Пролог - Николай Яковлевич Олейник

лучше. Мы многое потеряли, не утруждая себя пониманием и практическим усвоением теории великого учителя пролетариев всех стран.

— Считайте, что вы убедили меня, дорогой Жорж. Мы еще к этому вопросу вернемся. А сейчас, дорогие друзья, пора отдыхать, время позднее.

— Как знаете, Сергей, — сказал Плеханов. — Мы люди свои. Горькая правда лучше сладкой лжи.

— Будем отдыхать, — повторил Сергей Михайлович, — утро вечера мудренее.

Неделя выдалась хлопотной. Не дожидаясь выхода «Карьеры нигилиста», Степняк начал небольшую повесть «Домик на Волге», сюжет которой давно волновал его. Кроме этого вместе с мисс Буль еще раз перечитывал верстку романа. Лилли оказалась хорошим знатоком языка, превосходным стилистом. Сергей Михайлович восхищался ее способностями.

— В колледже я любила писать сочинения на вольную тему, — говорила Лилли. — И всегда имела самый высший балл.

— А мне, знаете, шифрованные письма в самом начале нашей деятельности помогли вступить на писательский путь, — говорил в шутку Степняк.

— Это как же? — удивлялась Лилли.

— Каждое такое письмо надлежало зашифровать. Например, читалось только пятое слово. Представляете? Чтобы написать обычное письмо, надо было писать в пять раз больше слов, получалось целое сочинение.

Лилли от души смеялась.

— Преподаватели пророчили мне журналистскую карьеру, — продолжала она, — а я увлеклась музыкой. И так неудачно... — Смотрела на свои сухие, худенькие руки. — Подвели меня руки, начали болеть от частых упражнений.

— Ничего, Лилли, не унывайте. Вот откроем газету или журнал, примем вас в редакцию.

— С удовольствием, Сергей Михайлович. Мне очень радостно быть с вами, — сказала и смутилась. — Вокруг вас так много интересных людей. После поездки туда, на вашу родину, эти люди стали мне еще более близкими, даже какими-то родными. Удивительно, правда? Англичанка с деда-прадеда, английского воспитания — и вдруг привязалась к вам...

— Милая девушка, национальность — это еще не все. Посмотрите, сколько их — и наших, и ваших, — которым свое, отечественное, все равно что чужое! Главное — чем наполнена ваша душа, каковы ваши устремления. На баррикадах Коммуны, да и в Герцоговине, чему я сам свидетель, было много людей, различных по языку, по вероисповеданию, но их объединяло одно — борьба.

Лилли слушала, смотрела на него, боготворила.

— Я так мало знаю о вас, Сергей Михайлович. Расскажите мне о своем крае, об Украине. Очень хотелось поехать туда, но не от меня зависело. Мы когда-нибудь с вами побываем в степи, возле Днепра?

— Лучше не напоминайте мне об этом, — говорил с грустью. — Ярче и правдивее всех о моем крае расскажет вам Тарас Шевченко. Это наш великий поэт. Не менее велик, чем Байрон и Бернс. — Степняк подошел к полке, взял книжечку. — Вот вам «Кобзарь», его книга, библия нашей жизни.

— Но я ведь не читаю по-украински, — сказала, рассматривая книгу, — не разберусь в ней.

— Разберетесь. Украинское письмо близко к русскому.

— Что такое означает кобзарь?

— Кобзарь — это певец. Есть на Украине такие странствующие люди, преимущественно слепцы. Ходят по дорогам от села к селу, поют народные песни, часто сами их складывают. Народ любит кобзарей, называет божьими людьми. Вот послушайте, как пишет о них Тарас Шевченко. — Он легко нашел нужную страничку, — прочитал: «Перебендя, старий, слiпий, — хто його не знае? Вiн усюди вештаеться та на кобзi! грае. А хто грае, того знають i дякують люде...»

— Перебендя...

— Так у нас называют бродячих песенников, краснобаев.

— Я хочу знать этот язык, Сергей Михайлович, обучите меня, хорошо? Хочу прочитать вашего Шевченко.

Она намного моложе его, на тринадцать лет. Они недавно знакомы, а Сергей так привык к ней, как к родной. Но проходит день — ему уже не по себе, хочется видеть эти большие, будто чем-то удивленные глаза, высокий открытый лоб, легкие пряди волос... Хочется слышать ее голос — мелодичный, тихий, слегка печальный... Даже Фанни начала это замечать, подтрунивает: не влюбился ли на старости лет?.. Но это, видимо, из-за отсутствия собственных детей. Возможно, в жизни человека наступает время, когда он, повинуясь законам природы, должен быть продолжателем рода... Должен. А где он, его род, его продолжение?.. Родители не дождались его, с братом Дмитрием неизвестно когда переписывался... Вот так, такой из него продолжатель рода...

...Ночью Сергей почувствовал себя плохо. Болело сердце, снились страшные сны. Несколько раз вскакивал с постели, раскрывал окно, стоял — прислушивался к ночным звукам. Кругом лежала разреженная уличным светом темнота, где-то в пристанционном сквере резко покрикивал филин... Часы на башне пробили полночь... Сонно дышала в постели жена. А он стоял со свинцово тяжелой головой, болели виски.

Сергей Михайлович тихо, чтобы не услышала Фанни, выдвинул ящичек, достал сигарету, понюхал, долго мял ее пальцами и думал... Что же случилось, Сергей? Все вроде бы хорошо, у тебя гости, желанные друзья, вот-вот выйдет книга... Тихий дом на зеленой окраине, камин, собака Паранька... Тебя знают, любят, с тобой считаются... Ты уже начал работать над новой книгой... Почему же тебе не спится?

Почему?

На цыпочках прошел на кухню, закурил, глубоко затянулся. Моргнула глазами и зевнула Паранька...

И все же: почему? Неловко снова брать взаймы фунты, чтобы хоть перед гостями не показать свое убожество? Они все это знают, от них бедности своей не спрячешь. Да и не стыдишься ты их, они ведь свои, побратимы, все понимают...

Что же тебя мучит? Скоро рассвет, новый день с его новыми хлопотами, а ты стоишь... Давно ведь не курил, уже и позабыл когда...

Выкурив сигарету, Сергей Михайлович вернулся в спальню, прилег, но заснуть ему так и не удалось, лежал с открытыми глазами, думал. Приезд товарищей, разговор с Лилли, пререкания с Плехановым взбудоражили в нем далекое и близкое прошлое, навеяли воспоминания; в его воображении, как быстрые кони, промчались годы, которых теперь не вернуть, не забыть. Никогда еще не было так жаль ушедших лет.

Так вот оно что! Когда-то, глядя на Бакунина, дивился его отрешенности, а теперь... Нет, нет! Он ничем не похож на того старика, на тот угасавший вулкан, которым представлялся ему тогда великий Бунтовщик. Это было давно, увлечение, преклонение, разочарование... И тоска, неизъяснимая тоска... Кстати, где кинжал, который подарили ему итальянцы?