Маленький друг - Донна Тартт

– А, проснулась? Вот и хорошо, – сказала она. – Твоя мама скоро придет.

Говорила она деловитым, совершенно обыденным тоном. Гарриет снова постаралась не думать о плохом. Ведь похоже, что за ночь ничего не переменилось.

– Тебе нужно поесть, – сказала Эди. – У тебя сегодня важный день. Тебя посмотрит невролог, а там, как знать, вечером могут и выписать.

Гарриет постаралась взять себя в руки. Ей нужно притвориться, что с ней все нормально, нужно убедить невролога, что она совершенно здорова – даже если придется ему наврать. Ей нужно во что бы то ни стало попасть домой, сбежать из больницы, пока не вернулся проповедник, пока кто-нибудь не понял, что с ней на самом деле случилось. Доктор Бридлав говорил что-то про немытый салат. Вот на этом и надо стоять, вот этой версии она и будет держаться и, если ее спросят, про салат и будет рассказывать. Нужно приложить все силы к тому, чтобы никто не догадался, что причина ее болезни – вода из башни.

Громадным усилием воли она отбросила дурные мысли и перешла к завтраку. Придется съесть рис, можно представить, как будто она завтракает в Китае. Я Марко Поло, думала Гарриет, я сижу и завтракаю с Кубла-ханом. Только палочками я есть не умею, поэтому ем вилкой.

Эди снова принялась за газету. Гарриет бросила взгляд на первую полосу – и застыла, занеся вилку над миской. “ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ В УБИЙСТВЕ ЗАДЕРЖАН”, сообщал заголовок. Под ним была фотография, на которой двое мужчин тащили под руки третьего – тот обмяк и болтался между ними. К щекам у него прилипли длинные пряди волос, а мертвенно-белое лицо до того исказилось, что он и на человека-то не был похож, скорее – на оплывшую восковую фигуру: вместо рта – перекошенная черная дыра, вместо глаз – черные провалы глазниц, будто у черепа. Но Гарриет его узнала даже в таком виде – это был Дэнни Рэтлифф.

Гарриет села поровнее, наклонила голову, пытаясь разглядеть, что было написано в статье. Эди перевернула страницу и, заметив, как Гарриет, скрючившись, уставилась на газету – отбросила ее и резко спросила:

– Тошнит? Тазик принести?

– А можно газету почитать?

– Ну конечно, – Эди вытащила разворот с комиксами, протянула его Гарриет и снова, с невозмутимым видом принялась за чтение.

– Муниципальные налоги опять выросли, – сказала она. – Уж не знаю, куда они денут столько денег. Впрочем, догадываюсь куда – опять еще несколько дорог не достроят.

Гарриет сердито глядела на страничку с комиксами, даже не видя, что на ней нарисовано. ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ В УБИЙСТВЕ ЗАДЕРЖАН. Если Дэнни Рэтлифф – подозреваемый, если его в чем-то подозревают, значит, он жив, разве не так?

Она снова украдкой посмотрела на газету. Первой полосы теперь видно не было, Эди сложила газету вдвое и принялась решать кроссворд.

– Говорят, тебя Диксон навещал вчера вечером, – всякий раз, когда Эди заговаривала об отце Гарриет, тон у нее делался ледяным. – И как все прошло?

– Нормально.

Какой там завтрак – Гарриет заерзала в кровати, стараясь успокоиться, но теперь ей казалось, что она умрет, если сию же секунду не прочтет эту газету и не узнает, что же случилось.

“Он даже не знает, как меня зовут”, – убеждала она себя. Ну, то есть это она так думала. Но если бы о Гарриет написали в газете, Эди вряд ли бы тут сидела, преспокойно разгадывая кроссворд.

“Он хотел меня утопить”, – думала она. Вряд ли он станет об этом распространяться.

Наконец Гарриет набралась духу и спросила:

– Эди, а кто это там был, на первой полосе?

Эди непонимающе уставилась на нее. Перевернула газету.

– А, этот-то, – сказала она. – Он кого-то убил. Прятался от полиции в старой водонапорной башне, но потом не сумел оттуда выбраться и чуть не утонул. То-то, думаю, он обрадовался, когда его вытащили, – Эди скользнула взглядом по снимку. – Жили такие, Рэтлиффы, на другом берегу реки, – сказала она. – И, по-моему, одно время в “Напасти” работал старик, которого звали Рэтлиффом. Мы с Тэтти его до смерти боялись, потому что у него передних зубов не было.

– А что они с ним сделали?

– С кем?

– Ну, с тем, который в газете.

– Он сознался в убийстве брата, – Эди снова принялась решать кроссворд, – и к тому же его разыскивали за хранение наркотиков. Так что, уж думаю, в тюрьму посадили.

– В тюрьму? – Гарриет помолчала. – Это в газете написано?

– Он оттуда выйдет – и оглянуться не успеешь, это уж будь спокойна, – сухо сказала Эди. – Таких, как он, только поймают, как смотришь – а его уже снова выпустили. Ты что, есть не хочешь? – спросила Эди, заметив, что Гарриет так и не притронулась к завтраку.

Гарриет прилежно принялась жевать рис. “Но если он жив, – думала она, – значит, я никого не убивала. Я ни в чем не виновата. Или виновата?”

– Вот так. Молодец. Обязательно надо поесть перед тем, как врач будет тебя смотреть, хотя я уж не знаю, что он там собирается проверять, – сказала Эди. – Но если кровь будут брать, то и голова может закружиться.

Гарриет старательно ела, склонившись над тарелкой, но мысли у нее в голове так и метались в разные стороны, будто запертые в клетке животные, и одна мысль была до того ужасной, что Гарриет, не сдержавшись, выпалила:

– А он заболел?

– Кто? Этот мальчишка-то? – сердито спросила Эди, даже не подняв головы от кроссворда. – Ох, не верю я во всю эту чушь, будто преступники, мол, больные люди.

Кто-то громко постучал в дверь палаты, и Гарриет так дернулась, что чуть не опрокинула поднос.

– Здрасте, я доктор Бакстер, – мужчина протянул Эди руку. Выглядел он молодо – моложе доктора Бридлава, но волосы у него на макушке уже начали редеть. В другой руке он держал старомодный докторский саквояж, на вид – очень тяжелый. – Я невролог.

– А-а, – Эди подозрительно оглядела его обувь – кроссовки на толстой подошве с голубыми замшевыми полосочками, в таких ходили старшеклассники из школьной команды легкоатлетов.

– Странно, что у вас тут дождя нет, – сказал врач и принялся рыться в саквояже. – Я когда рано утром выезжал из Джексона…

– Знаете, – поспешно перебила его Эди, – вы первый, кого нам тут не пришлось целый день ждать.

Она все никак не могла оторвать взгляда от его кроссовок.

– Когда я выходил из дома, – продолжал врач, – в шесть утра, по всему центральному Миссисипи было объявлено штормовое предупреждение. Вы и не представляете, какой у нас дождь лил, – он расстелил на столе серую фланелевую тряпочку, на ней, аккуратно, рядком, разложил фонарик, серебристый молоточек и какую-то черную штуковину с циферблатами.

– Мне по такой непогоде к вам пришлось добираться, – сказал он. – Боялся даже, как бы с полпути возвращаться не пришлось.

– Надо же, – вежливо сказала Эди.

– Повезло, что вообще доехал, – говорил врач. – Возле Вайдена дороги так размыло.

Тут он повернулся к Гарриет и увидел ее лицо.

– Господи! Чего ты на меня так смотришь? Больно я тебе не сделаю, – он оглядел ее, захлопнул саквояж.

– Знаешь, как мы поступим? – сказал он. – Сначала я задам тебе парочку вопросов.

Он снял с крючка на кровати ее медкарту, внимательно ее изучил – в тишине дыхание его казалось очень громким.

– Согласна? – Он посмотрел на Гарриет. – Вопросов-то ты не боишься, нет?

– Нет.

– Нет, сэр, – Эди отложила газету.

– Вопросы будут очень простыми, – сказал врач и присел на краешек кровати. – Еще скажешь, вот бы мне и в школе на экзаменах такие простые вопросы задавали. Как тебя зовут?

– Гарриет Клив-Дюфрен.

– Молодец. Сколько тебе лет, Гарриет?

– Двенадцать с половиной.

– Когда у тебя день рождения?

Он попросил Гарриет сосчитать до десяти в обратном порядке, попросил улыбнуться, нахмуриться, высунуть язык, попросил следить глазами за его пальцем, не двигая при этом головой. Гарриет послушно все выполняла – пожимала плечами, дотрагивалась пальцем до носа, сгибала и разгибала колени – стараясь дышать размеренно и казаться невозмутимой.

– А вот это – офтальмоскоп, – сообщил врач Гарриет. От него ощутимо попахивало алкоголем, но Гарриет не понимала, откуда идет запах – то ли от рук, то ли изо рта, а может, его лосьон после бритья был с таким резким спиртовым душком. – Страшного в нем ничего нет, я просто направлю сильную вспышку света на твой зрительный нерв, чтобы узнать, не повышено ли внутричерепное давление…

Гарриет, не отрываясь, глядела в одну точку. В голову ей пришла неприятная мысль: если Дэнни Рэтлифф жив, как же ей теперь уговорить Хили держать язык за зубами? Как только Хили узнает, что Дэнни не умер, наплевать ему будет на какие-то там отпечатки, он сможет болтать обо всем сколько влезет, не боясь электрического стула. А в том, что Хили захочет все разболтать, Гарриет даже не сомневалась. Придется найти способ, чтобы заставить его молчать.