Лёха - Николай Берг

— На тот бок его класть надо. На раненый бок!

— С чего это? — удивились присутствовавшие.

— Нам врач говорил. Про Нельсона рассказывал, дескать, с раной в легкое нельзя на здоровый бок класть — дышать не сможет, давит это, сердце и кровища на единственное легкое, вот Нельсон и помер — несколько растопырено и торопливо доложил менеджер.

— Какой еще нельсон? — удивился Стукалов.

— Адмирал английского флота, погиб в Трафальгарском сражении — сказал всезнайка комиссар.

— А, я-то про борьбу подумал. Одиночный нельсон, двойной. Ну ладно, давай его на бок аккуратненько, на бок, да, на тот, где дырка. Писарь дело сказал, вполне логично выходит!

— Боляче! — охнул мальчишка.

— Терпи, казак, атаманом станешь — очень привычно выдал Стукалов. Тут подошедший Бендеберя накрыл скорчившгося мальца незнакомым кителем темно-синего сукна. Лёха с удивлением увидел на рукаве нашитый канителью золотой паровоз.

— Зёма, ты пригляди за кительком, чтоб не попятили — попросил ефрейтор.

— Я с Сибири — усмехнулся мимолетно Стукалов.

— Так рядом — два лаптя по карте — ответно блеснул зубами Бендеберя. Разведчик кивнул, взялся за ручки носилок прикрикнул на второго участника, они легко подняли тшедушное тельце и затопали в лес.

— Так не к месту! — удрученно сказал комиссар, глядя им вслед.

— А припрется если еще поезд — будет нам на орехи еще больше — сказал как обрезал пышноусый. И послал Лёху за комвзводами, подрывниками и лейтенантом. Обратно потомок прибежал злой и грязный, не разглядел в темноте, что из вагонов ухитрились как-то уголь частью ссыпать, навернулся на первой же куче, разъехавшейся под сапогами.

— Какие предложения будут? — спросил прибывших пышноусый.

Комвзвода переглянулись. Тот, что первый, доложил:

— С паровоза воду слили, уголька в топку подкинули, должно трубки насухо попортить. Уголь сколь могли вывалили — там полувагоны, так что открыли ссыпные люки, большая часть угля уже на полотне. Полили мазутом, готовы поджечь. С цистерной хуже — разве что винтовочным огнем дыр наделать, да опять же поджечь.

— Облить мазутом и поджечь тот уголь, что на паровозе, облить и поджечь вагоны снаружи — и пусть горят — сказал толковое комиссар.

— Мазут — не горит. Я помню свои детские мучения с попытками поджигания этого дерьма. По мне, так проще и уверенней поджечь чисто деревянный вагон. А чтобы поджечь облитый мазутом крытый вагон, то надо сначала под ним костер развести — вмешался Берёзкин.

— В чем проблема? Доски от этого же вагона, сухой уголь из тендера и вперед. И мазут горит, особенно если его раскочегарить. А с углем — тем более — возразил комвзвода.

— Незагорится — возразил лейтенант.

— А рассыпатиь и обливать — поджигать уголь — хрен нам времени хватит. Может и еще поезд же поехать какой — тревожно заметил комиссар.

— Загорится уголь — хорошо. Не загорится — черт с ним, им все равно придется перегружать, а он еще и просыпан широко — вообще отлично получилось. Потом будут там на топить собирать. Немцам сейчас освободить пути важнее. А вообще — нам валить надо отсюда подобру-поздорову — немножко нервно сказал комвзода — 1.

— Второй взвод, разгрузку вахона закончили?

— Попугивается народ, осторожничает, после самострела-то. И винтовки — говно-говном, все неисправные, зря возимся. Вот и представьте себе — у одной винтовки казенник развален, а у второй ствол погнут. У третьей в затвор пуля прилетела. И все это в грязи, крови и прочем. Такая «халява». Кто и как эту «халяву» ремонтировать будет, если даже тисков и инструмента близко нет? — пробурчал другой комвзвода.

— Машеров! Подойди-ка! — окликнул пышноусый степенного партизана, возившегося в вагоне со станками.

— Слушаю!

— Мосинки из этих ломаных собрать сможем?

— Даже я соберу. И не одну — отозвался тот.

— А другие наши?

— Мосинки — запросто соберут. Тем более, что запчастей еще найдем. Тут к тискам еще кое-что полезное нашли.

— Значит так — все винтовки достать! Ефрейтор, пособите этим хлопцам, чтоб не пострелялись еще! И коробки шибче вытаскивайте!

Бендеберя козырнул, полез на вагон.

— Машеров, а что насчет поджоха ухля скажете?

— Идея попытаться сжечь уголь очень хорошая, поджигать надо в нескольких местах, если разгорится, то немцы сначала замумукаются тушить горящий состав, тушение, разбор, потом восстановление пути, это если мазут еще не подхватится, короче, дня два-три немцы точно ж/д путем пользоваться не смогут в лучшем случае — уверенно ответил тот.

— И как быстро они сюда могут нагрянуть?

— По моим прикидкам — у нас еще часа три есть. Потом может прикатить дрезина с патрулем или что еще похуже. Свезь между ближайшими станциями у немцев есть, факт пропажи состава будет отслежен оперативно и с довольно высокой точностью. Дальше, по идее, должен прийти ответственный за этот путь ж/д патруль.

— Товарищ Абдуллин, вы можете помочь с цистерной и ухлем?

Техник — лейтенант выступил из темноты. Все оценили здоровенную кожаную кобуру с пистолетом, весомо оттянувшую его поясной ремень. Смотрелось внушительно. Вид у пиротехника был соответствующий — этакий скромный герой.

— У меня три заряда, на цистерну и паровоз хватит. А вагоны мы и углем покалечим, невелика невидаль уголек поджечь.

— Отлично! Надо разхрузку концентратов убыстрить. Всех свободных людей сюда!

— Можно было бы дыру в стенке вагона прорубить, проще тягать будет.

— Действуйте!

Боец Семенов

— Ну, як — там? — встревожено спросил его из темноты ломающийся голосок.

— Гнидо, сто раз тебе говорилось — не шуми, когда в секрете лежишь! — укоризненно заявил кто-то добротным басом.

— Нормально там, меня вам на замену прислали — сказал в темную массу кустов боец и поправил свой пулемет.

— Что так?

— Руки нужны, там концентратов полвагона, да винтовки, а времени мало. Надо хотя бы в лес утащить от дороги, так что валяйте, разомнитесь. Если что — я с пулеметом прикрою.

— Далеко в темноте не утащишь, а утром фрицы по-любому явятся, и по протоптанной тропинке все и найдут — с сомнением заявил бас, впрочем, говоря на ходу и не теряя зря времени на долгие сборы.

— Да сообразили уже, послали гонца из лесовиков всех из лагеря вывести поближе, чтоб помогли таскать. А бегать будут все в разные стороны, чтоб не топтать сильно — объяснил Семенов.

— Поломают они ночью себе руки-ноги — заявил удаляющийся бас, хруст гравия под сапогами удалился, и Семенов остался в кустах при дороге один.

Рельсы тускло бликовали и в общем, позиция была хороша, с добротным обзором и малозаметной промоиной за спиной — очень удобной, по которой можно было бы свалить в лес безвозбранно. Странно, но красноармейцу сейчас даже хотелось, чтоб от немцев на подмогу поезду прибыла дрезина. Диверсий тут в районе на железке еще не было, стало быть немцы непуганые, бронепоезд сразу не пошлют, а вернее всего — как толковал Киргетов — причапает дрезина — этакое странноватое самоходное средство, тележка с колесиками и моторчиком, годная для езды по рельсам. И будет на дрезине сидеть пяток гансов с пулеметом. И с фонарями. Как в витрине магазина в городе. И можно будет резануть по ним так, чтоб одной очередью всех покалечить, с того края начав. Если кто и успеет спрыгнуть — так на эту сторону, тут его и добрать. И будет тогда у Семенова нормальный пулемет, к которому есть патроны и новые добыть можно. А у рачительного командира отряда будет возможность погордиться, что вот — два пулемета, причем один — бессменно на охране штаба. Потому как пяток патронов останется, механическая «виталька» получится — тут боец тихо ухмыльнулся.

Ждать Семенов умел, причем так, что с одной стороны все видеть и слышать, а с другой — и о своем подумать, но так, чтоб не размечтаться и бдительность не потерять.

Как всегда — о доме своем вспомнил, о жене, дочке. Большая уже доча выросла, наверное, пока он тут в армии служил. Красавица растет, в мамку. И умница. Сыновей бы еще завести, без сыновей-то в старости плохо будет. Дочка-то фьють замуж — и будет жить бог весть где, а с сыновей толку больше, да и в хозяйстве — помошники.

Тут красноармеец помрачнел, далеко слишком загадал, а было уже у него суеверие такое, или примета — не стоит далеко планировать и пореже надо вообще о будущем своем загадывать. Не буди лихо, пока оно тихо! Вон сержант Кагамлык в кармашке гимнастерки держал три гривенника — как вернется домой, дескать, прямо с вокзала позвонит на работу жене, что — вот, прибыл, живой — здоровый. И даже предусмотрительно прикинул, что если даже одну-две монетки аппарат съест (а на вокзале телефон — автомат всегда капризничал) — он все равно дозвонится. А вместо этого прилетел ему в грудь, прямо в кармашек с денюжками, корявый и зазубренный осколок. И красноармейца Волынца тоже так и похоронили — со связочкой ключей от дома. Даже старшина Карнач не смог у него эту связку отнять, как не положенную по Уставу, а вот автоматная очередь — справилась. И много чего такого же было, нагляделся вдосыт. Зарекся Семенов, осторожничал.