Тайны Кремля - Юрий Жуков

В пользу второй версия имеются и более веские аргументы. Во-первых, письмо Сталина, отправленное им Маленкову 13 декабря 1950 года, то есть незадолго до принятия столь принципиального решения. «Я задержался, — писал Сталин, — с возвращением в связи с плохой погодой в Москве и опасением гриппа. С наступлением морозов незамедлю быть на месте»[730]. Здесь обращает внимание то, что в наиболее критический момент для страны, тогда, когда решался вопрос — быть или не быть ядерной войне, главу государства заботило лишь одно — боязнь заболеть гриппом. Он ставил возвращение к исполнению обязанностей в зависимость от погоды. И все же такому яркому, чисто человеческому документу можно было бы и не придавать большого значения, если бы не то, что произошло 16 февраля следующего года.

Во-вторых, еще более показательным является «Журнал посетителей кремлевского кабинета Сталина», в котором Поскребышев скрупулезно фиксировал не только фамилии, но и время — часы и минуты — прихода и ухода к Иосифу Виссарионовичу. Это-то и позволяет обнаружить более чем показательное. Спад работоспособности у Сталина начался в феврале 1950 года и достиг нижнего предела, стабилизировавшись в мае 1951 года. Если в 1950 году, с учетом 18-недельного отпуска (болезни?) чисто рабочих дней — приемов посетителей в кремлевском кабинете — у него было 73, в следующем — всего 48, а в 1952, когда Иосиф Виссарионович вовсе не уходил в отпуск (не болел?) — 45. Для сравнения можно использовать аналогичные данные за предыдущий период. В 1947 году у Сталина таких рабочих дней было 136, в 1948 — 122, в 1949 — 113. И это при ставших обычными трехмесячных отпусках.

Столь же показательным является число таких рабочих дней у Сталина и по месяцам. В январе 1951 года их было 10, в феврале — 6, марте — 7, апреле — 8, мае — 5, июне — 3, июле — 5, августе — 4. После очередного, на этот раз полугодового отпуска (болезни?) с 10 августа 1951 года по 11 февраля 1952 года, Иосиф Виссарионович работал в своем кремлевском кабинете еще реже. В феврале — 3 дня, марте — 5, апреле — 4, мае — 2, июне — 5, июле — 5, августе — 3, сентябре — 4, октябре (в месяце, когда проходил XIX съезд партии) — 7, ноябре — 9, декабре — 4[731].

Разумеется, здесь следует учитывать и то, что Сталин проводил заседания, встречи с членами узкого руководства, прием подчиненных и иностранных гостей не только в Кремле, но и на «ближней даче» — в «Волынском», на окраине Москвы. В «Зеленой роще», «Холодной речке», «Мюссере» — своих резиденциях на Черноморском побережье Кавказа, в районе Сочи — Гагра. И тем не менее, даже без обращения к его недоступной «истории болезни», можно легко сделать единственно возможный вывод. Иосиф Виссарионович если и вынужден был отрешиться от интенсивной, как прежде, повседневной работы из-за плохого самочувствия, то сделал это, неважно — добровольно или по принуждению, не в последние недели или месяцы жизни, а гораздо раньше.

Но чем бы ни было вызвано решение от 16 февраля 1951 года, с того дня власть в СССР обрела принципиально новую конструкцию. На вершине пирамиды, в неких заоблачных высях, пребывал дряхлеющий Сталин, сохранивший, несмотря ни на что, все свои официальные посты и должности. Реальные же рычаги управления, исключительное и монопольное право принимать окончательные решения по важнейшим для страны вопросам оказались у нового триумвирата. Того, что как и прежде сам Сталин, как ядро ГКО в годы войны, соединял две ветви подлинной власти: государственной исполнительной, представленной Булганиным и Берией, и партийной — в лице Маленкова. Вместе с тем соединил триумвират, но уже вынужденно, выразителей различных взглядов о путях дальнейшего развития СССР, о его внутренней и внешней политике.

Булганин, уже в силу только того, что являлся председателем бюро по военно-промышленным и военным вопросам, а Берия как направляющий всю работу в области ядерного оружия и ракетостроения выражали интересы «ястребов». Той части властной элиты, широкого руководства, которые полагали: страна должна прежде всего развивать тяжелую промышленность как основную базу оборонной. Следует сохранять жесткий курс во внешней политике. Не отступать перед натиском Запада, не уступать ему ни в чем, говорить с ним с позиции силы, и для того подкреплять советскую позицию, требования дипломатов мощными вооруженными силами.

Маленков, судя по многим косвенным данным, сохранял приверженность более мягкому курсу, отражая взгляды той группы в широком руководстве, которую условно можно называть «голубями». Они же считали, что обладания Советским Союзом собственным ядерным оружием вполне достаточно для паритета с США. Позволяет, отказавшись от конфронтации, говорить с Западом на равных и потому следует прекратить холодную войну, перейти к разрядке. Одновременно отказаться от гонки вооружений, теперь уже ставшей бессмысленной, ничего не дающей, и отказаться от приоритета развития тяжелой промышленности. Сосредоточить теперь усилия на подъеме сельского хозяйства, чье кризисное состояние усиливалось с каждым месяцем, заняться должным образом легкой промышленностью, чтобы постепенно поднимать жизненный уровень населения.

На реальный баланс сил в триумвирате, который и должен был предопределить победу одного из двух возможных курсов, воздействовало то, что Булганин, скорее всего, не играл самостоятельной, существенной роли. Транслировал взгляды Сталина и вместе с тем поддерживал Берию, усиливая, собственно, именно его позицию. Кроме того, на соотношение сил должен был воздействовать, хотя и опосредованно, третий уровень власти, на котором после 16 февраля оказались члены прекратившей существование «семерки» и сохранявшегося уже чисто формально, лишившись прежней значимости после появления триумвирата. БП СМ СССР: Молотов, Микоян, Косыгин, Каганович. Всем им, ради сохранения своих еще имевшихся властных полномочий, непременно следовало ориентироваться либо на Булганина и Берию, либо на Маленкова. Но до поры до времени, дабы не лишиться всего, вести себя предельно осмотрительно. Не высказываться определенно. Во всяком случае, до тех пор, пока не обозначится явный победитель, чтобы лишь в самую последнюю, решающую минуту и примкнуть к нему.

В результате перемен гораздо большее, нежели в последние годы, значение приобрел четвертый уровень власти, включавший зампредов СМ СССР, секретарей ЦК, членов и кандидатов в члены ПБ — аутсайдеров. Малышев, Первухин, Сабуров, Тевосян, игравшие ключевые роли в экономике; Пономаренко, Суслов, Хрущев — контролировавшие партаппарат; Ворошилов и Шверник — просто как обладающие голосами, могущие стать решающих на заседаниях. Наконец, весьма возросла роль и следующего эшелона широкого руководства. Членов ОБ: В. М. Андрианова — первого секретаря Ленинградского обкома, В. В. Кузнецова — председателя ВЦСПС, Л. 3. Мехлиса — министра госконтроля, Н. А. Михайлова — первого секретаря ЦК ВЛКСМ, Н. С. Патоличева — первого секретаря ЦК КП(б) Белоруссии, Б. Н. Черноусова — председателя СМ РСФСР. А так же министра госбезопасности В. С. Абакумова и фактического главы (из-за постоянной тяжелой болезни официального председателя А. А. Андреева) КПК М. Ф. Шкирятова.

Борьба за привлечение их как союзников, за усиление или ослабление их реального положения, воздействия на ход событий началась задолго до 16 февраля.

Еще 27 октября 1950 года непоколебимого сторонника Сталина, Мехлиса, освободили от должности министра госконтроля — «ввиду того, что по состоянию здоровья» ему «трудно исполнять обязанности». Назначили вместо него В. Н. Меркулова, бывшего министра госбезопасности, давнего, еще по Грузии, сотрудника и соратника Берии[732].

Спустя два месяца, 31 декабря, реорганизовали руководство МГБ, окружив Абакумова, подчинявшегося только Сталину, людьми Берии и Маленкова. Постановление, принятое в тот день ПБ, гласило:

«Учитывая, что объем работы министерства государственной безопасности СССР значительно увеличился в связи с передачей из МВД пограничных и внутренних войск, милиции, созданием новых оперативных управлений, а также для того, чтобы коллегиально рассматривать наиболее важные вопросы чекистской работы (выделено мною. — Ю. Ж.) Политбюро ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Увеличить количество заместителей министра государственной безопасности СССР до 7 человек.

2. Утвердить заместителями министра государственной безопасности СССР: тов. Питовранова Е. П., освободив его от должности начальника 2 главного управления МГБ СССР; тов. Аполлонова А. Н., освободив его от должности председателя Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР; тов. Королева Н. А., освободив его от должности начальника 3 главного управления МГБ СССР.

3. Утвердить т. Макарова В. Е. заместителем министра государственной безопасности СССР по кадрам, возложив на т. Макарова также обязанности по наблюдению за работой партийных организаций органов МГБ. Освободить тов. Свинелупова М. Г. от обязанностей заместителя министра государственной безопасности СССР по кадрам с использованием его на ответственной работе в системе органов МГБ».