Святой преподобный Ефрем Сирин. Творения. Том 3 - Святой преподобный Ефрем Сирин

Но хотя, как сказал я, испытание и было потребно, однако же Бог не дозволил сатане послать для того к Адаму какого-либо Ангела, или Серафима, или Херувима. Не дозволил также сатане и самому прийти к Адаму в Едемский сад в образе человеческом или божественном, как приступал он к Господу нашему на горе. Не пришли также к Адаму какие-либо большие или лучшие звери, бегемот и левиафан, не пришли и другие звери или животные чистые, чтобы не послужило это сколько-нибудь извинением для преступивших заповедь. Дозволено же было прийти к ним змию, который, хотя хитер, но безмерно презрен и гнусен. Змий, приступив к людям, не сделал никакого действительного чуда, не принял даже на себя ложного вида, но предстал в том виде, какой имел: предстал пресмыкающимся, с поникшими долу глазами, потому что не мог взирать на сияние зрака той, которую хотел искусить. Не пришел он, от страха, к Адаму, но пришел к Еве, чтобы скорее склонить её к вкушению плодов того древа, с которого запрещено было вкушать, — пока еще не вкусила она дозволенных ей плодов с тысяч и тем (тмы, то есть десятков тысяч) других дерев. Не вкусила же она не потому, что постилась, но потому что ей еще не овладел голод, ибо была только сотворена. Конечно, змию не воспрещалось идти с такой поспешностью к Еве, ибо эта-то поспешность змия не служила в его пользу. Он пришел в то время, когда едва сотворенная Ева не знала еще, что такое голод, и красота дерева не возбуждала в ней борьбы пожеланий. Итак, поскольку Ева не чувствовала голода, и древо не вводило её в борьбу, то змию не воспрещалось стать её искусителем. Ибо если Ева победила бы в кратковременной брани и в недолгой борьбе, и змий, и кто был в змие, подверглись тому наказанию, какое и понесли, то Ева и муж её вкусили бы плодов жизни и приобрели жизнь вечную, прияв по правде то бытие, какое было им обещано; они по правде стали бы обладать всем тем, что прежде им даровалось по благости.

Потому искуситель поспешил прийти, и не был удержан. Уже то самое, что искуситель приходит вместе с заповедью, могло бы вразумить искушаемых, что он — искуситель, и предостеречь их от козней его. Искуситель приходит и обещает им нечто великое, да он и не мог хвалиться чем-либо малым. И тот, кто в змие, так сказал через него жене: «Подлинно ли сказал Бог, да не ясте от всякаго древа райскаго?» (Быт. 3:1). Здесь надлежит заметить, что велика была бы заповедь, если бы воспрещалось вкушать плоды всех дерев, по сказанному змием, а поскольку заповедовалось противное, то заповедь почти и не считалась заповедью, ибо была очень легка и дана только на время, пока не отступит от них искуситель.

Ева отвечала змию и сказала: плодов всякаго древа райскаго ясти будем: от плода же древа, еже есть посреде рая, рече Бог, да не ясте от него, ниже прикоснетеся ему, да не умрете (Быт. 3:2–3). Змий и бывший в змие, слыша, что плоды всех райских дерев отданы им в пищу, а воспрещено вкушать плоды только одного древа, думали уже, что со стыдом им должно удалиться, ибо видели, что обещать им нечего. Поэтому искуситель обращает внимание на самую заповедь Давшего её, которой воспрещалось не только вкушать плоды древа, но даже приближаться к нему, и он понял, что Бог предостерегал их от воззрения на древо, чтобы они не пленились красотой его, а потому склоняет Еву обратить на него взор и говорит: не смертию умрете. Ведяше бо Бог, яко в оньже аще день снесте от него, отверзутся очи ваши, и будете яко бози, ведяще доброе и лукавое (Быт. 3:4–5). Ева не вникла в слова змия, не рассудила, что он как искуситель говорит противное, сказанному Богом, не возразила змию его же словами и не сказала: «Как отверзутся очи мои, когда не заключены? И как, вкусив плодов древа, узнаю доброе и лукавое, когда и до вкушения имею таковое ведение?» Она упустила из вида, что надлежало ей сказать в ответ змию, и по желанию его отвратила очи свои от змия, который был пред ней, устремив взор на древо, к которому запрещено было приближаться.

Змий умолк, потому что примечал давно уже её виновность. Не столько услышанное Евой обещание убеждало её вкусить плода сего древа, сколько устремленный на древо взор обольщал сорвать плод его и вкусить. Ева могла сказать змию: «Если я лишена зрения, то как вижу все видимое? Если не умею различать добра и зла, то почему разумею, хорошо ли, худо ли твое обещание? Почему знаю, что хорошо быть богом, вожделенно иметь отверстые очи? Откуда мне известно, что смерть есть зло, если я лишена этого, — и для чего пришел ко мне? Приход твой к нам свидетельствует, что имеем мы все это, ибо обещание твое изведываю тем зрением, которое уже имею, и той способностью различать доброе и худое, которая уже есть у меня. Если же имею у себя, что обещаешь мне, то где вся твоя хитрость, когда не укрылось от меня коварство твое?» — Но Ева не сказала так змию, ибо, сказав, победила бы его, но устремила взор свой к древу, чтобы скорее быть побежденной.

Ева, предавшись пожеланию очей своих и вожделев быть богом, что обещал ей змий, срывает запрещенный плод и вкушает тайно от мужа своего, а потом дает и мужу, который также вкушает. Поскольку Ева поверила змию, то поспешила и вкусила прежде мужа, надеясь, что уже облеченная божеством возвратится к тому, от кого произошла человеком. Она поспешила вкусить прежде мужа, чтобы стать главой того, кто был её главой, соделаться повелительницей того, от кого должна была принимать повеления, явиться по божеству старее того, пред кем моложе по человечеству. Когда же вкусила и не стала превосходнее прежнего, хотя и не умалилась, но и не приобрела того, чтобы отверзлись у ней очи, потому что не сделалась богом, как ожидала, не приметила также, чтоб отверзлись у ней очи увидеть свою наготу, — тогда принесла плод и мужу своему, и многими просьбами убедила его вкусить, хотя и не написано, что упрашивала его.

Итак, Ева, вкусив, не умерла смертью, как сказал Бог, но и не стала богом, как говорил змий. Если бы открылась её нагота, то Адам пришел бы в страх и не вкусил, и хотя не стал бы виновен как невкусивший, однако же не был бы и победителем — как не подвергшийся искушению. В таком случае Адам удержался бы от вкушения наготой жены, а не любовью к Давшему заповедь или страхом Божиим. Поскольку же надлежало, чтобы Адам не надолго подвергся искушению от обольщения Евы, как она искушалась обещанием змия, то Ева приблизилась к древу, вкусила плод его, и не открылась нагота её. Когда же обольстила она Адама, и вкусил и он, тогда, говорит Писание, отверзошася очи обема, и разумеша, яко нази беша (Быт. 3:7). Итак, очи их отверзлись, но не для того, чтобы стать им богами, как говорил змий, а для того, чтобы увидеть наготу свою, чего и домогался враг.

Потому-то и были прежде отверсты очи прародителей, чтобы видеть все; заключены же, чтобы не видеть им древа жизни и собственной своей наготы. Враг завидовал прародителям, ибо они по славе и дару слова явились выше всего, что на земле, им одним обещалась вечная жизнь, какую могло дать древо жизни. Таким образом, завидуя и тому, что было у Адама, и тому, что должен был он приобрести, враг устраивает козни свои и в кратковременной брани отъемлет у них, чего не должно бы им утратить в продолжительной борьбе. Если бы змий не вовлек их в преступление, то они вкусили бы плодов древа жизни, и древо познания добра и зла тогда не стало бы для них запретным, ибо от одного из этих древ приобрели бы они непогрешительное ведение, а от другого прияли бы вечную жизнь и в человечестве стали бы богоподобными.

Прародители приобрели бы непогрешительное ведение и бессмертную жизнь еще во плоти, но змий своим обещанием лишил их того, что могли приобрести, уверил, что приобретут это преступлением заповеди, — и все для того единого, чтобы не приобрели обещанного Богом через соблюдение заповеди. Обещав, что будут яко бози (Быт. 3:5), лишил их этого, а чтобы обетованное древо жизни не просветило очей их, обещал, что очи их отверзет древо познания.

Если бы прародители захотели и после преступления заповеди покаялись, то хотя не возвратили бы себе того, чем обладали до преступления заповеди, но, по крайней мере, избавились бы от проклятий, какие изречены земле и им. Конечно, и Бог замедлил прийти к ним для того, чтобы они осознали взаимную вину, а когда Он, Милосердый Судия, придет к ним, стали бы умолять его. Пришествие змия не было замедлено, чтобы красивый вид древа не увеличил соблазна. Судия же медлил прийти, чтобы дать возможность прародителям приуготовиться к молению. Но поспешность искусителя не помогла им, хотя поспешность эта могла служить к их пользе; не воспользовались они и медлительностью Судии, хотя медлительность эта имела ту же цель.

И услышаста глас Господа Бога ходяща в раи по полудни: и скрыстася… от лица Господа Бога посреде древа райскаго (Быт. 3:8). Не одним долготерпением, показанным прародителям, Бог хотел им пособить, но и звуком стоп Своих желал оказать им помощь; тихие стопы Его для того и издавали глас (звук), чтобы приготовились они умолить Пославшаго этот глас. Когда же ни медлительность Его, ни предшествующий Ему глас не произвели того, чтобы они пришли и предстали Ему с молчанием, тогда Бог к гласу стоп Своих присовокупил глас уст Своих и сказал: Адаме, где еси? (Быт. 3:9). Но Адам, вместо того, чтобы исповедать вину свою и умолять Милосердого прежде, нежели произнесет Он на него определение суда, говорит: глас Твой слышах… в раи, и убояхся; ибо увидел, яко наг есмь, и скрыхся (Быт. 3:10). Глас стоп, предшествовавший Богу и возвещавший осуждение Адамово, изображал тот глас Иоаннов, который должен предшествовать Сыну Божию: Ему же лопата в руце Его, и отребит гумно Свое… плевы же сожжет огнем… пшеницу же очистит, чтобы положить в житницу Свою (Мф. 3:12).