Сказочная фантастика. Книга вторая - Уильям Тенн

ты...

— Да. Стоит попытаться. Слушай, женщина: люди никогда не опускались на дно. У морского народа нет ни кораблей, ни металлического оружия, способного долго не ржаветь. Никогда наши расы не объединялись, не работали вместе. Но если они попробуют.. может быть...

Ингеборг долго просидела молча, потом еле слышно произнесла:

— А ты, может быть, погибнешь...

— Да-да, но что с того? Все мы обречены с рождения. Морские люди держатся вместе — они должны так поступать, но жизнь одного из нас не ценится высоко. Как смогу я скитаться по свету, зная, что не сделал для своей сестры Ирин, так похожей на нашу мать, все, что было в моих силах? — Тауно прикусил губу. — Но корабль с моряками... Как его раздобыть?

Они продолжали разговор, и она все пыталась отговорить его, а он все тверже настаивал на своем. Наконец она сдалась.

— Как знать... Быть может, я смогу показать тебе, что ты хочешь, — сказала она.

— Что? Как?

— Ты ведь понимаешь, что рыбацкие лодки Элса слишком хрупки для того, что ты задумал. Не сможешь ты и нанять корабль у уважаемого владельца — ведь у тебя нет души, а план твой безумен. Но есть, однако шлюп — небольшой, но все-таки корабль, плавающий из Хадсунда. Это — город в нескольких милях отсюда в конце Мариагер-фьорда. Я хожу туда по базарным дням, и потому знаю людей с этого корабля. Он торговый, возит грузы на север до Финляндии, на восток до Вендланда, и на запад до Исландии. В наших отдаленных краях моряки не могут удержаться от пиратства, если им кажется, что они сами не рискуют Экипаж на том корабле — шайка головорезов, а хуже всех — сам капитан. Он родом из хорошей семьи, жили они неподалеку от Фернинга, но его отец выбрал не ту сторону в ссоре между сыновьями короля, и потому у герра Ранильда Есперсена не осталось ничего, кроме этого корабля. К тому же, он горько клянет ганзейских купцов — их корабли вытеснили его из тех мест, где он раньше удачно торговал. Кто знает, вдруг он достаточно отчаянный, чтобы отправиться с тобой?

Тауно задумался.

— Возможно. М-м-м... мы, морской народ, не имеем обыкновения предавать и убивать своих соплеменников, как то проделывают люди, обладающие душами. Я умею сражаться и не побоюсь схватиться с кем угодно, с любым оружием в руках или без него. Но все же если дело дойдет до придирок и придется опасаться нападения его моряков, то нам троим выдержать такое будет трудно.

— Знаю, — согласилась Ингеборг, — Тогда лучше и мне отправиться с вами — немного заработать, а заодно и присматривать за ними, чтобы вовремя предупредить вас.

— В самом деле? — удивился он и тут же добавил: — Тогда ты получишь честную долю добычи, подруга. Ты тоже должна получить свободу.

— Если мы останемся в живых. А если нет — то что заранее волноваться? Но, Тауно, только не подумай, что я предложила это из жажды богатства...

— Конечно, мне нужно поговорить с Эйджан и Кеннином... составить план... еще раз поговорить с тобой... Но все же...

— Верно, Тауно, верно. Завтра, всегда, когда угодно ты получишь от меня все, что тебе будет нужно. Но сегодня я прошу лишь об одном — перестань беспокоиться, изгони тревогу, и пусть останутся только Тауно и Ингеборг. Смотри, я сняла для тебя платье...

6

Черный шлюп «Хернинг» вышел из Мариагер-фьорда. Попутный ветер наполнил паруса, и судно с доброй скоростью поплыло на север. Оказавшись на палубе, Тауно, Эйджан и Кеннин сбросили человеческую одежду — это вонючее душное тряпье, в котором им пришлось для маскировки ходить несколько дней, пока шли переговоры с Ранильдом Есперсеном. Шестеро из восьми моряков алчно вскрикнули, увидев Эйджан, прикрытую лишь переброшенными за спину распущенными медно-красными волосами. Все они были грубы и неотесаны, покрыты шрамами от бесчисленных драк, искусаны вшами, а их подбитые ватой рубашки и штаны, как и кожаные камзолы были заляпаны застарелыми и вонючими жирными пятнами.

Седьмым был семнадцатилетний парнишка Нильс Йонсен. Незадолго до Тауно он, желая помочь матери-вдове растить младших братьев и сестер, пришел в Хадсунд в поисках работы, но не смог отыскать ничего, кроме места на «Хернинге». Это был худощавый симпатичный парень с соломенными волосами и свежим лицом. При виде обнаженной Эйджан его глаза наполнились слезами.

— Как она прекрасна, — прошептал юноша.

Восьмым был капитан. Он нахмурился и сошел с полуюта, заслоняющего рулевого у румпеля от ветра и волн. Ниже носовой палубы, на которой возвышалась мачта, находилась главная палуба, тоже с мачтой, двумя люками и талями; там лежал груз, перевозившийся не в трюме, был там еще блок красного гранита длиной в три фута и весом около тонны, десяток более мелких якорей и множество канатных бухт.

Ранильд подошел к детям морского царя, когда они, примостившись вместе с Ингеборг у левого борта, разглядывали проплывающие мимо длинные холмы Ютландии. Стоял ясный день, солнце ослепительно сверкало на серо-зелено-голубых шапках гор. В оснастке свистел ветер, а корпус корабля потрескивал всякий раз, когда бушприт шлюпа в виде фигуры с зажатой в зубах костью поднимался из волны. Над головами, словно метель, крича мельтешили белокрылые чайки. Пахло солью и смолой.

— Эй, вы! — рявкнул Ранильд. — Кровь божья! Приведите себя в приличный вид!

Кеннин с отвращением взглянул на капитана. Долгие часы им пришлось торговаться с ним в задней комнате гостиницы со скверной репутацией, и уже привычная грубость Ранильда показалась теперь оскорбительной.

— А ты кто такой, чтобы говорить о приличиях? — фыркнул Кеннин.

— Остынь, — негромко бросил ему Тауно.

Он относился к капитану не с большей любовью, но все же несколько спокойнее. Ранильд был хотя и невысок, но широкогруд и мускулист. Черные, никогда в жизни не мытые волосы обрамляли грубое лицо с перебитым носом и блеклыми глазами; сквозь бороду, отросшую почти до живота-бочонка, виднелись щербатые зубы. Одет он был так же, как и вся команда, но на поясе у него висели короткий меч и нож; обут он был в сапоги из мягкой кожи, тогда как его моряки ходили в башмаках, а то и просто босиком.

— В чем дело? — спросил Тауно. — Ты, Ранильд, можешь не снимать одежду, пока она не сгниет и не свалится с тебя сама. Но мы-то