Чужак - Симона Вилар

Словно не веря своим глазам, Микула увидел Дага. Тот шел впереди, направляя на древлян длинное копье. Кто бы и поверил, ведь всего день назад оправился от ран воин. А рядом с Дагом Микула узнавал и других — коренастого варяга Фарлафа, белобрысого Мстишу, покрытого шрамами Могуту. Это были люди из копья Торира. И их привел Даг.

Даг заметил Микулу, крикнул:

— Где Карина? Мы уведем ее.

Только тут Микула сообразил, что надо делать.

А Дир шел через терем, распахивая одну дверь за другой. Ему нужна была Карина, и нужна была живой, до того, как достанется распаленным сечей древлянам. Дир был даже доволен, когда те, оказавшись в богатом тереме Микулы, прежде всего, бросились грабить. Он же кинулся дальше. Как и догадался пойти в сторону подсобных изб? Может, потому, что там еще не горело. Да и дверь в баньку была приоткрыта. Он и вошел.

Прежде всего, увидел боярыню Любаву, заворачивающую в пелены дитя. Она так и застыла, глядя на Дира. Он же, быстро все поняв, только рассмеялся. Посмотрел на Карину. Она приподнималась на полу, была еще в крови, лишь накрыта покрывалом. Лицо белее снега, лишь смотрела на князя широко открытыми глазами. И вначале ничего, кроме ужаса, он не мог прочесть на ее лице, лишь через миг в серой глубине ее глаз мелькнули острые искры, как на булате.

Дир опять засмеялся, шагнул к ней. И туг же на него налетел кто-то, яростно крича. Не будь у Дира такой быстрой реакции, мог бы и погибнуть. Но он успел отбить мечом страшную палицу. Скользнул по ней клинком, развернулся так резко, что наносивший удар невольно подался вперед. А Дир, не останавливая порыва, уже резал его по не прикрытому доспехами телу, чувствовал, как вспарывается плоть.

Сбросил сползшее тело с клинка и прошел вперед.

— Ну что, девка, вот мы и встретились. — Она слабо пыталась отбиваться, царапалась, когда он сгреб ее за волосы, вскрикнула, когда поднимал рывком. Ее рубаха была в крови, а сил, как у котенка. Диру не составило труда перекинуть ее через плечо. Мельком увидел искаженное лицо Любавы. Боярыня глядела не на него, а туда, где в луже крови неподвижно лежал ее сын. Больше Дир ни на что не обращал внимания. Карина бессильно обмякла и больше не сопротивлялась.

Он вышел из баньки, пошел среди тащивших награбленное древлян. Что ж, у всех сегодня своя добыча. И его — самая ценная. Поглядим, так ли уж дорога проклятому Эгильсону его девка, как все уверяют.

К Диру подбежал Мал.

— Князь, через частокол уходи. Там во дворе воины из Самватаса, пришли на выручку Микуле. И тоже девку эту ищут.

Дир даже не поверил сразу. Но соображал быстро, поспешил за Малом и его людьми. Со стороны двора слышались крики, ругань, гул. Мал приставил лестницу к частоколу. Брезгливо покосился на окровавленную рубаху бесчувственной Карины.

— Выбирайся, князь. Тебе с ношей, может, и несподручно, но до ладьи доберешься. А я своих людей буду выводить.

Но во дворе перед теремом уже не было резни. Даг смог привести не так много воинов, люди Микулы были обескровлены, вокруг все пылало, а древлян еще было достаточно. Даг требовал, чтобы они убирались. Выпытывал у Микулы, где Карина.

— Мы ее лучше упрячем от Дира. Она как-никак ненагляда нашего старшого. Веди к ней.

Микула сначала только отмахнулся. В голове его гудело, кровь заливала лицо, солено капая на губы. Он видел всюду дым, видел своих измученных людей. Да и надо было проследить за отходом древлян. Те отступали, ощетинившись оружием, бой мог возобновиться в любой момент. И воинам, что пришли с Дагом, похоже, этого хотелось. Но Микула велел пропустить находников, несмотря на то, что некоторые тащили его добро. Пусть уходят, он после поквитается. Лишь когда вышли последние древляне, Микула наконец кивнул Дагу и Мстише и повел их в сторону хозяйственных изб. И только увидев Любаву, Селянинович понял: что-то неладно.

Любава выла в голос, прижимая к себе пищавший комочек. На ребенка и обратили перво-наперво внимание дружинники. Мстиша даже засмеялся.

— Никак у Резуна сын родился. Сын ли?

И осекся, взглянув на искаженное лицо боярыни.

— Любомир!.. — выла Любава. — Сыночек мой…

Она стала оседать, и мужчины подхватили ее. Мстиша неумело принял у нее ребенка. Глянул через плечо боярыни. Увидел, как, шагнув вперед, склонился над телом сына Селянинович.

Любава причитала и раскачивалась, вцепившись руками в затылок.

— На глазах у меня зарезал, изверг. Прямо на глазах. Любомир на него-то кинулся, а он его… как на бойне. Пусть же Кровник заберет проклятого Дира живьем!

Даг с Мстишей переглядывались.

— За женку, вишь, заступился Любомир, — сказал Даг. — А я-то думал… Эх, жалко парня.

Лишь позже они узнали, как Дир унес бесчувственную Карину, и поняли, что не уберегли девку. Но ее сын был у них на руках. Микула держался темнее грозовой тучи, но все равно отдавал приказы, следил за всем. Лишь позже подошел к завалинке, где сидел с ребенком на руках растерянный Мстиша.

— Кормилицу подыскать надо, — бесцветно сказал боярин. — Вроде бы как внук мне.

Но знал, что это не так. И все это знали. А если и чей это внук, то Бояна, тело которого покоилось среди других павших.

— Что дальше делать прикажешь, Селянинович? — спросил Мстиша. — Мы ведь к тебе пришли, в Киев нам больше хода нету. И Карина как же?

Вот на это Микула не знал ответа. Да и не было сил думать. Эх, недолго походила в его невестках первая краса киевская. Микуле захотелось заплакать. Стыд-то какой! Гордиться сыном должен. А он вот…

Селянинович протянул еще черную от крови и золы руку и чуть коснулся крошечной головенки, покоившейся на локте Мстиши. И что-то потеплело в его глазах.

— Жданом его назову. Как Боян просил. — Мстиша только кивнул.

— Хорошее имя.

ГЛАВА 7

Раньше в конце каждой седмицы Аскольд собирал в гриднице бояр и решал насущные дела — споры, имущественные вопросы, проблемы соседних племен. Ныне же Аскольд один сидел на высоком стольце, шарил глазами по пустым, крытым сукном лавкам. И понимал, что сегодня никто не придет.

Князь сошел с высокого помоста, сел за один из длинных столов, приказав принести поесть. Ему подали кашу — пшеничную, масленую, с молоком и медом. Аскольд вкушал пищу едва ли не жмурясь от удовольствия. В последнее время он особенно пристрастился к хорошей еде, еще больше разжирел от обильной пищи и малоподвижного образа жизни. А к чему ему двигаться? Вон он ходит, приволакивая ногу, речь хоть и стала внятной, но все равно звучит словно у пьяницы с похмелья. А вот посмаковать еду… В жизни всегда есть чему порадоваться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});