Московская старина: Воспоминания москвичей прошлого столетия - Юрий Николаевич Александров

голосом спросил:

— Разве вы вчера не работали вечером? Почему не окончен оригинал?

Я ответил утвердительно, объяснив, что сейчас заканчиваю и подаю в корректорскую. Вот мой набор. Заканчиваю последнюю гранку. Вышло более четырехсот строк. Он рассмеялся, что-то проворчал себе под нос, пощупал рукой стоявший на уголке набор и сказал, чтобы я скорее давал в корректорскую.

Подав тиснутые гранки на читку в корректорскую, я с нетерпением ожидал их возврата, так как это решало мое дальнейшее пребывание в стенах «Кушнеревки». Момент тревожный! Наборщики же «подзванивали» надо мной и в то же время относились сочувственно, по-товарищески, одобряя:

— Ничего, привыкнешь! Дело обойдется. Не с тем еще придется столкнуться. Иди за новым делом.

Я пошел. На этот раз мне сказали, чтобы нашел кассу кегль* одиннадцатый и взял разбор для Толстого.

Наборщики опять начали подтрунивать, говоря:

— Вот повезло Петрову — с Иванова на Толстого!

Я уже смело отвечал:

— Не запугает! С почерком Л. Н. Толстого я знаком: набирал в типографии Волчанинова.

Перед обедом, когда у меня почти была уже разобрана касса, мне принесли прочитанные гранки моего набора. Все обошлось благополучно: корректура была незначительная, за что я получил одобрение от заведующего.

Так совершилось мое «боевое крещение». Первая проба была закончена, а вторая меня не страшила, и я вступил в ряды кушнеревцев, наборщиков-сдельщиков, заработав на первом деле в журнале «Артист» на статье музыкального критика И. Иванова за сутки 2 рубля 45 копеек.

С первых же дней работы в наборном отделении мне пришлось столкнуться с большими беспорядками, о которых я и хочу рассказать.

Наборная типография была расположена на втором этаже. С правой стороны, от Пименовской улицы* по Щемиловскому переулку, находилось отделение наборщиков-сдельщиков, работающих на тексте. Вторую половину, выходящую во двор, отгороженную формо-реалами для досок набора и сверху реалов затянутую до потолка сеткой, занимало акцидентное помещение наборщиков-повременщиков и небольшое журнальное отделение «Русской мысли», «Фармацевта» и «Лесопромышленного вестника» под руководством метранпажа Е. О. Орлова.

Текстовое отделение имело свою кладовую и разборную; акцидентное отделение — свою, иначе говоря, козлы были отделены от баранов. Тут же в наборной стояли два или три печатных станка и одна или две «американки» для мелочных художественных работ.

Сколько всего работало наборщиков и учеников в обеих наборных, точно установить я не берусь, но не менее 90 человек.

Кроме того, было еще отделение газетных наборщиков, которые набирали газету «Новости дня». Это было совершенно изолированное помещение, в другом здании, во дворе, рядом с ученической спальней. Там же помещалась и редакция газеты.

Освещение было керосиновое: у каждого наборщика была приспособлена на специальной «кобылке» керосиновая лампа в 15―20 линий, от которой шла неимоверная копоть, в особенности вечером. Когда эти лампы горели, во всей наборной было страшно душно: температура доходила до 25―27°, а вентиляции не было. Страшно было взглянуть на себя в зеркало: все лицо в копоти.

Нередко бывали случаи, когда у сдельных наборщиков не хватало материала: бабашек, квадратов, линеек и пр. Они оставались специально работать в ночь для того, чтобы обеспечить себя всем необходимым на следующий день. Громили кладовую и ящики с материалами у повременщиков. Бывало и обратное. Утром, когда обнаруживался такой погром, между заведующими происходили грандиознейшие перебранки, доходящие временами чуть не до драки. Виновников же найти было трудно. Квадраты, шпации, шпоны,* а главным образом ходовые буквы исчезали из разобранной кассы, если ты их не успел вовремя припрятать куда-нибудь в укромное местечко, если не оставался работать вечером.

Отчего же все это происходило?

Конечно, от самой системы порядка в кладовых, которые были не на должной высоте. Наборщики знали все эти беспорядки, но свыклись с ними, а протестовать было трудно: вылетишь в два счета!

Раньше своего поступления в «Кушнеревку» я был несколько иначе настроен, так как многие говорили об образцовой постановке дела в типографии, но это не особенно бросалось в глаза по отношению к тем типографиям, в которых мне приходилось работать. Исключение в наборных «Кушнеревки» выражалось в следующем: здесь не было «подрядчиков-метранпажей», которые существовали в других типографиях, как, например, у Сытина, Левенсона, Лисснера, Волчанинова и других.

«Подрядчики» брали у хозяев и администрации с торгов дела, имели своих верстальщиков и наборщиков, которых эксплуатировали вовсю. Сами они зарабатывали иногда до 200―250 рублей в месяц, выжимая, что называется, каждую копейку у наборщика, который работал чуть ли не круглые сутки и с трудом мог заработать 35―40 рублей.

Счета подавались «подрядчику», и он своей рукой мог скинуть со счета сколько угодно. Жаловаться было некому — хозяин и администратор были на стороне «подрядчика».

Заработная плата выдавалась самим «подрядчиком» в каком-нибудь близлежащем трактире в день получки. Расчетных книжек не существовало. Удерживались тут же и авансы, которые выдавал «подрядчик» иногда деньгами, а большей частью записками в трактир к буфетчику, у которого он имел неограниченное доверие. Таких вычетов за получку набиралось порядочное количество: некоторым приходилось на руки получать жалкие гроши.

Такого положения на «Кушнеревке» не было; это можно было считать по сравнению с другими типографиями плюсом.

На «Кушнеревке» каждый индивидуально работавший наборщик имел у себя на руках расчетную книжку, в которую и вносился заработок. Кроме того, существовали небольшие записные книжечки, цель которых была следующая: через каждые два-три дня сосчитанные самим наборщиком гранки подавались в контору; ведающий этим подсчетом К. С. Индрих их проверял и записывал в записную книжку; к получке делалась общая сводка двухнедельного заработка, который вписывался в расчетную книжку.

Так было с гранками. Что касается правки авторской корректуры, которую приходилось править «на часы» (15 копеек в час), то она выдавалась заведующим кому попало. Давались корректурные гранки: наборщик правил день, два, три, прихватывая иногда и вечера. Когда гранки исправлялись, с ними вместе подавалась и записка на количество часовой правки, которую заведующий отдавал на руки не сразу, а перед подачей общего счета перед получкой, сбрасывая с записки по своему усмотрению сколько вздумается, на глазок.

Наборщики это положение учитывали и приписывали лишнее: напиши правильно — все равно скинет! Такова была система.

Сводки в машине правили тоже кто попало, отрывая от набора; за исправление сводки и сверки полагалось 15 копеек за час; отказываться никто не имел права. Когда я впервые попал в печатное отделение на правку сводки, то первое, что мне бросилось в глаза, значительно большее количество машин, чем в тех типографиях, в которых я работал до «Кушнеревки», и большего размера. Приводились в движение эти машины не руками, а через трансмиссии паром…

Общее количество рабочих и мастеров печатного