Мясник - Мария Барышева

Район, по которому мы идем, мне знаком — он состоит из множества дворов и множества углов. Дворы очень хорошо просматриваются из конца в конец, что очень затрудняет мое продвижение — то и дело приходится ждать, пока женщина, а следом за ней и Кужавский скроются за очередным углом, выскакивать из-за своего и мчаться к тому, за которым они исчезли, чтобы повторить все заново. Красться огородами не представляется возможным — слишком много всяких заборчиков и решеток, а густых изгородей, за которыми можно укрыться, здесь нет — новостройки, голые, необжитые. Окон светится уже совсем мало, фонарей почти нет, темно, и то и дело я обо что-нибудь спотыкаюсь, несколько раз даже чуть не падаю, но злиться и чертыхаться некогда. Я испытываю самый настоящий охотничий азарт, дело, судя по всему, близится к развязке, и я почти уверена, что сейчас-то и пойму окончательно, что хранится в этой маленькой шкатулочке, которую Кужавский до сих пор старательно прятал внутри себя, под хамством, весельем, любовью к работе и усиленным интересом к женскому полу. Что он прицепился к этой дамочке? Надеюсь, он не собирается ее ограбить? Или может это его знакомая, может он хочет разыграть ее… тогда, значит, Наташка ничего у него не «забрала» или «забрала», но не все. Я машинально перекладываю пакет в левую руку, а правая словно сама по себе ползет в карман, и пальцы надежно обхватывают шокер, слегка вытаскивая его.

Женщина и Кужавский скрываются за очередным домом, и я ускоряю шаг. Я знаю, что сразу за этим домом небольшой подъем, площадочка, а за ней проходит объездная дорога и с одного бока начинается длинный ряд гаражей, за которым небольшой пустырь и опять идут дома. На пустыре когда-то хотели построить детский парк, и даже начали работы, вырыли несколько внушительных ям, завезли какие-то материалы, но потом бросили и взамен возвели рядом еще несколько серых точечных девятиэтажек, которые кажутся стелами на могилах каких-то неведомых великанов. Я осторожно, по-индейски выглядываю из-за угла, но тут же, позабыв про осторожность, скользя взбегаю по горке, пересекаю площадочку, выбегаю на заснеженную дорогу и начинаю судорожно вертеть головой по сторонам, прикрывая глаза от летящего в них снега.

Никого нет.

Хоть и темно, но дорога и длинный двор более-менее просматриваются на несколько десятков метров, и сквозь метель я бы все равно увидела темный силуэт идущего человека. И женщина, и Аристарх никак не могли уйти так быстро — даже если бы они вдруг пустились наутек, я бы все равно успела их увидеть. Я стою и оглядываюсь, теряя секунды и пытаясь сообразить, в какую сторону бежать — дома и справа, и слева. Судя по маршруту женщины, она скорее всего должна была повернуть направо, к точечному дому. Но ее там нет. И Кужавского там нет. Куда они делись?! Мой взгляд падает на длинный темный ряд гаражей, и внезапно мне вдруг хочется убежать отсюда — домой, в ванну, в постель и забыть обо всем. В руках появляется противная окольцовывающая слабость, и ощущение чего-то страшного, ощущение беды становится почти осязаемым — выплескивается на меня резко и окатывает целиком, как ведро ледяной воды. Когда я вспоминала об этом позже, мне казалось, что уже тогда я начала понимать, в чем дело, но в тот момент я ничего не понимала. Был страх. Нелепый детский страх перед неизвестностью, который тянет обратно, к освещенной улице, к остановке, к снующим машинам, к безопасности.

Гаражи.

За гаражами.

И в подтверждение мысли слабый протяжный звук, словно кто-то стукнул ладонью по железу. Возможно, были и еще звуки, но ветер заглушает почти все, он закручивает снежные вихри и веселится как никогда. Я снова беспомощно оглядываюсь

Иди домой, дура! Это не твое дело! потом быстро оббегаю первый в ряду гараж, одновременно вытаскивая из кармана шокер, и оказываюсь на пустыре, и в тот же момент в разрыв толстобрюхих снежных туч выныривает мутный лунный огрызок, давая немного слабого, призрачного света.

Я вижу их сразу — два темных силуэта — они раскачиваются, словно в каком-то нелепом танце, метрах в десяти от меня, тесно прижавшись друг к другу. Один из них раза в два ниже другого, потому что женщина — та, из гастронома — она стоит на коленях, выгнувшись назад, вцепившись себе в шею и распахнув кричащий рот, а сзади нее — высокая фигура в развевающемся пальто, сцепившая руки в перчатках на ее затылке. Капюшон сполз с головы Кужавского, подставив ветру и снегу смешную прическу-ежик, и лунный свет блестит на его оскаленных зубах, и воздух куда-то уходит из моей груди, и легкие съеживаются, и тело дергается назад, чтобы убежать… и даже отсюда, сквозь летящие белые перья я вижу, как кровь течет сквозь пальцы женщины, я вижу ее берет и пушистый серый шарф, валяющиеся на снегу.

…стала третьей жительницей Волжанска, убитой подобным образом за промежуток от начала ноября…

…была убита еще одна женщина, тридцати пяти лет, тоже с помощью проволоки…

…от начала ноября… ноября… прошлого года… ноября…

…Наташка, господи, неужели…

Мысли, обрывки мыслей пролетают сквозь мозг стремительно, как луч света сквозь темноту, а что было потом, я не помню, дальше все в дырах, то тут, то там по несколько секунд просто исчезают, изъеденные страхом и злостью. Кажется, я что-то закричала… или просто закричала… но ветер заглушает все звуки, уносит… он всегда все уносит… Но Кужавский слышит, он оборачивается. Я надеялась, что, увидев меня, он убежит — ведь Максим говорил, что одна из женщин выжила, потому что убийцу кто-то спугнул. Но на этот раз он никуда не бежит, он даже…

…я рядом с ним, я далеко от того места, где стояла вначале… он выпускает женщину и она валится в снег, хрипя и надсадно кашляя, утыкается в него лбом, словно молится, и ее пальцы скребут по снегу… Аристарх совсем рядом… только не смотреть в лицо… шокер… шокер… вот так, прямо в пальто… в живот… и кнопку… вдавливаю кнопку с такой силой, словно хочу выдавить ее с другой стороны. Но не слышно знакомого треска, и Кужавский не содрогается от мощного электрического разряда. Я жму на кнопку снова и снова, но шокер мертв, он не работает, и я роняю его, отшатываюсь и стукаюсь о холодную стенку гаража, ловя ртом мерзлый воздух вместе со снегом, а Кужавский делает шаг ко мне, и на его лице насмешка, удивление и странная строгая досада солидного человека, которого оторвали от важного дела. Он слегка разводит руки в стороны, натягивая зажатую в пальцах проволоку, и острия шипов на ней блестят влажным блеском чужой крови. Кажется, весь мир исчез, и никто не услышит, кричи не кричи, остались только снежные вихри, огрызок луны, да мы трое — высокий мужчина с искаженным лицом, я, прижавшаяся к задней стенке гаража, и женщина, которая, отчаянно и страшно кашляя, ползет на четвереньках в сторону, параллельно гаражам, оставляя на снегу пятна крови; распахнутое пальто наполовину сползло с нее и нелепо волочится следом…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});