Первая Мировая война - Анатолий Уткин

Здесь был иной пафос, проистекавший из иной постановки задачи. Британия вступила в войну, чтобы предотвратить попадание всей Европы в зону влияния кайзера. И не нужно затемнять вопроса. Германия виновата, Германия заплатит, союзники заполнят оставшийся после краха Германии вакуум в Европе и в мире в целом. Такие - конкретные, а не рассчитанные на некую наднациональную справедливость - цели выдвинула дипломатия европейского Запада.

Столкнулись две линии мировой политики. Империалистический гегемон XIX в. с трудом расставался со своим положением. Англия готова была дать бой заокеанскому претенденту. Вильсон замахивался на мировое переустройство, но в мире существовали огромные самостоятельные державы, не нуждавшиеся в поучениях и отвергавшие их. Лондон и Париж полагали, что Вильсон выходит за пределы своих полномочий и берется за чужие проблемы. Антанта в этом заочном и негласном споре не осталась без аргументов. 10 января, выступая в Эдинбурге, министр иностранных дел Британии Бальфур признал тяготы войны. Но ее ужасы "ничто по сравнению с германским миром"{860}.

Кайзер

Ответом Германии на "14 пунктов" Вильсона явилось письмо фельдмаршала Гинденбурга кайзеру от 7 января 1918 г.: "Для обеспечения необходимого нам мирового политического и экономического положения мы должны разбить западные державы"{861}.

Именно в эти дни Германия окончательно делает ставку на дезинтеграцию России. Из Вены германский представитель Г. фон Ведель сообщает 10 февраля 1918 г.: "В отношении России существуют две возможности. Либо имперская Россия откатится назад, либо она распадется. В первом случае она будет нашим врагом, ибо постарается восстановить свою власть над незамерзающими портами Курляндии и оказывать влияние на Балканах... Империалистическая Россия может стать другом Германии, если мы не похитим у нее побережье, но она никогда не станет другом "Миттельойропы". Поэтому мы должны поставить все на вторую карту, на дезинтеграцию России, что помогло бы нам отбросить ее с берегов Балтики. Если Украина, балтийские провинции, Финляндия и другие действительно отпадут от России навсегда (что не кажется мне очень реальным, особенно в отношении Украины), тогда от России останется собственно Великая Сибирь. Если Россия возродится, нашим потомкам, вероятно, придется сражаться во второй Пунической войне против второй англо-русской коалиции; таким образом, чем дальше на восток мы сейчас ее отбросим, тем лучше для нас"{862}.

Девятого февраля 1918 г. генерал Гофман потребовал от русского правительства передать Германии побережье как Балтийского, так и Черного морей, Эстонию, Ливонию и Украину. 17 февраля генерал Гофман записал в своем дневнике: "Завтра мы начинаем боевые действия против большевиков. Другого пути нет, в противном случае эти скоты загонят бичами всех вместе украинцев, финнов, прибалтов - в новую революционную армию и превратят всю Европу в свинарник"{863}.

Восьмой армейский корпус германской армии получил приказ наступать на Таллин. Кайзер Вильгельм указал: "Эстония и Финляндия должны быть оккупированы. Большевики и англичане должны быть быстро отброшены. Нужно установить линию Нарва - Псков - Дюнабург!"{864}

Тринадцатого февраля германские военные и политики обсуждали судьбу России на конференции в Хомбурге. Кюльман и Гинденбург сошлись во мнении, что Россия уже распалась на три части. Украина и Финляндия заключили мир с Германией, а военные действия ведет лишь Великороссия. Людендорф выступал за немедленный марш на Петербург, чтобы принудить новое русское правительство заключить мир на германских условиях. Кюльман, напротив, опасался, что взятие Петербурга возбудит русское национальное чувство. Следует думать о будущем германо-русских отношений. Русские никогда не простят немцам того, что их отбросили от Балтики.

Кайзер солидаризировался с военными: если сохранить России ее силу и оставить ее в покое, англосаксы непременно организуют ее в противника, постоянно направленного против Германии. Следует максимально ослабить Россию, а поход против нее подать как "полицейскую операцию", организованную в интересах человечества. Вожди Германии требовали легализации телеграмм о помощи (т.е. подписания их некими квазигосударственно-выглядящими структурами) со стороны тех областей, которые германское командование намеревалось оккупировать и провозгласить независимыми. Гинденбург определил временной лимит: "Просьбы о помощи должны поступить до 18 февраля". Людендорф зачитал заготовленную "телеграмму из Риги". Необходимы такие же "просьбы" со стороны Украины и Финляндии.

Мир вопреки всему

"Они не могут продолжать свою агрессию, не показав миру свои зубы людоеда", - писала "Правда"{865}. Людендорф: "Если мы будем бездействовать, то вся обстановка изменится не в нашу пользу... Мы можем нанести большевизму смертельный удар, улучшив тем самым свое внутренне положение и укрепив отношения с лучшими элементами в России"{866}.

В полдень 18 февраля истек срок перемирия немцев с Российской республикой, и снова было возобновлено состояние войны. "Вся Россия, пишет генерал Гофман, - это груда червей"{867}.

Гофман обрушил на пустые окопы противостоящей стороны пятьдесят три дивизии, направляясь к Пскову, Ревелю и Петрограду на севере и на Украину на юге.

"Положение "ни мира ни войны" означает войну", - заметил специальный посланник президента Вильсона{868}.

Гофман определил эту операцию как "экскурсию по железной дороге и в автомобилях". Дело, однако, обстояло не настолько гладко - особенно на Украине, немцам и австрийцам пришлось "для оказания помощи" мобилизовать до тридцати дивизий, которым противостояли находящаяся в процессе создания красная гвардия и чехословацкий легион.

Только что организованные сателлиты-союзники немцев быстро ощутили тяжелую руку Берлина, его истинные намерения, видные, скажем, из утверждения военного министра Пруссии фон Штейна. "Участие в эксплуатации украинских железных дорог даст Германии решающее влияние над экономическим организмом Украины и обеспечит ей доступ к ресурсам этой страны".

19 февраля германские представители вручили украинским националистам два основных "счета за помощь": доминирование в тяжелой промышленности региона и контроль над зерновыми запасами. Детализированный план финансовых и экономических требований к Украине был создан планировщиками рейха к 5 марта 1918 г.

В эти дни Ленин говорит Троцкому: "Это не вопрос о Двинске, речь идет о судьбе революции. Промедление невозможно. Мы должны немедленно поставить свою подпись. Этот зверь прыгает быстро".

20 февраля немцы вошли в Минск. "Русская армия разложилась еще больше, чем я себе представлял, - записал Гофман. - В них уже нет боевого духа. Вчера один лейтенант с шестью солдатами захватил шесть сотен казаков".

Снова Гофман, 22 февраля: "Самая комичная война из всех, которые я видел, малая группа пехотинцев с пулеметом и пушкой на переднем вагоне следует от станции к станции, берет в плен очередную группу большевиков и следует далее. По крайней мере, в этом есть очарование новизны"{869}.

К последней неделе февраля германские войска захватили Житомир и Гомель, дошли в Прибалтике до Дерпта, Ревеля (где большевики утопили одиннадцать подводных лодок, чтобы они не достались немцам). Передовые части немцев дошли до Нарвы и только здесь встретили настоящее сопротивление. Воевавший полтора года вместе с немцами финский батальон высадился в Финляндии и начал движение как против белых, так и против красных. 27 февраля пала старая ставка царя - Могилев, а немецкие самолеты впервые бомбили Петроград.

Ленин потребовал заключения мира на любых условиях, в противном случае он уходит в отставку. Недели героической позы окончились, наступило время суровых решений. С одной стороны, Троцкий отправил официальное предложение о мире немцам. С другой - он спрашивал британского дипломата Ф. Линдли, смогут ли Британия и Франция оказать военную помощь, если немцы не ответят и война продолжится. Ответа не последовало ни от Антанты, ни от Америки, и Россия пошла своим путем. В Петрограде Ленин бросил весь свой политический вес ради подписания договора с Германией - ради грядущей мировой революции, ради сохранения, пусть и усеченной, ее базы - Советской России. И он, используя даже угрозу выхода из правительства, добился того, что в ночь с 23 на 24 февраля 1918 года большинство в Центральном исполнительном комитете (116 против 85) проголосовало за подписание Брестского мира. (В большевистском ЦК соотношение сил было еще более хрупким: 7 "за" и 6 "против"). Центральный Комитет большевиков принял суровые немецкие условия мира 9 марта 1918 года. На закрытой партийной конференции Ленин охарактеризовал подписанный мир как временную передышку. А пока следовало эвакуировать столицу из обращенного к Западу Петрограда в защищенную ширью русской земли Москву. Теперь Ленин нуждался в пушках, пулеметах и снарядах; теперь он был (по его выражению) "оборонцем, потому что я стою за подготовку армии даже в самом далеком тылу, где ослабевшая армия, демобилизовавшая себя, должна быть восстановлена".