Особый контроль (сборник) - Сергей Андреев

— Странное имя. Вы издалека?

— Да.

Он не счел нужным пояснять, а я не стал выспрашивать. Пусть лучше молчит, чем врет.

— Вы мне чем-то нравитесь, Лиммель, — сказал я. — И я хотел бы вам помочь. Но город наш велик, а вас, как я понял, ищут.

— Я не хотел бы, чтобы у вас были из-за меня неприятности, — сказал он после паузы. — Я благодарен вам уже за то, что вы для меня сделали. Можете высадить меня, где вам удобнее.

Свою партию он разыгрывал очень точно, и это мне все больше нравилось.

— Высаживать вас в таком виде? Сначала нужно добыть хотя бы нормальную одежду. Денег у вас, конечно, нет?

— Н-нет. Но у меня есть вот это, — он протянул руку, и я увидел на ладони горсть сверкающих разноцветных камешков. Обычная история, все они тащат с собой эти камешки.

— Ого, — сказал я. — Однако, приятель, сбыть их будет нелегко. Спрячьте их пока что подальше.

Интересно, за каких идиотов они нас там держат? Камешки, конечно, красивые, и от настоящих мало чем отличаются. Только вот стоят по шесть монет за горсть. Того, что он показал, хватило бы от силы на пару кружек пива. Но говорить ему это я не стал. Дело не в камешках и не в деньгах. Дело в человеке.

Одежду ему мы добыли в трущобах на Холме. Там Лиммель держался неплохо и даже съездил по челюсти какому-то типу, который наставил на меня пушку в переулке, так что обошлось без стрельбы. В каре он переоделся и стал совсем похож на человека. Но отпускать его я, конечно, — не собирался, да он и не стремился меня покинуть. Мы двинулись с ним на Полигон в поисках подходящего убежища и людей, которые могли бы приобрести его камешки. Ничего у нас, конечно, не вышло, да и не в том была моя цель, но держался он неплохо, и ближе к полудню я привез его в кабачок Клемпа, чтобы перекусить и решить окончательно, что с ним делать дальше. И вот тут я увидел, как он достал из кармана трубку с таблетками, и едва успел поймать его за руку. И стало мне совсем тошно, и в душе уютно устроилось ощущение гадливой жалости, которое — я знал это по опыту — нелегко будет потом прогнать оттуда. Я сидел, потягивая помаленьку казенное пиво, и наблюдал, как Л им мель прямо на глазах превращается в трусливого червяка. Полдня было потрачено понапрасну, а впереди было еще черт знает сколько работы, чтобы от него избавиться, и от одной мысли об этом я готов был завыть. Наверное, еще полчаса, и я бы не выдержал и натворил каких-нибудь глупостей. Но этого не случилось, потому что Лиммель вдруг начал говорить — торопясь, сбиваясь, понимая, что мое к нему отношение вдруг резко переменилось, чувствуя, видимо, что вот-вот готов я бросить его на произвол судьбы. И этот его рассказ — нелепый и жалкий, как нелеп и жалок был сам Лиммель — вдруг породил в моей душе самому мне непонятное сострадание к этому человеку, сострадание, которого он, конечно же, не заслуживал.

— Я должен сказать вам правду, — начал он. — Только не считайте меня сумасшедшим. А впрочем, как вам угодно, и пусть меня даже отправят туда, где вы держите своих сумасшедших.

— Вы это серьезно, приятель? — спросил я его. — У нас туда возят вперед ногами.

Он съежился, услышав это, а мне самому стало противно от собственной мелочной жестокости. Впрочем, мое замечание его не остановило. С полминуты он помолчал, нервно сцепляя и расцепляя пальцы, а потом его понесло. Ну и историю я услышал…

— В-вы м-можете мне не верить, — заикаясь, заговорил он. — Н-но я прибыл из более далеких мест, чем в-вы думаете, — потом он немного помолчал и вдруг выпалил с видом человека, который убежден, что ему все равно не поверят: — Я п-путешественник во времени.

И я ему, конечно же, не поверил. Эдак и я могу обернуться простыней и бродить ночью по улицам, заявляя, что я — призрак хромого Гугона. Так я ему и сказал. Его это, впрочем, не остановило, и он принялся объяснять мне, как именно осуществляются путешествия во времени. Мир, как он утверждал, гораздо сложнее, чем думают наши ученые. Он, правда, не знаком с их трудами, но уже одно то, что я считал путешествия во времени невозможными, позволяло ему свысока смотреть на нашу науку. И хотя сам он в темпоральной физике, как он называл это, не разбирался, но пользовался ее достижениями и рассуждал поэтому с позиций высшего знания.

Так вот, если верить Лиммелю, путешествия во времени — вещь вполне реальная, причем путешествовать теоретически можно в любом направлении. Однако первые же эксперименты показали, что при перемещении в будущее возникают какие-то пока непонятные возмущения темпорального поля, приводящие к разрушению машины времени уже на первых секундах перемещения. Путешествия же в прошлое оказались настолько просты, что машины времени для их осуществления доступны практически любому жителю того мира, откуда прибыл к нам Лиммель. Только вернуться назад в свой мир оказалось практически невозможно. И совсем не потому, что путешественник как-то застревает в прошлом. Наоборот, в прошлом невозможно задержаться сверх промежутка времени, определяемого величиной полученного темпорального импульса, по истечении которого путешественника неизбежно выбрасывает обратно в то время, из которого он отправился — но уже в совершенно иной мир, в котором все совершенное им в прошлом произошло в действительности и оказало влияние на историю. Самым поразительным в его рассказе было утверждение, что своим появлением в прошлом человек не меняет того мира, из которого он отправился путешествовать. Он просто перескакивает в некий параллельный мир, порожденный, возможно, исключительно его собственным вмешательством в прошлое.

— Быть может, — сказал он с. какой-то затаенной гордостью. — Мир, в котором вы живете, родился благодаря моему вмешательству в его историю.

— Ну уж это вы, приятель, пожалуй, загнули, — я похлопал его по плечу. Выпитое пиво слегка шумело в голове, усталость постепенно отступала, и я слушал его треп уже вполне доброжелательно. Что, впрочем, не изменило моей решимости от него избавиться.

— Вы мне не верите? — спросил он.

— Конечно, не верю. Вот если бы вы на моих глазах выпорхнули из небытия на своей машине времени — где, кстати, вы ее держите? — тогда, может, и поверил бы.

И тут он вдруг зарыдал. Честное слово, так прямо по-настоящему взял и зарыдал. Уронил голову на руки и давай почти беззвучно трястись, размазывая слезы и сопли по рукаву. Уж лучше бы глотал и дальше свои таблетки, чем так позориться.

Надолго его, конечно, не хватило. Минут через пять, слышу, начал он что-то бормотать себе под нос, но прислушиваться мне было не интересно. Я, закурив новую казенную сигару, подозвал Клемпа и заказал ему еще пару кружек. Ну и бутербродов, конечно. Эх, испорчу я себе окончательно желудок таким питанием.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});