Люди сороковых годов - Алексей Писемский

- Разумеется, пошли - и пускай приезжает, когда только хочет: я очень рад буду его видеть.

Вошла Груша; как-то мило, но немножко уж гордо склонив свою головку набок, она проговорила:

- Старушка Алена Сергеевна пришла к вам-с.

- Ах, это жена Макара Григорьева, - позови ее! - сказал Вихров.

Груша ушла, и через несколько минут робкими и негромкими шагами на балкон вошла старая-престарая старушка, с сморщенным лицом и с слезливыми глазами. Как водится, она сейчас же подошла к барину и взяла было его за руку, чтобы поцеловать, но он решительно не дал ей того сделать; одета Алена Сергеевна была по-прежнему щепетильнейшим образом, но вся в черном. Супруг ее, Макар Григорьич, с полгода перед тем только умер в Москве.

- Умер наш с тобой Макар Григорьич! - сказал ей Вихров, уже получивший о том известие.

- Да-с, батюшка, изволил скончаться! - отвечала Алена Сергеевна и затем, громко простонав, склонила в землю, как бы в сильнейшей печали, свое старушечье лицо.

- Ты у него в Москве последнее время жила?

- Да-с, приказал мне прибыть к нему; почесть уж и с постельки не поднимался при мне, все вода-то ему к сердцу приливала, а все, судырь, печаловался и кручинился об вас.

- Знаю это я; этакого друга мне, может быть, и не нажить больше в жизни, - проговорил Вихров; и у него слезы навернулись при этом на глазах.

- Все со мной разговаривал: "Аленушка, говорит, что это у нас с барином-то случилось?" У нас, батюшка, извините на том, слухи были, что аки бы начальство на вас за что-то разгневалось, и он все добивался, за что это на вас начальство рассердилось. "Напиши, говорит, дура, в деревню и узнай о том!" Ну, а я где... умею ли писать?

- А жить тебе теперь есть чем, оставил он тебе что-нибудь в наследство? - спросил ее Вихров.

- Ну, батюшка, известно, какое уж у нас, мужиков, наследство!

Симонов, сбиравшийся было совсем уйти, при этих словах Алены Сергеевны как бы невольно приостановился и покачал только головой.

- Не гневи бога, старуха, не гневи! - произнес он укоряющим голосом. Кубышку порядочную оставил он тебе.

- Ну, да я, батюшка, и не жалуюся никому, - отвечала Алена Сергеевна, снова потупляя с грустью лицо свое.

- Еще бы жаловаться-то тебе! - произнес Симонов, уже уходя.

Вихров еще несколько времени потолковал с Аленой Сергеевной, расспросил ее - на каком кладбище похоронен Макар Григорьев, дал ей денег на поминовение об нем и, наконец, позвал Грушу и велел ей, чтобы она напоила Алену Сергеевну чаем.

- У меня уж самовар готов про них, - отвечала та бойко и повела Алену Сергеевну к себе в кафишенскую[107], где они втроем, то есть Груша, старая ключница и Алена Сергеевна, уселись распивать чай. Вихров, перешедший вскоре после того с балкона в наугольную, невольно прислушался к их разговору. Слов он, собственно, не слыхал, а слышал только, что они беспрестанно чичикали, как кузнечики какие; видел он потом, как Груша, вся красненькая от выпитого чаю, прошла в буфет и принесла для Алены Сергеевны водочки, также поднесла рюмочку и старой ключнице. Затем они стали прощаться. Вихров слышал, как они целовались и как Алена Сергеевна упрашивала: "Сделайте милость, посетите мою вдовью келью!" - "Непременно буду-с!" - отвечал ей на это молодой голос Груни.

Часов в шесть вечера, когда Вихров, соснув, вышел опять на балкон, к нему приехал Живин.

- Где он, друг мой любезный? - говорил он, входя почему-то с необыкновенною живостью; затем крепко обнял и поцеловал Вихрова, который при этом почувствовал, что к нему на щеку упала как бы слеза из глаз Живина.

- Ну вот, очень рад, - говорил тот, усаживаясь, наконец, на стул против Вихрова, - очень рад, что ты приехал сюда к нам цел и невредим; но, однако, брат, похудел же ты и постарел! - прибавил он, всматриваясь в лицо Вихрова.

- Что делать! - отвечал тот, и сам, в свою очередь, тоже всмотрелся в приятеля. - Но ты, напротив, помолодел и какой-то франт стал! - прибавил он.

- Еще бы не франт! - отвечал Живин.

Он, в самом деле, был даже завитый, напомаженный и надушенный, в коротенькой, с явной претензией на моду, жакетке, в пестрых летних брючках и лакированных ботинках на пуговицах.

- Что же ты - или женился, или жениться собираешься? - говорил Вихров.

- Женюсь, женюсь, отчего ж нам и не жениться? - отвечал Живин несколько уже сконфуженным голосом.

- Но на ком же это? - спросил Вихров.

- На mademoiselle Захаревской... На Юлии Ардальоновне, - говорил с какими-то перерывами Живин.

- Вот как! - невольно воскликнул Вихров. - Но как же и каким образом это случилось?

- Случилось это, - отвечал Живин, встав уже со своего стула и зашагав по балкону... - возвратилась она от братьев, я пришел, разумеется, к ним, чтобы наведаться об тебе; она, знаешь, так это ласково и любезно приняла меня, что я, разумеется, стал у них часто бывать, а там... слово за слово, ну, и натопленную печь раскалить опять нетрудно, - в сердчишке-то у меня опять прежний пламень вспыхнул, - она тоже, вижу, ничего: приемлет благосклонно разные мои ей заявления; я подумал: "Что, мол, такое?!" пришел раз домой и накатал ей длиннейшее письмо: так и так, желаю получить вашу руку и сердце; ну, и получил теперь все оное!

- И отлично это! - подхватил Вихров. - Она девушка славная, я успел ее хорошо узнать.

- Ну да, ведь вы больше году в одном городе жили, - сказал Живин опять несколько сконфуженным голосом.

- В одном доме даже жили.

- Может быть, она даже влюблена в тебя была? - подхватил Живин опять тем же сконфуженным голосом.

- Никак она не могла быть в меня влюблена, - успокоил его Вихров, потому что она постоянно видела меня занятого другого рода привязанностью.

- А что же, и там разве были?

- Разумеется, были, - отвечал Вихров.

Живин опять после этого повеселел совершенно.

- Я тут, братец, рассуждаю таким образом, - продолжал он, - я - человек не блестящий, не богач, а потому Юлии Ардальоновне идти за меня из-за каких-нибудь целей не для чего - и если идет она, так чисто по душевному своему расположению.

- Конечно, - подтверждал Вихров, хоть в душе и посмеялся несколько простодушию приятеля.

- Разные здешние теперь сплетники говорят, - продолжал тот, - что она старая дева и рада за кого-нибудь выйти замуж; ну, и прекрасно, я и на старой деве этакой сочту женитьбу для себя за великое счастье.

- Что ж она за старая! - возразил Вихров, а сам с собой продолжал думать: "Нет, и не поэтому она идет за тебя".

- Но, впрочем, все это вздор, - говорил Живин, - главное, теперь я непременно желаю, чтобы ты был шафером у меня на свадьбе.

- Но, любезный друг, я еще болен и не совершенно оправился.

- Ни-ни-ни! - воскликнул Живин. - И не думай отговариваться! А так как свадьба моя в воскресенье, так не угодно ли вам пожаловать ко мне в субботу - и вместе поедем на девичник. Надеюсь, что ты не потяготишься разделить со мной это, может быть, первое еще счастливое для меня дело в жизни?! заключил Живин с чувством.

- Конечно, уж если ты так желаешь этого! - отвечал Вихров.

Живин поцеловал его еще раз и вскоре за тем уехал к своей нареченной.

Вихров, оставшись один, по случаю разговора о m-lle Захаревской невольно вспомнил свою жизнь в губернском городе и свою служебную деятельность. Какой это суровый, и мрачный, и тяжелый подвиг в жизни его был! "В России нельзя честно служить!" - подумал он - и в мыслях своих представил себе молодого человека с волей, с характером, с страшным честолюбием, который решился служить, но только честно, и все-таки в конце концов будет сломлен. На эту тему у него сейчас же целый роман образовался в голове. Фигура придуманного им молодого человека так живо нарисовалась в его воображении, что он пошел в кабинет и сейчас же описал ее. Он чувствовал, что каждое слово, которое говорил описываемый им молодой человек, сталью крепкой отзывалось; но в то же время Вихров с удовольствием помышлял, что и этой силы недостанет сделать что-нибудь честное в службе при нынешнем ее порядке.

Груша, видевшая, что барин часа четыре уже сидит и пишет, вошла к нему.

- Павел Михайлыч, будет вам сегодня писать, вы и без того с дороги устали! - сказала она.

- И то устал, - отвечал он, вставая и, в самом деле, чувствуя даже нервную дрожь.

- Ложитесь-ка лучше баиньки, с богом! - прибавила она и сама уложила его в постель, аккуратно укутала одеялом и потихоньку ушла.

Притворив совсем дверь в спальную, она, впрочем, некоторое время оставалась тут и прислушивалась.

- Слава богу, уснул, кажется! - проговорила она, наконец, шепотом - и на цыпочках ушла в свою светленькую и чистенькую комнатку около кафишенской.

III

СВАДЬБА ЖИВИНА

С самого начала своей болезни Вихров не одевался в свое парадное платье и теперь, когда в первый раз надел фрак и посмотрелся в зеркало, так даже испугался, до того показался худ и бледен самому себе, а на висках явно виднелись и серебрились седины; слаб он был еще до того, что у него ноги даже дрожали; но, как бы то ни было, на свадьбу он все-таки поехал: его очень интересовало посмотреть, как его встретит и как отнесется к нему Юлия.