Последние узы смерти - Брайан Стейвли

сказал он.

– Я могу остаться здесь, – тихо ответила она. – Умру на своих условиях.

– И какие же это условия?

Тристе закусила губу.

– Это его условия, – сказал Каден, указав на восток. – Ил Торньи. Все, что случилось с тобой после храма Сьены, – случилось из-за него, и если он тебя найдет, победа будет за ним.

Она замотала головой, скривила губы в гримасе нерешительности, уставила взгляд на Кадена.

– А я? – тихо заговорила она. – Где моя победа? До нее тебе дела нет?

– Сейчас победа – это выиграть еще немного времени, – ответил он. – А для этого надо уходить на запад, уходить сейчас же, нужно чуть-чуть увеличить разрыв между нами и опасностью.

Воцарившееся молчание прорезал смех Длинного Кулака.

– О, опасности хватит повсюду.

Каден встретил его лихорадочный взгляд:

– О чем ты?

– У ил Торньи была причина не посылать людей к кента в горах.

– Какая же?

– Чтобы к ним попасть, пришлось бы пройти в тени крепости Присягнувших Черепу. Жрецы Ананшаэля не ведают, что в неполном дне пути от Рашшамбара стоят врата кшештрим.

41

Сколько Адер себя помнила, древние стены вокруг «старого города» служили скорее приютом влюбленных, чем воинов. Сама она, конечно, никогда здесь не бывала: древняя стена – не место для принцессы, но слышала, что юные парочки рука об руку прогуливаются по широкому гребню, нашептывая друг другу нежные пустяки и любуясь простирающимся по обе стороны Аннуром, ныряют в тени расставленных по всей длине сторожевых башен. Ходила даже поговорка: «Всю стену обошли». Говорилось это с подмигиванием и хитрой улыбочкой и не имело никакого отношения к одиноким часовым давно минувших столетий.

Эта стена когда-то, долгие века назад, обозначала границу Аннура. Солдаты Териала выстроили ее для обороны от набегов с севера. С тех пор северные земли вошли в состав империи, короли Раалте, Ниша и Бреаты лишились наследственных титулов и голов, а их потомки уступили свои владения Аннуру. С тех пор войны за новые земли шли на севере, на юге и на западе, а город рос, выпячивался за стены. Адер изучала старые карты. Поначалу там было немного построек – вроде наросших на днище корабля ракушек, но с ходом десятилетий и веков их делалось все больше, и теперь за поясом стен лежала целая треть Аннура: храмы, площади, рынки, проезжие пути, целые кварталы на десятки тысяч человек.

Стоя на одной из башен Териала, Адер думала о том, что смена архитектуры войн на архитектуру любви свидетельствовала об успехах Аннура.

«А обратная перемена, – подумала Адер, – о ее поражении».

Ей было видно, как усердно трудятся Сыны Пламени, снося дома и рынки, обращая вспять вековой прогресс, разбирая кузницы и конюшни, разваливая храмы на плиты и балки и снова складывая их в баррикады поперек улиц и переулков. Все ценное, все, что могло хоть в малости быть полезным врагу, предавали сожжению. На каждой площади, на каждом углу догорали кучи углей, наполняя летнее небо тошным жирным дымом.

В этом разрушении Адер черпала странную и пугающую решимость. Год назад она бы в такое не поверила. Снести половину своего города в те времена показалось бы постыдным поражением, самой позорной капитуляцией. А сейчас подготовка к обороне виделась хоть каким-то делом.

Тристе скрылась, ее было не достать; Каден с ил Торньей делали последние ходы в почти непостижимой для нее игре – в состязании, решавшем будущее всего мира. Адер же была в нем бесполезной, лишней, если не хуже того. Она не представляла, как можно спасти богов и остановить кшештрим, но это вдруг оказалось не важным или не таким уж важным. Ургулы близко. Ургулы идут на Аннур. Совет распался, разбежался почти без остатка. Значит, оборона легла на нее, а оборона города требовала уничтожить немалую его часть.

Дело было необходимым, но мерзким. У нее на глазах из переулка выскочила шайка оборванцев, нагруженных кипами богатых тканей. Что они станут делать с муслином и бархатом? Они, может быть, сами не знали. Зато знали, что этой части Аннура все равно гореть. Отсюда насилие, мародерство и даже самоубийства – все это стало неизбежным с той минуты, как Адер отдала приказ.

– Ваше сияние.

Она обернулась к поднявшемуся по башенной лестнице Лехаву: одной рукой тот четко отдавал салют, другая лежала на рукояти меча. Судя по брызгам крови на этой руке, оружие недавно покидало ножны. Держался командующий Сынов Пламени прямей копья, но выглядел изможденным. Глаза провалились, безупречный мундир измарался в золе и копоти. На костяшках кулаков порезы и царапины.

При виде его Адер напряглась:

– Опять?

Он кивнул.

– Хорошо, – сказала она, – идем.

Лехав замялся, видно разрываясь между воинской дисциплиной и желанием высказаться.

– Необходимости в этом нет, ваше сияние, – наконец решился он. – Незачем вам бывать там каждый раз. Напрасный риск. Сыны Пламени занимаются эвакуацией и обороной. Справятся и с казнями.

– Справятся, – ответила Адер. – Но люди вправе услышать, что происходит и почему. Вправе услышать это от меня.

– И что, услышав вас, они с радостью сунут голову в петлю? Много ли им проку, что император лично спустился со стены объяснить, в чем они провинились?

– Это не ради приговоренных, – тихо ответила она. – Они свою дорогу выбрали. Это для остальных.

– И что они с того поимеют? – покачал головой воин.

– Шанс выжить.

Адер с седла оглядела квартальную площадь. Ничего особенного. Две булочные – хозяева, верно, всю жизнь соперничали за покупателей. Портняжная мастерская. Три таверны. Маленький храм Бедисы. Таких площадей по городу сотни. К ночи все эти дома сгорят, и Адер, даже представляя численность их обитателей, не могла просчитать, сколько погубит жизней, сколько надежд разрушит вместе с этими дощатыми домишками, сколько разлучит семей. Есть необходимость, а способа подсчитать ущерб не существует. В полной мере подсчитать. По-настоящему.

За ее спиной, восточнее, к небу уже поднимался маслянистый дым. Она слышала невнятный рев огня, грохот простоявших сотню лет, а теперь рушащихся стен. С запада, с улиц, до которых она еще не добралась, доносились вопли и лязг стали. Опять сопротивляются. Значит, эта казнь не последняя.

Сыны уже повесили за неисполнение указа два десятка горожан. Их полагалось судить, но на суд не было времени. Напавшего на сносивших дома убивали, тело забрасывали в развалины – гореть вместе с бревнами и штукатуркой. Тех, кто призывал к неповиновению, казнили на глазах у Адер. Ее от этого мутило, но не менее тошно было представить, как Балендин со своими ургулами берут Аннур. Так она теперь жила – выбирая