Всё тот же сон - Вячеслав Кабанов

Москва, издательство «Книжная палата»

Прочитал я в книге В. Гроссмана «Жизнь и судьба» (выпущенной издательством в 1988 г.) статью Е. Коротковой-Гроссман. И вспомнил, когда вернулся с фронта в конце 1945 г., я прочитал книгу Бубеннова «Белая берёза». После прочтения у меня возникло такое омерзение к её содержанию и к автору. «Каков подхалим!» — подумалось мне. Дал прочитать товарищам-фронтовикам. Спросил их: «Ну, как вещь?» — они были такого же мнения об этой книге.

Уж больно подхалимски он нарисовал портрет Джугашвили (этого палача). Якобы сидит солдат в траншее ночью и видит — идёт над траншеей облик Сталина — весь в лучах и ореоле святого. Собственно, не идёт, а плывёт, витает. Какая низость и тупость, подхалимство. Ужас!

Нам на войне, в грязи, в холоде, во вшах, голодным, холодным, а то и мокрым — зимой, осенью, весной было, якобы, время думать об этом палаче. Мы, себе на уме, посылали им с Гитлером проклятья, а не молились на него. А эти бубенновы получали награды и сталинские премии за брехню. Думают, что народ им верил? Да, может, они и не думали, а тряслись за свою шкуру.

Статьи, корреспонденции, стихи таких писателей как В. Гроссман, И. Эренбург, Твардовский, Полевой мы читали в траншеях с упоением и согревались ими по-настоящему, по-человечески!

Ветеран войны и труда, инвалид Вас. Еф. Яшников.

Оренбургская обл., Тоцкий р-н, с. Тоцкое,

ул. Полевая, дом 9, кв. 6.

Это как отзыв о книге и памяти В. Гроссмана. Если издательство не сможет напечатать это моё послание, то прошу, пожалуйста, перешлите моё письмо Е. Коротковой-Гроссман.

29/IX — 89 г.

Письмо, конечно, хорошее и очень нужное для нас, для поддержания духа. К тому времени, когда пришло это письмо, мы уже подписывали в печать второе издание романа. Поразительно и замечательно вот что. К этому, второму, изданию Анатолий Бочаров написал статью «По страдному пути», где процитировал авторский дневник прохождения в «Новом мире» рукописи первого романа дилогии «За правое дело». Это 1950 год.

28 апреля уже была получена вёрстка. Но…

29 апреля. По доносу Бубеннова печатание приостановлено.

Вот если бы ещё и об этом знал фронтовик Вас. Еф. Яшников!

Однако была в письме его одна невольная несправедливость, в которой, конечно же, ни в малой степени он не виноват. Уж если об этом говорить, то повинен, пожалуй, один только я. Суть в том, что Екатерина Васильевна Короткова-Гроссман не писала эту статью. Написала же её — от первого до последнего слова — редактор книги Ирина Львовна Кабанова.

А было так.

Мы с Иркой прочитали «Жизнь и судьбу» в «Октябре», и оказалось, что у нас общее и странное впечатление. Роман как будто гениален… Как будто? Вот именно. Ощущение гениальности полное, а подтверждения полного нет. То ли это неотшлифованный, неокончательный ещё вариант, то ли рукопись найдена на чердаке, частично съеденной мышами… При этом всё, любое — может быть: ведь автора уже нет более двадцати лет.

И всё-таки я уже знал, что книгу надо делать. А после наших хождений по лабиринтам журнального текста я и другое знал, — что подготовку книги могу доверить только Ирине. Редакция у нас в издательстве чудесная, но так чуять текст — это совсем другое и редко бывает. К тому же в издательстве план, графики, сроки. Нет, тут необходим сторонний, свободный человек. Свободный, к тому же, в иных, и более высоких, смыслах.

Редакцию уговаривать не пришлось, уговорился и директор. С Ириной заключили договор. Дальше пошли чудеса.

В редакции «Октября» ничего по тексту прояснить не могли. Рукописи нет. Она была изъята, арестована и давно пропала.

А с чего же печатали?

«По случайно уцелевшему следу», как выразился Анатолий Бочаров.

Но намёки были. Даже такой, что есть, мол, где-то во вселенной нечто «тамиздатовское».

— Где?

Молчат, партизаны.

Связались с дочерью. Никакого толку. Показывает фотографии, байки про папу рассказывает…

Ирка мучает себя, затем меня. У неё, видите ли, ощущаемый внутренний ритм фразы не выражается её синтаксическим оформлением! Вот не было печали…

К примеру, фраза:

Но о своей работе, о той внутренней, о которой он говорил во всём мире с одной лишь Людмилой, он перестал говорить.

Ну и что? Смысл понятен. Нет — ей мало! Тут, говорит, скрыта экспрессия, она не проявлена…

Ещё фраза:

…читая даже близким друзьям записи своих, не доведённых до конца размышлений, он испытывал на следующий день неприятное чувство, работа ему кажется поблекшей, ему тяжело касаться её.

Опять что-то не то!

Ну, хорошо. Во втором случае можно применить двоеточие. Будет так:

…он испытывал на следующий день неприятное чувство: работа ему кажется поблекшей…

Нет, ей всё равно не то!

И вот, крутя-вертя, мучаясь и мучая других, Ирка по непонятному наитию прилаживает к ритмическому стыку сложный знак: запятую и тире.

Но о своей работе, о той внутренней, о которой он говорил во всём мире с одной лишь Людмилой, — он перестал говорить.

…он испытывал на следующий день неприятное чувство, — работа ему кажется поблекшей…

И стало видно, что запятая с тире работают! Всё стало на свои места. Да… но что сказал бы Гроссман?! Ирка звонит Екатерине Васильевне:

— Употреблял ли Василий Семёнович нетрадиционно запятую с тире?

— Да! Очень любил.

Потом догадка подтвердилась уже основательно, но об этом позже. И это только один пример работы впотьмах, на ощупь.

А время летело…

И статью, конечно, писала Ирка. А имя поставили Коротковой — для убедительности, что ли? — она же дочь! Я сплоховал.

В понедельник надо было категорически сдавать рукопись в набор, а в субботу Екатерина Васильевна вдруг надумала признаться, что у неё есть ксерокопия швейцарского издания романа, с которой работал (таки!) «Октябрь». Я встретился с нею в метро и взял ксерокопию.

Два текста, хотя и вышедшие один из другого, — это уже что-то. Но оставался один день. Присовокупив к нему ночь, Ирке удалось восстановить несколько купюр, сделанных в «Октябре».

Дальше было так.

Издательская работа приближалась к концу, уже пошла вёрстка. Редактор, к ужасу издательства, делает последние попытки угадать волю автора в многочисленных неясных и спорных местах…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});