Небо в алмазах (СИ) - Younger Alexandrine

Космос не испытывал мук молодых отцов, выкрикивающих женские имена, в надежде, что задерганное лицо любимой роженицы покажется в окошке. Лиза расположилась в отдельной палате на солнечной стороне, где Кос готов был поселиться, подкупая всех на свете докторов и нянечек. Впрочем, даже если бы его не допустили в жене и дочери, то он бы полез для свидания по карнизу, как бывалый разбойник; в упрямости Холмогорова никто не знал сомнений.

Лиза, в свою очередь, не была разлучена с Арей, которую забирали из палаты исключительно ради процедур. В эти моменты достойная дочь неугомонных родителей нередко надрывала горло, утихая, когда снова оказывалась рядом с мамой. Лиза, не любившая лить слёзы без повода, готова была расплакаться, когда малютка, не представляя, зачем её уносят, жалобно хныкала. Но вскоре Ариадну возвращали, а Лиза призывала себя к порядку. Холмогорова научится не показывать слабости, не желая расстроить того, кто полностью от неё зависит, но, видя, как дочь привязывается к ней, была абсолютна безмятежна. Муки четырнадцати часов стоили того, чтобы увидеть, как Арька медленно двигает пальчиками на руках, тонкими и хрупкими. Куколка…

Собственная дочь; красивая, как игрушечный карапуз с витрины, но главное, что здоровая и крепкая, как бы не говорили врачи, что мать и дитя могли и подождать до сороковой недели. Но никто не жалел, что медицинские прогнозы с треском развалились. Лиза вдыхала долгожданный свободный воздух, не замечая горечи стерильных запахов, а рядом мерно посапывала её девочка. За Арей хотелось наблюдать, угадывая, на кого же все-таки она похожа. На Космоса, на неё или на трогательного ежонка из старого мультфильма?

Аря, Аречка, Арюша…

Ариадна Космосовна Холмогорова, появившаяся на свет семнадцатого октября тысяча девятьсот девяносто первого года. Она — олицетворение любви, грандиозное и яркое. Весеннее солнце, которого так не хватает осенью, ласковое и нежное. Лиза могла долго сравнивать, не обосновывая причины безотчетного обожания, возникшего с первого мига встречи. Чужие дети капризные и сморщенные, непрерывно кричат и не даются на руки, а Аря хорошенькая и смирная. Она уже всё понимает. Могло ли быть иначе?!

Арька!..

Космос думал, что имя, выбранное для дочери, полностью с нею сочеталось. Её не следует называть Адой, как ушедшую Аду Борисовну, которая всегда вызывала сравнение с зимней вьюгой. Космос ни в чём не мог упрекнуть родительницу, но Арька совсем иная! Солнечный зайчик, которого обречены любить все, кто однажды её увидел. Светлая и непосредственная, а маленькое лицо с пухлыми щёчками, выпирающими из-под кружевного чепца, заставляет забыть, что вокруг существуют иные дела. Не для них время.

— На кого ты похожа? Арька? — с восторгом спрашивает Космос, когда впервые берёт на руки дочь, пытаясь не уронить и не раздавить в объятиях от переизбытка эмоций. Он не спал почти две ночи, но это не смущало его — усталость давно отошла на третий план. Кос бы очень насмешил Лизу, рассказав, что чуть не грохнулся в обморок, когда услышал, как его алмазная истошно кричит через стенку. Он ничем не мог помочь, и поэтому старался не мельтешить, ловя на себе взгляд старой технички, успевшей увидеть на веку не одну растерянную отцовскую морду. — Мамкина заговорщица! Мамкина вся!

— Если я согласна с тобой, то зеркало против, — Лизе нравится наблюдать за Космосом, который завороженно изучает заветного детёныша. В ответ Космодром обнаруживает схожий синий взгляд, и ему кажется, что Арька была с ними всегда. Она совсем его не пугается, — при всём желании! Нет, не самурайский сын, но одного космонавта очень напоминает.

— Я по телику глядел, что все дети такие, — теплый комочек, почти невесомый для высоченного Космоса, удивляет чертами, которые видимы лишь родителями, — а, Ёжик? Дочуня?

— Аргументируй, Кос, — Ариадна заслужила от матери и отца добродушное прозвище, на которое скоро будет откликаться, как на собственное имя, — самой интересно…

— Носатые и на паханов похожие!

— Носки разбрасывают и пиво пьют?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ты обо мне хорошего мнения, алмазная!

— Кос, не смотри телевизор, пока меня нет дома, не надо.

— Зато ни у кого здесь таких нет… — гордо потягивает Холмогоров, который не делает попытки парировать Лизе. Увидев Арьку, Космос навсегда полюбил её. Ему кажется, что в розовом личике просматриваются черты Лизы, но, смотря в темно-синие зрачки, он с удивлением узнает себя, — чего скажешь, Лиз? Шедевр же! Так бы и продержал на руках…

— А нам других и не надо, папка!

Лиза не может поспорить с развеселым мужем, но одновременно появление Ариадны внушило ей низменный страх. Холмогорова боится не оправдать надежд этого ребенка, задавая себе риторические вопросы, понятные каждой любящей матери. Станет ли она человеком, за которого Арьке не будет стыдно? Что будет с ними через десять лет, двадцать? Кто-то покрутит пальцем у виска, списывая мысли юной матери на послеродовое расстройство, но без размышлений о будущем вряд ли есть возможность построить желаемое настоящее. Но Лиза не одна шла к тому, чтобы на свет появилась Аря, которая недовольно кряхтит, свидетельствуя о том, что она целых пять минут оторвана от матери.

— О, приплыли, мам! Теперь зеваем, как медвежата… — Кос, едва коснувшись губами ручки, закрытой распашонкой, аккуратно передает дочку жене, — отдыхайте, я пока ещё на вас посмотрю, а потом пойду…

— Ну вот! — Лиза завидовала нраву дочери, который не позволял ей постоянно кричать, как её круглолицые сверстники. — Спокойной ночи, малыши!

— Лизк, — Космосу не решается уйти просто так, — я щас скажу одну вещь, но ты не голоси, а то атаманша не уснёт.

— Не каркай, Космос, пожалуйста!

— Да ни в жизнь, красивая моя, но есть вопрос…

— Какой, Космодром?

— А ты вообще её правильно держишь?..

Лиза подмечает нешуточное замешательство на лице мужа, помноженную на былую напряженность, и, погладив Аречку по ровному носику, не сдерживает облегчённого смеха.

— Солнце, я надеюсь, что Фил далеко не отошёл, — и если у Лизы оставались сомнения на собственный счёт, то Космос не внушал опасений, обещая быть отцом, а не казаться, — кто-то должен ловить тебя на поворотах в ближайшую неделю…

— Лизка-а-а… — когда космические объятия захватывают, закрывая стеной от солнечных лучей, проникающих в помещение, Холмогорова ловит себя на мысли, что не различает реальности. Она живёт своей абсолютной любовью, и никто не сможет запретить ей тонуть в синем мареве. — Лиз, я люблю тебя! Ещё больше! Хочешь — верь, хочешь — нет…

— А я тебя… — у Лизы нет сил для иного ответа. И других слов тоже нет. — Кос, мы ребенка сейчас задавим!

— Такого классного космического ребёнка…

— Арюшка сегодня все клички собрала, да?

— Мне для нашей принцессы ничего не жалко!

— Баловать будешь с самого начала?

— Как такую не баловать, скажи?

— Не скажу, Холмогоров!

— Девчонки мои!

— Твои…

Неугомонный характер подсказывал дочери судьи, что не стоит спорить с сыном профессора астрофизики. Тем более в их семье появился ещё один обладатель звучного греческого имени и необычного в своём роде отчества.

Филатовы оказались первыми гостями в жизни Ариадны. Предварительно Фил откликнулся на взбудораженный звонок Космоса, ведь он «родил ребенка», что в устах Холмогорова звучало, как истина в последней инстанции. Валера, наученный долгим знакомством, предпочёл не спорить с удалым папашей. Что поделать! Не каждый день в дрожащие руки падает целый человек, похожий на тебя так сильно, что устанешь изумляться задумке природы.

Стараниями Космоса и друзей Лиза любовалась дивно пахнущими розами, а на широком подоконнике красовался большой плюшевый заяц — первый подарок отца для дочери. Это был оазис, временно помещенный в палату одного из московских роддомов. До него не доходили опасения и обиды вчерашнего дня.

Даже Пчёла, приехавший вместе с Беловыми, не смущал сестру тем, что одна из страниц его жизни безнадёжно порвана. Он сухо молчал о Софе, довершая догадки о том, что всё, о чём поведала Голикова, не являлось пьяным бредом. Забег по замкнутому кругу нашёл свой финал. Софке надоело выполнять функцию терпеливой жилетки, памятуя о том, что жажда искренних чувств сильнее мучительной привязанности.