Духи Великой Реки - Грегори Киз

Хизи подавила крик, стараясь отодвинуться по черным камням подальше, чувствуя, как жизнь вытекает из дыры в боку.

Свет, зажженный каплей ее крови, угасал, но Хизи хорошо видела, как Тзэм ударил Чернобога дубинкой и бил до тех пор, пока та наконец не сломалась. Нгангата кинулся на помощь девочке, но тут Гавиал повернулся, странная трубка в его руке взвилась в воздух и пронзила плечо полукровки. Нгангата охнул и упал, лук со стуком запрыгал по камням.

«Он убивает моих друзей, — вяло подумала Хизи. — Почему?»

Ей ответил Хуквоша: «Какое это имеет значение? Выпусти меня. Я им займусь».

— Выпустить тебя? — пробормотала Хизи. Все плыло у нее перед глазами. Девочка чувствовала ужасную слабость. — Хорошо.

Так она и сделала.

Хуквоша ворвался в хрупкое израненное тело с торжествующим воплем, ревом, способным потрясти небеса. Слишком долго был он связан волей то одного божка, то другого, а потом, унижение из унижений, смертных мужчины и женщины! Но теперешняя его хозяйка, раненная и наполовину лишившаяся рассудка от боли, предоставила ему свободу, и Хуквоша уж не упустит такую возможность! Перед ним раскинулся весь мир, как было в начале времен, когда темные равнины еще не озарялись помещенным Караком на небо солнцем. Какое ему дело до этих плетущих заговоры богов и их полоумного братца?

Но что-то мешало Хуквоше просто ускакать. Хизи хотела, чтобы он остановил человека с трубкой, который убил Братца Коня и Нгангату. Нет, впрочем, это не так: старик начал возиться со своим барабаном, хоть пальцы и плохо слушались его. Но ведь ему, Хуквоше, безразличны и старый менг, и желания Хизи… Бык напряг мускулы, чтобы рвануться на простор, но тут на него напали — острие трубки-копья Гавиала пронзило его шкуру. Ярость Хуквоши затмила доводы рассудка. Он кинулся на человека… Нет, не человека — лемеи, одного из этих подлых полубогов-колдунов! Опустив к земле голову с грозными рогами, Хуквоша подумал: «Ничтожное существо, ты пожалеешь об этой своей ошибке!»

Первый же удар подбросил тщедушное тельце в воздух и ударил о камень стены. Ливень яростной энергии обрушился на Хуквошу, невидимые руки протянулись к его пылающей сердцевине, и будь у твари время, она могла бы добиться успеха; но бык намотал на рога бессмертные душевные нити и вырвал их, лишив Гавиала всего могущества. Мотнув головой, огромное животное отшвырнуло в сторону искалеченные останки.

Когда Хуквоша повернулся, перед ним оказался Карак, нависший, словно пожиратель падали, над телом Тзэма. Бог казался очень недовольным.

— Хизи, — прорычал он, — какая глупость! Ты зря тратишь свою кровь, пойми! Ведь это же единственное, что может его убить!

— Моя кровь? — рявкнул Хуквоша.

— Ты его убьешь и займешь его место, Хизи! Ты не умрешь, ты превратишься в богиню. Но ты не должна больше мне противиться. — На лице Карака появилось жестокое выражение. — Да твое сопротивление и не имеет уже значения.

Хуквоша снова нацелил рога и собрался напасть на врага, но тут его охватила внезапная слабость. Он вдруг заметил рану в своем боку и попытался рукой зажать ее в смутной надежде остановить льющуюся кровь, гадая, куда делись рога, копыта и все его могущество.

— Хуквоша… — начала Хизи, но Карак протянул невозможно длинный коготь и оторвал от нее Хуквошу. Одним движением бог растерзал огромного быка в клочья мерцающего света и швырнул их в воду. Ворон устремил на то, что осталось — на нее, Хизи, — горящий взгляд одного птичьего глаза.

— Ну, а теперь, дитя, что касается твоей крови… Я ведь хочу тебе добра. Река все-таки должна существовать в мире. Просто это может быть не обязательно Брат.

Хизи попятилась, но вся сила быка куда-то исчезла.

— Я не хочу быть богиней, — прошептала девочка, словно пытаясь объяснить ребенку совершенно очевидную вещь.

— У тебя нет выбора. Только его собственная кровь может убить Брата — а тобой мы сможем управлять. Той же ошибки, что и с ним, мы не повторим. Пожалуй, Балати незачем и знать о случившемся — как только ты окажешься на месте Изменчивого… — Карак сделал шаг вперед.

— Не торопись так! — рявкнуло нечто, поднявшееся из воды.

Перкар заставил себя разжать затекшие пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в гриву Свирепого Тигра. Сделать это было нелегко: менгский жеребец продолжал скакать по узкой спиральной тропе — если и не тем же бешеным галопом, что по лесу, то и не спокойной рысью. Споткнуться тут ничего не стоило, но Свирепый Тигр то ли не понимал этого, то ли просто не обращал внимания. Перкар знал, что скоро ему понадобится гибкость пальцев, — понадобится для того, чтобы в последний раз стиснуть рукоять Харки. Поэтому он выпутал руки из густых черных прядей, еще крепче обхватив бока коня ногами, и с мрачным юмором вспомнил выражение лиц воинов Карака, когда они со Свирепым Тигром вылетели из чащи, промчались сквозь их строй и ринулись в бездну.

Интересно, далеко ли еще вниз им спускаться? Наверху наступила ночь, и Перкар не мог больше разглядеть устье туннеля; не мог он судить и о том, какой путь уже проделал.

Перкар вспомнил, как въезжал когда-то в Балат, — казалось, с тех пор прошли века. Неужели это он был таким гордым, таким заносчивым, таким самоуверенным? Теперь такое представлялось невозможным. Входя в подземелья горы, он был просто мальчишкой, полным мечтаний и идеалов, с великими — до небес — надеждами. Когда же он вышел оттуда, он чувствовал себя старым, обманутым, усталым. Много дней прошло прежде, чем в его душе снова засияли первые лучики веселья. Одним из таких лучиков оказался Братец Конь, скрывающийся на острове посреди Изменчивого, другим — Гай, вдова из окрестностей Нола, открывшая ему, что наслаждение возможно не только в объятиях богини. Но в конце концов только Хизи вернула ему настоящую радость жизни.

Почему он никогда не признавался в этом? Уж не потому ли, что предпочел бы заставить ее тоже нести бремя вины за совершенные им преступления, вместо того чтобы просто наслаждаться ее обществом?

От этой мысли волосы зашевелились на голове Перкара, и он впервые с тех пор, как началась их безумная скачка, поторопил Свирепого Тигра. Как это ни было невероятно, жеребец действительно поскакал еще быстрее, хотя Перкару и казалось, что такое невозможно. Он вспомнил с внезапной дрожью песню, которую когда-то пел Предсказатель Дождя, — по крайней мере пытался петь на родном языке Перкара, чтобы юноша понял. По-менгски песня текла плавно, один слог незаметно переходил в другой. На языке скотоводов она стала отрывистой, но сохранила свою силу: как раненый, но не поверженный воин.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});