Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

со всей важностью.

– Двигатель? – озадаченно повторил Адриано.

– Ну да, – ответила мелкая фламандка чуть нетерпеливо. – Двигатель. Мотор. На чем-то он же летает?

Ксандер глянул на нее, искоса еще наблюдая за самолетиком. Адриано не смотрел уже на свое творение вовсе, озадаченно размышляя.

– Он летает просто так, – сказал он, но как-то неуверенно. – Он же для этого сделан.

Пепе вздохнула, как будто была взрослой, а он – несмышленышем, которому надо объяснять самое простое.

– Это же не птица, – со знанием дела пояснила она. – Он не живой, крыльями не машет. Ему нужен двигатель, чтобы летать. Топливо, – с удовольствием сказала она еще одно явно важное слово. – Без этого он будет разве что планировать, а потом упадет.

Адриано помрачнел.

– Правда?

Словно послушно иллюстрируя правоту девчушки, самолетик в небе покачнулся, дернулся пару раз, пытаясь поймать вновь крыльями ветер, и не смог. Сначала он снижался еще сколько-то плавно, но вдруг споткнулся и упал, как камень, в стремительное пике. Адриано на него не смотрел, да и вообще стоял к нему спиной, но его собеседница видела и горестно вскрикнула, забыв о споре. Рядом сочувственно охнула Белла, а Ксандеру вдруг стало обидно за летуна, он-то ни в чем не виноват, и все же именно ему сейчас падать, ломая такие ловкие крылья…

У Одили вырвался полувздох, полустон.

– Не, – вдруг решительно сказал Адриано. – Чушь это какая-то, ты прости, Пепе. Что рождено летать, будет летать, а раз оно летает, значит, оно живое. Я так думаю. Что скажешь?

Но Пепе словно лишилась дара речи, глядя в небо во все глаза. Ксандер ее понимал. За снова расправившейся спиной Адриано, самолетик вздрогнул и в отчаянном порыве вырвался из гибельного падения. Картонные крылья коснулись легкого ветерка, игриво причесывавшего высокую траву, и расправились, поднимая сарделькообразное тельце все выше и выше, в яркую голубизну.

Наконец повернувшись, Адриано обласкал его взглядом.

– Видишь же, – сказал он Пепе, – летает! А это главное. Мне так тот инженер сказал, помнишь, Дали? Что настоящий самолет проверяется полетом?

– Помню, – сказала Одиль, щуря на солнце подозрительно блестящие глаза. – Помню, так и говорил.

– А ты хочешь быть… инженером? – снова вмешалась Пепе.

Самолетик аккуратно приземлился на ладонь Адриано, и она его потрогала – осторожно, одним пальцем.

– Нет, – фыркнул Адриано. – Я хочу быть летчиком. Всегда хотел.

Пепе уважительно посмотрела на него и собралась еще что-то спросить, когда на крыльце вновь показался дон Алехандро, и с ним Фелипе. Следом за ними вышли все родные и домочадцы Ксандера, а в руках у отца Ксандер увидел сумку Беллы.

– Нам пора, – сказал младший из Альба.

Эпилог

– Герман!

Эрнст скрыл улыбку. Он до сих пор не одобрял многие нововведения – особенно целые отрасли военного дела, вдруг поросшие, как грибы после дождя, и авиацию в первую очередь, – поэтому вид щеголеватых летчиков, сначала надменно приосанивающихся при виде черной формы, а потом поспешно уступающих дорогу, едва увидев вышитые меч и петлю, грел ему сердце.

Шеф люфтваффе еле слышно вздохнул и неопределенно махнул рукой, отчего окружавшие его сразу удалились на безопасное расстояние. Точнее, на расстояние, которое они полагали безопасным. Эрнст с места не сдвинулся – во‐первых, это его не касалось, а во‐вторых, он точно знал, что от Генриха никакое расстояние в пределах видимости не спасет, если на него найдет дурное настроение.

Генрих улыбки не скрыл. И очень было бы жаль, если бы скрыл, кстати, потому что, как и все в облике Генриха, она была замечательно хороша. Эрнсту он даже подмигнул. Еще бы. Зачем бы он сюда ни явился, Эрнст ему товарищ.

– А я по поводу Роттердама, – сказал он, подходя и не особенно понижая голос. – Я надеюсь, ты не отозвал бомбардировщики?

Вообще, любимец главы Рейха был представителен, пусть уже и начал наливаться нездоровой, не по возрасту, полнотой – широкий в кости, статный, с прекрасной выправкой, и был, пожалуй, повыше Генриха. И даже не ссутулился при этом вопросе, надо отдать ему должное. Должно быть, поймал Эрнст себя на циничной и даже презрительной мысли, опиаты сыграли тут не последнюю роль.

– Они сдаются, Генрих, – отозвался он. – Мне только что сообщил Штудент.

Генрих поднял безупречную бровь.

– И ты хочешь мне сказать, что намерен закрыть глаза на дерзкий вызов Рейху?

Командир немецких асов пробормотал что-то отрицательное. В глаза Генриху он не смотрел, и это, с точки зрения Эрнста, было очень правильно.

– Они взорвали мосты, – продолжил Генрих спокойно и почти весело, – они уже три дня как сопротивляются, несмотря на все предложения. У меня срывается рывок на запад, Герман, и я этого не допущу, ты слышишь?

Титулованный морфинист по-бычьи мотнул побагровевшей шеей – краска еще не разлилась на лицо, и Эрнсту вспомнилось, как они как-то достали из петли… как же его звали-то, их молодого улана?

– Можно подумать, ты один рвешься к Парижу!

Генрих сощурился, и свет ламп отразился в этом прищуре очень нехорошим блеском.

– Никто из вас, – сказал он очень тихо и очень отчетливо, – и вполовину не хочет ворваться в Париж так, как я. И я напомню тебе, Герман, что ты и сейчас бы не мечтал об этом, если бы не мы. И Францию ты не получишь, хоть сбрось на нее все свои бомбы, если этого не захотим мы.

– Вы обещали нам Францию!

– Мне напомнить тебе, что обещали вы?

Минуту они буравили друг друга глазами, и наконец немец снова мотнул головой, точно как бык, снова подумалось Эрнсту, только уже подчинившийся и готовый вновь волочь ярмо.

– Я все помню, – мрачно буркнул он.

Тут один из местных адъютантов, которых Эрнст на лицо отказывался отличать, решил, что пришло время напомнить о себе, и приблизился, почтительно щелкнув каблуками. На Генриха он при этом косился, как кровный скакун на волка.

– Генерал-фельдмаршал, – вполголоса напомнил он, – Лакнер и Хене уже в полете, и если…

– Так и пусть летят! – прорычал его начальник. – О чем думает Кессельринг?! Пусть превратят этот чертов город в хлам! Слышите? В хлам! Почему вообще мы с ними цацкаемся, скажите? Твои люди на границе готовы, Генрих?

Генрих, от которого особенного ответа не требовалось, только улыбнулся и кивнул, а потом, пока фельдмаршал продолжил распекать подчиненных, сделал несколько шагов к Эрнсту, протянув ему руку. Эрнст ее с удовольствием пожал.

– Как вы их выносите, дружище? – поинтересовался Генрих, стряхивая с рукава несуществующую пылинку. – Хотя бы этого, опиумного. Или он уже на героин перешел?

– Перешел, – кивнул Эрнст. –