Собрание сочинений в десяти томах. Том 7 - Юзеф Игнаций Крашевский

подчиненная роль, вовсе не имел желания исполнять капризы своей супруги, а напротив, проявил свою собственную волю и необычайную хитрость.

Прежде чем открыто выступить против Баси, он так запутал ее дела, что все ее имущество, дома и деньги Свинягловы, одолженные у него разными лицами, все это очутилось в его руках, и вместо того, чтобы Фриц был ее рабом, Бася оказалась в зависимости от него.

Кроме того, красавец Фриц, хоть сам был волокитой и имел любовниц, жене своей не дал никакой свободы и не позволил ей кокетничать. Когда вскоре после смерти родителей старинный их приятель и друг Баси Среневита подъехал к дому и хотел у них остановиться, Фриц, осведомленный о прошлой жизни своей жены, категорически воспротивился этому. Подбоченившись, он у ворот заступил гостю дорогу и откровенно заявил ему, что не желает его иметь у себя в доме.

Бася, стоя у окна, наперекор мужу, кричала, что дом принадлежит ей, и приглашала гостя заехать к ним; муж со смехом возражал ей, что желает сам быть хозяином в доме.

Среневита, оказавшийся свидетелем спора между супругами, вначале смеялся, а потом ему надоело, и он, послав Басе воздушный поцелуй, повернул лошадей и уехал в другое место: у него в городе было много приятелей.

Между супругами начались постоянные споры и ссоры. Веселый и насмешливый Фриц говорил ей неприятную правду, а она его ругала последними словами и плакала, принимая все это ближе к сердцу, чем муж.

У Фрица, очевидно, давно уже был составлен какой-то план, и он разумно выполнял его, приближаясь к своей цели.

– Женщину, – говорил он, – необходимо держать в ежовых рукавицах, –между тем, она вовсе не хотела подчиняться.

Между ними произошла война, в которой красивая Бася потерпела поражение. Свет в ее глазах стал гадким, она сама начала дурнеть, и вся ее молодость сразу как бы пропала. Сначала начали выпадать волосы, зубы расшатались, лицо пожелтело, и чем больше она его красила, тем больше на нем появлялось морщин, и оно становилось темнее.

Глаза потеряли свой блеск, она похудела. Общество, всегда считающееся только с действительностью, увидев ее такой изменившейся, начало от нее удаляться. К тому же и Фриц не отличался особенным гостеприимством; он музыки не признавал, шутов гнал вон и гостям не предлагал никаких угощений.

Одинокая бедная Бася, лишенная Богом единственной радости, которая могла усладить ее жизнь – Господь ей детей не дал – по целым дням плакала. Эти слезы сердили Фрица, не вызывая в нем никакого чувства сострадания к ней.

Он иногда вел разговоры о скачущей козе и тому подобные, которые еще удваивали гнев и слезы Баси.

Он сам был тверд, как камень. Развлекаясь в народе, он не позволил, чтобы жена ему сделала какое-либо замечание; веселый и хладнокровный он властвовал в доме, в который ему, чужому, удалось когда-то попасть. Ничего удивительного нет, что разочарованная красавица Бася в поисках утешения нашла его в молитвах. Подобно тому, как она раньше относилась страстно ко всему, что делала, так и теперь, вступив на путь набожности, она не знала границ в своем усердии. Как когда-то она напролом вталкивалась среди людей, так и теперь она льнула к Богу.

Начав каяться, она в своем раскаянии не знала меры. Дорогие кружевные платья, окаймленные мехом, заменились черными, серыми, коричневыми, почти монашеского покроя.

У нее было много собственных драгоценных вещей, на которые Фриц уже давно засматривался; некоторые она, наперекор ему, отдала в костелы, другие продала и деньги пожертвовала на богоугодные дела и самым дорогим жемчугом украсила ризы для доминиканцев. Возможно, что назло мужу она начала приглашать в дом монахов в большом количестве, а так как Фриц из боязни оскорбить духовенство не осмеливался оказать им плохой прием или отделаться от них, то всегда к обеду и вечером в доме было несколько монахов. Все остальное время Бася проводила в костелах.

Это была ее единственная победа, одержанная над Фрицем, и надо отдать ей справедливость, что поле брани было ею удачно выбрано, так как муж ее оказался на нем бессильным.

Правда, он начал убегать из дому, но таким образом он уступал ей власть в доме. Роли переменились, и не только она сама делала ему указания, но и натравливала на него доминиканцев, которые, говоря как бы о вещах посторонних, постоянно донимали Фрица.

Подобно тому, как раньше ни одно пиршество, ни свадьба, ни танцы, ни музыка не проходили без присутствия Баси, так и теперь без нее не обходилась ни одна процессия, и она ходила ко всеми обедням, принимала участие во всех ежегодных храмовых праздниках.

В доме соблюдались самые строгие посты, против которых Фриц боялся протестовать, и она особенно следила за тем, чтобы он их тоже соблюдал. Матертера, ограбивший ее и отравивший ей жизнь, наконец, сам упал духом, и жизнь ему опротивела, но Бася была довольна этой переменой. Во-первых, она увидела, что черный цвет ей к лицу, и к ней немножко возвратилась ее прежняя красота; затем, люди оценили ее теперешнюю солидность, религиозность, возвращение на путь истины, и те, которые были раньше на стороне мужа, теперь все были за нее и находили Фрица виновным. Бася своим рвением первенствовала среди других женщин, и ее религиозность служила для них недостижимым идеалом. Она ежедневно в течение, по крайней мере, одной обедни лежала пластом, во время других молитв она стояла на коленях. Участвуя в процессиях, она выбирала для себя самый тяжелый крест, под тяжестью которого она сгибалась. Бася одевала на себя одежду послушниц и зимою, босая, странствовала из одного костела в другой; во время поста она отбывала долгие стоянки на коленях.

Но ей всего было мало; вступившая раз на этот путь, она находила, что ей следовало еще больше наказать свою плоть, потому что люди слишком заняты светскими делами, а Богу служили вяло и небрежно.

Ее даже не удовлетворила строгая отшельническая жизнь монахинь в Новом Сонче и в других монастырях, куда она ездила и иногда даже проводила несколько дней.

Она придумывала для себя особенные мучения, истязала свое тело ежедневно до крови, сдавливая его впившимися в него поясом, не снимала с себя власяницы.

Эти религиозные упражнения одуряли ее, приводя ее в состояние страстного восторга, опьянения, которое проявлялось иногда плачем, а иногда странным истерическим смехом.

Более примерного и явного покаяния в грехах никогда не было. Она сама, ударяя себя в грудь, рассказывала о своем прошлом такие вещи, о которых никто не знал, а так как она