Год на Севере - Сергей Васильевич Максимов

нет.

— Хороший, кажется, лес по ней вырос?

— Какой хороший! С виду — так пожалуй, а то нет — дряблый лес: на болотинах растет, где ему хорошим быть; пущай вон по сухо дольям который поднимается — ничего, живет, матерой есть. А много ли тебе суходольев? Все, гляди, мшина, да болотина, да зыбь, что человека в иных местах не держит. Озер опять насыпано по тундре-то по этой и невесть кое число; и живут крепко же большие, верст по тридцати бывают.

— И рыбы в них, чай, много?

— Где же без рыбы? Известно, много рыбы: щук, окуней, лещей. Да не ловят, разве которое озерко к кушне подошло, так кушники берут же про свое удовольствие, а то нет, чтобы...

— И птицы ведь много?

— Много, и — несветимая сила! — много!

— И ее не бьют?

— Где же всю-то перебьешь? Да и кому бить-то? Вон там, по Мезени, кладут путики[65] и много же этих путиков и у Печоры живет, да где ее всю перебьешь? Вот, видел даве чухаря? Сидит и глазом не двинет, словно человека-то он и не видал, словно человек-от ему и не страшен...

Послышался лай собаки, тот радостный привет, который бесконечно отраден и дорог во всех тех случаях, когда утомляешься долгим и скучным путем и ждешьне дождешься теплого угла, хотя бы, пожалуй, курного и грязного.

На лай этот отозвался и ямщик, обратясь ко мне с замечанием:

— Вон, собаки наши чуткие какие: за версту слышат. С виду ты им ломаного гроша не дашь: хохлатенькая такая да маленькая: да и все тут... Ан-нет!.. На охоте за птицей ли, за зверем ли — золотой человек!

— Привыкли, братец! Живут на лесу, около зверей, да с толковыми охотниками, вот и выучились!

— Оно, пожалуй, что и от этого!

Лай собаки и на этот раз не обманул нас: впереди уже чернела, как большая серая куча, кушня, до половины в снегу, вся целиком закоптевшая с кушником у дверей, который опять-таки, по обыкновению, подошел попросить на бедность и, взявши свое, ушел в избу. Изба на этот раз оказалась хорошей: в ней можно было напиться чаю и не задохнуться от дыма.

— Отчего, старик, у тебя в кушне-то не чадно?

— Чадво же живет, как топить начнешь. Теперь, вишь, скутал (закрыл), так, надо быть, оттого.

Коротенький декабрьский день с двумя часами света и часом бледного просвета, на утре и в сумерки, приходил к концу. Вскоре выплыла луна... Вспоминаются еще две кушни, слышались брань и крики ямщиков и робкий голос кушника, просившего хлеб. Я просыпался и опять засыпал до новых криков на сбившуюся с дороги переднюю лошадь и требований прогонов, на водку и пр. Это была последняя, третья, ночь моего путешествия по Тайболе.

Проснувшись на рассвете, я уже видел перед собой верстах в трех от нас, огромное, раскиданное селение с двумя церквами и перед ним большую снежную поляну. Мы спустились под гору.

— Ямщик, рекой, кажется, едем?

— Печорой.

— А впереди Усть-Цыльма?

— Она самая и есть.

Много зародилось в эту минуту мыслей в голове моей; трудно было собрать их воедино в то время. Правда, немного было между ними ласкающих и живительных. Холодом каким-то захолонуло сердце и немного отрадного виделось в этом настоящем; все же будущее казалось смутным и неизвестным. Вот, думалось мне, тот отдаленный, благословенный сильно расхваленный всеми Печорский край, богатый, по общему мнению, всеми дарами природы, но еще непочатый и неразработанный. Чем-то порадует он меня, одного из тех многих, кому предлагается он как предмет изысканий, и кому знакомство с ним достается так дорого и так трудно и зимой, и летом? Будут ли и здесь также словоохотны печорцы, как были предупредительно-искренни ко мне дальние жители дальнего Терского берега Белого моря, или также подозрительно, недружелюбно будут смотреть на всякий спрос мой и дело, как досталось мне испытать это в другом поморье — Кемском и Онежском?..

ПЕЧОРСКИЙ КНЯЗЬ

Ехать ли на Печору? — Предупредительные слухи и советы. — Летний путь на Печору. — Рассказ М. Ф. Истомина. — Дорожный случай. — Путь по р. Цыльме. — Сведения о князе. — Замечательная личность князя Е. О. Палавандова. — Его помощь и содействие. — Его рассказы о А. А. Марлинском (Бестужеве), А. С. Пушкине и А. С. Грибоедове. — Причина появления князя на Печоре. — Тифлисский заговор. — Грузинские царевичи и Додаев. — Суд и приговор. — Добрейший лесничий. — Его отношение к Печорским лесам. — Бесконечные споры устьцылемов. — Марья Савельевна. — Устьцылемский священник. — Услуги князя академику Кастрену и слобожанам. — Его нравственное значение и влияние.

Ехать ли дальше, на Печору? Стоит ли вновь рисковать временем и здоровьем в виду того, что работа ограничена сроком и суровая зима, видимо, обещает встречу с лютыми полярными морозами?

Эти досадные вопросы тотчас же и напросились вновь, как только раскинулась по гористому берегу вообще весьма картинной реки Мезени деревня Вожгоры. Отсюда прямо-таки и начинается зимняя дорога в эту страну, называемую у местных неученых географов «Отдаленной» и на самом деле представляющую собой край совершенно отделенный от прочих архангельских. Он живет самобытной жизнью, находится в зависимости от Пермского края по торговле и от камского Сарапулского края по хлебному продовольствию; с Архангельском он имеет сношения лишь на короткое время зимой, — летом почти совершенно недоступен. Десятки лет серьезно толкуют о том, чтобы отделить его в самостоятельный, независимый от Мезени уезд, оставив почему-то за Архангельской губернией.

Начинать исследования приходится, стало быть, снова и по другим приемам, с обязательными неудачами при торопливых работах, когда приходится брать не то, что хочется, а то, что дадут Христа ради, на бедность. Не очутиться бы и здесь в том же безвыходном и обидном положении непрошеного гостя, как нередко доводилось испытывать в раскольничьем Поморье. Первое же спопутное селение на Печоре, Усть-Цыльма, населено староверами и притом точно такими же, которые не едят из чужой чашки, в открытую спорят о правоте своей веры и в ревизских сказках из 1260 душ мужского пола записали 7 часть (250 чел.) незаконнорожденными. Въедешь каким-то оглашенным — выедешь несолоно хлебавшим. Не с той ноги коренная лошадь тронет с места или ямщик с левой стороны взберется на козлы, косой заяц перебежит дорогу — и снова покажется, что все