался в кабину машины и начал наматывать точно такие же круги вокруг палаток. Я понял, что мне тут больше ничего не светит и, пиная куски слипшегося снега, пошел к палатке, где бросил свой гранатомет. На показательные учения я получил место гранатометчика на крайне правом фланге. К тому моменту я обеспечивал, в основном, три учебные точки: пулеметную, снайперскую и гранатометную. Последняя мне нравилась больше всего. Обучением занимался полковник Зарубин. Офицер специально не выделял себя, но выделялся многим. Когда в молчаливом споре с Герой мы пристреляли снайперскую винтовку так, что из нее можно было сбивать трехкопеечную монету на расстоянии двухсот метров, Зарубин попросил передать ему оружие. Стоя, он прижал нелегкую винтовку к плечу и нажал на спусковой крючок. Звонкий звук, разошедшийся далеко по полю показал, что полковник попал по коротенькому металлическому столбу стоявшему метрах в ста от нас. Это показывало, что полковник имеет высокий класс пулевой стрельбы. Но сошлись мы с Зарубиным совершенно на другом. Однажды он принес на полигон фотоаппарат "Зенит ЕТ", к которому был пристегнут фотоэкспонометр. Пока я объяснял курсантам через переводчика правила безопасности при стрельбе из РПГ, Зарубин щелкал экспонометром, поворачивая его во все стороны.

– Восемь на двести пятьдесят или шестнадцать на сто двадцать пять, – громко сказал я, посмотрев на солнце.

Полковник еще раз щелкнул прибором.

– А ты откуда знаешь?

– По освещению. Я бы ставил восемь.

– Ты в этом понимаешь?

– Немножко, как любитель.

– Слушай, сержант. Давай я тебе дам Зенит, а ты меня с курсантами сфотографируешь. Лады?

Фотогазета, которую сделал полковник, стала украшением стенда курсов "Выстрел". Зарубин специально водил меня посмотреть. Газета расстроила только одним – меня на ней не было. Но зато во время обеспечения учебного процесса по стрельбе из РПГ Зарубин просто требовал, чтобы я там присутствовал, отпуская всех офицеров нашей роты, "чтобы не мешали".

Вот это умение мне и следовало продемонстрировать, сбив мишени танков на правом фланге. Помощником мне был выделен Прохоров, который кроме выстрелов тащил на себе еще и автомат с запасом патронов на пару магазинов, так как его помощь мне, в общем-то, и не требовалась.

Уже в три часа мы сидели в окопе.

– Хаким, не спи, замерзнешь, – пнул я узбека.

– Я не сплю. На солнышке хорошо.

– Ты мне только не усни, а то потом не разбудим.

– Не боись, сержант, только вот яйцам холодно. Как бы не отвалились.

– Не страшно, потом из сапог вытащишь. Все оружие уберите в землянку.

– Чего его убирать? Будет обстрел – уберем. А сейчас дай погреться.

Объяснять узбеку, что именно под солнышком на снегу и замерзают, я уже не стал, просто пиная время от времени солдат, которые пытались вздремнуть. Часам к пяти начало темнеть. Я проверил подсветку оптического прицела. Батарейка еще давала свет, но надежды на ночной прицел не было никакой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});