Где я, там смерть (СИ) - Сербинова Марина

Добора бросила на него удивленный взгляд.

— Мистер Мэтчисон, давайте я лучше отвезу вас домой.

— Домой? Нет, я не хочу домой… я не могу там, не могу, — голос его вдруг задрожал и, откинувшись на сиденье, он закрыл глаза. — Этот дом такой большой, такой пустой, тихий, безжизненный. Я остался в нем совсем один. Мне тяжело там. Я не могу там находиться… без Куртни, без Кэрол. Знаете, я всегда мечтал о свободе, жить так, как захочу, чтобы никто мне не мешал, никто не навязывал свои правила. И вот это случилось. Я свободен, я богат, сам себе хозяин, могу делать, что хочу, я независим… и так одинок. Совсем один. У меня никого нет. Мне сорок один год, а у меня нет ни семьи, ни жены, ни детей. Только огромный пустой дом, в котором остались одни воспоминания и который доводит меня до отчаяния. Я вошел вчера в него, оглянулся и понял, что это и есть моя жизнь — та же пустота.

Свон заметила, как по щеке его медленно покатилась слеза.

— Куртни… моя Куртни… Почему я только теперь понял, как много она значила в моей жизни… для меня… Если бы я мог вернуться назад, в прошлое, я бы все изменил, все. А вам… вам когда-нибудь хотелось вернуться назад, чтобы что-то исправить? — он повернулся и посмотрел на нее покрасневшими затуманенными пьяными глазами.

— Конечно, хотелось, — тепло ответила Свон. — Не отчаивайтесь, вы молодой мужчина, у вас все еще будет, все впереди. Вашу жизнь наполнят другие люди, которых вы полюбите, будет и семья, и дети… если вы сами того захотите.

— Да. Может быть, — безразлично, с глубокой безнадежностью сказал он. — Только счастья так и не будет. И любви тоже.

— Ну почему же?

— Потому. Убежало от меня мое счастье и моя любовь, — он горько усмехнулся и замолчал.

Свон продолжала коситься на него с удивлением. На его лице остался мокрый след от одной единственной слезы, но такой красноречивой, такой горькой. Дебора впервые видела мужские слезы и такую тихую, но глубокую и отчаянную печаль, застывшую в каждой черточке его лица. Он, конечно, пьян, и не слабо пьян, потому и раскис, как обычно бывает со многими, кто пытается утопить свое горе в бутылке. Но то, что ему по-настоящему плохо было очевидно. И Дебора не могла не понимать, что было тому причиной. Вернее, кто. Еще совсем недавно он светился от счастья и совсем не считал себя одиноким, и смерть жены на это не влияла. Теперь же, когда эта девчонка уехала, он превратился в безутешного страдальца, оплакивающего свою разбитую жизнь. И чтобы он не говорил, не смерть жены повергла его в такое отчаяние, ведь он так радовался жизни, похоронив ее. А теперь убивается только из-за того, что от него улизнула любовница. Свон никогда не понимала мужчин. Как можно одновременно страдать и за женой и за любовницей? Желать вернуться в прошлое, к жене, чтобы все исправить и изменить, и вместе с тем убиваться за другой женщиной?

Этот мужчина настораживал ее, он жил не разумом, а сердцем, чувствами, настроением, а потому не мог быть постоянен и надежен в любви. Она понимала это, но уже ничего не могла с собой поделать. Поглядывая на его красивое неподвижное лицо, она чувствовала, как щемит от болезненной любви сердце, как душит безудержная, какая-то дикая страсть. Никогда еще она так не желала мужчину. Она боялась сама себя. Боялась одолевавшее ее желание наброситься на него, порвать на нем одежду, чтобы увидеть его великолепное тело, трогать его, целовать, прижиматься… Подобные порывы шокировали ее саму, заставляя то бледнеть, то краснеть, дрожать от волнения и обуревавших ее чувств. Вцепившись в руль, она уставилась на дорогу, борясь с одолевавшим ее безумием.

— Напомните мне ваш адрес, — сказала она, сама не понимая зачем, ведь прекрасно знала, где он живет.

— Нет… только не туда, — простонал он, с трудом выговаривая слова.

— Так, а куда же тогда?

Но он не ответил. Присмотревшись, она увидела, что он вырубился.

Остановив машину, Свон минуту неотрывно смотрела на него, затем, резко развернулась и помчалась в другую сторону, поддавшись безумию.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

До дверей своей квартиры ей пришлось тащить его практически на себе. Ей удалось его разбудить, но он еле передвигал ноги, спотыкался и терял равновесие и, похоже, больше уже не понимал, где он и что происходит, покорно идя туда, куда вели. Открыв дверь, Свон завела его в квартиру, дотащила до спальни и уронила, не удержав, на кровать. Распластавшись на спине, он замер и тихо захрапел. Переведя дух, Дебора вернулась в прихожую и закрыла дверь.

— Боже, какой ужас! — прошептала она, на мгновение прижавшись спиной к стене и схватившись за гулко колотящееся сердце. — Что он обо мне подумает!

И тут же со счастливой улыбкой бросилась в спальню.

Осторожно разув его, она присела рядом и с нежностью погладила его густые волнистые волосы. Долго она так сидела, почти не двигаясь, разглядывая его, любуясь. Он спал беспробудным пьяным сном. Медленно она расстегнула на нем рубашку и стала гладить упругие мышцы. Никогда не доводилось ей прикасаться к такому прекрасному телу, и она делала это с благоговением, словно касалась бесценного шедевра. Она обожала искусство, преклонялась перед живописью, но особую слабость питала перед скульптурами. Каким прекрасным образцом, моделью для скульптора или художника мог бы послужить этот мужчина.

Наклонившись, она поцеловала его в чуть приоткрытые губы, но он не отреагировал, даже дыхание его не сбилось, словно он и не почувствовал, продолжая спать глубоким безмятежным сном. Горькое разочарование и болезненная досада охватили Свон, да с такой силой, что она едва не набросилась на него, чтобы растормошить и привести в чувства. Но испугалась, что если он придет в себя и поймет, где он, то может уйти, а это сейчас показалось ей невыносимым.

Забыв обо всем на свете, она стала целовать его тело, ощупывать его, ласкать. А он спал, как ни в чем не бывало, даже когда она расстегнула на нем джинсы и скользнула под них рукой, но вскоре опомнилась, испугалась и поспешно застегнула ему штаны, смутившись при мысли, что он может проснуться и застать ее за этим занятием.

Она лежала и не смыкала глаз, наслаждаясь его близостью, тем, что он спит в ее постели, рядом с ней. Давненько уже не бывало мужчины в ее спальне. А сейчас она все бы отдала, чтобы он остался здесь. Навсегда. Во сне он обнял ее, и Дебора млела от счастья в его объятиях. А желание ее достигло предела и, не в силах больше терпеть, она зажала меж ног его мускулистую ногу и терлась о нее до тех пор, пока из груди ее не вырвался сладостный стон… А потом устыдилась. Никогда с ней не происходило такого. Впервые она не могла совладать с собой. Это было так бесстыдно, так некрасиво, то, что она делала. Но угрызения совести были быстро вытеснены мечтами о близости с ним, сладостными от предвкушения того, какое наслаждение подарит ей эта дикая необузданная страсть. Этот мужчина пробудил в ней огонь, даже не прикасаясь, огонь, который не могли зажечь самыми страстными ласками ее бывшие любовники. Она была холодной, мертвой. Что же произошло, почему так получилось, что она вдруг из равнодушной женщины превратилась в похотливую самку, льнущей к совершенно чужому, почти незнакомому мужчине, одержимая вожделением, влюбленная до фанатизма? Свон не находила ответы на свои вопросы, но одно знала точно — без этого мужчины ей уже не жить. И это была не наивная горячая девчонка, а она, умная, рассудительная, расчетливая и холодная взрослая женщина. Объяснению это не поддавалось. По крайней мере, для самой Свон.

И вдруг его руки заскользили по ее телу, он прижал ее к себе, заставив затрепетать. В темноте она не видела его лица, но слышала, что дыхание его стало тяжелым, и поняла, что он проснулся. Свон задрожала от радости и волнения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Кэрол, — хрипло позвал он, плохо выговаривая слова, — просыпайся, моя сладкая. Я хочу тебя… не могу терпеть…

Свон напряглась и попыталась его оттолкнуть, но он хрипло засмеялся, задирая ей юбку. Вжав ее в постель своим телом, он погладил ее обнаженное бедро и нашел в темноте ее губы. Свон не нашла в себе воли для сопротивлений и ответила на страстный горячий поцелуй, застонав от животного желания, подавившего в ней все остальное, даже боль от сознания того, что он в пьяном наваждении возжелал совсем не ее.