Башня континуума - Александра Седых

— Ладно, ступай, — смилостивился Кит.

— Если что, ты знаешь, где меня найти.

— Вообще-то нет, не знаю.

Ричард черкнул адрес, Кит со вздохом сложил бумагу вчетверо и сложил в карман пиджака.

— Мой сахарный, будь паинькой, не шали. И не забывай об элементарных мерах предосторожности, чтобы потом не задавать мне вопросов, почему у тебя там чешется, распухло и зудит.

После того, как Ричард ушел, Гордон тоже начал собираться. Похоже, невзирая на отчаянные старания, просветление давалось ему с огромным трудом. Он весь полыхал от злости, а на его симпатичной физиономии обозначились грозные признаки гипертонического криза. Вдобавок, вместо того, чтобы обмотаться шарфом, Гордон завязал его до крайности хитрым морским узлом, а развязать не сумел, хоть тресни. Киту пришлось пойти помочь ему.

— Я знаю, это трудно, но постарайся не принимать все так близко к сердцу. Максимилиану нужен отец… живой и здоровый, а не скончавшийся во цвете лет от удара.

— Что бы мы делали без твоих нотаций. Наверное, погибли бы, — пробурчал Гордон.

— Серьезно? — сказал Кит польщенно. — Спасибо.

Невероятно, до чего у их милости было приятное, располагающее, честное, благородное лицо. Засмотревшись в это лицо, Гордон лишь в последний миг спохватился и сообразил, как глупо подставился, но было уже поздно. Шарф, который Кит мастерски превратил в отменную удавку, туго затянулся вокруг шеи. Любая попытка дернуться или глубоко вздохнуть приводила лишь к тому, что петля затягивалась все туже. У Гордона перед глазами поплыли огненные круги. Кит смотрел на него с самым невинным и сокрушенным видом.

— Послушай, ты мне нравишься, правда, нравишься. Не пойми неправильно, но ты мне нравишься, очень, очень.

— Отлично…

— И оттого я желаю тебе всяческого добра и счастья, и хочу, чтобы у тебя все было хорошо. И еще я хочу, чтобы ты стал губернатором.

— Да…

— Значит, тебе придется отказаться от своей дрянной привычки пороть горячку и лезть на рожон, и со многим смириться.

— Я уже смирился! Со многим! С чертовски многим, уж поверь! Но моему смирению тоже имеются пределы!

Кит проигнорировал его бессвязные, сиплые восклицания и дернул за концы шарфа посильней. Теперь Гордону пришлось замолчать и сосредоточиться на том, чтобы хоть малая толика кислорода поступала в легкие, пылающие, будто кузнечные мехи.

— И еще одно. Если по твоей вине с головы моей сестры упадет хоть один волос. Если Виктория будет несчастна или даже чем-то слегка недовольна. Ты знаешь, что я с тобой сделаю. Я тебя прикончу.

Убедившись, что Гордон золотыми буквами запечатлел его слова на скрижалях своей памяти, Кит ослабил хватку. Вернулся за свой письменный стол, сел, поставив локти на столешницу и переплетя пальцы, и стал ждать, пока Гордон отдышится.

— Уфф… смотрю, тебя обучили кое-чему в твоем бизнес-колледже.

— Да. Было бы неплохо отправить туда Максимилиана, когда он подрастет. Надеюсь, к тому времени он избавится от своих нелепых детских фантазий.

— А если не избавится, — сказал Гордон, все еще хрипя и тяжело дыша.

— Что ж. Тогда ему тоже придется смириться. Со многим смириться. Не моя вина, что этот мир дьявольски жесток. Позволь на этой банальной ноте простится с тобой. У меня еще уйма работы. И все-таки надень шарфик. Не стоит разгуливать зимой нараспашку.

4

Приглашение леди Милфорд на поэтический вечер застало Шарлотту в тот самый момент, когда она наносила последние штрихи, готовя галерею к вышеозначенному событию. Для оформления Шарлотта использовала белые лилии, красные тюльпаны и черные розы; но главным украшением вечера, помимо хозяйки, должно было стать масштабное цветочное панно, изображающее стыдливую нимфу в миртовых зарослях у водопада. В нежных руках белокурая нимфа держала томик стихов. Серафина не сумела не заметить портретного сходства и затрепетала от восторга.

— Неужели это я? До чего похоже! Восхитительно!

— Благодарю, миледи, — пробормотала Шарлотта, старательно глубоко дыша и надеясь не упасть в обморок от истощения. Последние три недели из-за рождественских праздников выдались на редкость насыщенными. Букеты расходились буквально как горячие пирожки; и за это время она получила четыре серьезных заказа на обслуживание банкетов и одну необычайно пышную зимнюю свадьбу. Стоило остановиться и передохнуть, но Шарлотта не могла позволить себе подобной роскоши. Работа не просто приносила ей моральное удовлетворение и заработок, но и позволяла отвлечься от мыслей о лорде Ланкастере и о том, в каком направлении будут развиваться их отношения теперь, когда их любовный треугольник превратился в жуткий четырехугольник: она, он, его жена и его мертвая дочь.

— Будет довольно неплохо, если ты придешь ко мне на мой поэтический вечер, Шарлотта, — сказала ей Серафина, лучисто сияя стеклянными от наркотика глазами.

— Вы меня приглашаете?

— Да. Ты так давно у меня работаешь, за это время я стала считать тебя своей подругой. Ну, почти, — прибавила Серафина, прозрачно намекая на разделяющую их поистине неодолимую социальную и экономическую пропасть.

Шарлотта растрогалась. Ну, почти.

— У вас опять не хватает официанток для мероприятия? — поинтересовалась она вежливо.

— Нет. С официантками на этот раз все нормально, но мне бы действительно хотелось, чтобы ты пришла послушать мою поэму. Ты так давно у меня работаешь, за это время я стала считать тебя своей подругой. Ну, почти.

— Вы это уже говорили, — сказала Шарлотта еще вежливей.

— Правда? Когда?

Бедная богатая девушка. У нее были проблемы. Ужасные проблемы. Кому-то следовало, наконец, сказать ей об этом. И заодно сообщить, что наркотики разрушают мозг.

— Благодарю за приглашение, леди Милфорд, но, боюсь, я не смогу прийти. Что-то неважно себя чувствую. Извините. Не обижайтесь, пожалуйста.

Серафина поджала губы. Люди готовы были убивать, буквально убивать, чтобы попасть на ее богемные вечеринки, которые пользовались невероятным успехом у определенной аудитории и всегда получили шумные, пусть и противоречивые, отклики в прессе. Вдобавок, она не могла снести пренебрежения своим литературным талантом, о котором сама была самого лестного мнения.

— Иногда мне кажется, будто ты смотришь на меня свысока, Шарлотта, — сказала она обиженно.

— Что вы, как вы только могли подумать…

— По-твоему я дурочка и ничего не понимаю? Через год или два я стану слишком старой и дряблой, и папулечка вышвырнет меня на помойку, к другим своим сломанным игрушкам, а сам купит себе новую говорящую, дышащую, раздвигающую ноги куклу.

— Что вы говорите… вам двадцать…

Серафина хохотнула дерганым хриплым смехом, который не вязался с ее нежным и воздушным персиковым обликом.

— Мне двадцать один, и это слишком много. Персики — товар скоропортящийся. Я связалась с неправильным человеком… как и ты. Ты не представляешь, что это — богатый влиятельный мужчина. С тобой поиграют, сломают и отправят на свалку.

— Что, по-вашему, мне делать, — пробормотала Шарлотта.

Серафина потерла нос, запачканный розовой пыльцой.

— Все просто. Найди себе богатого слюнявого старика. Какое-то время придется потерпеть слюни, потные объятия, запашок гнилой козлятины, зато, когда он сыграет в ящик, ты сможешь пожить в свое удовольствие и не надрываться на этой треклятой работе. Пусть этим занимается кто-то другой. Вот о чем моя поэма, — прибавила Серафина торжественно.

— Ваша поэма? Об этом? — спросила Шарлотта, не зная, рассмеяться или разрыдаться.

— Да. В том числе. В своем творческом труде я подняла целый ряд разнообразных тем.

— Тогда я непременно должна прийти, послушать.

— Приходи. Начало в восемь.

Шарлотта отчаянно постаралась не опоздать, но по дороге она и ее цветочный фургон застряли в феерической пробке. В результате, в галерее она оказалась в девять вечера. Серафина еще не начала читать, но уже взошла на сцену со стопкой листов, и готовилась выступать. Оставив шубу в гардеробной, Шарлотта тихо проскользнула в зал.

— Своему поэму я посвящаю мужу, — громко возвестила со сцены леди Милфорд, — который все это время был не только моим мужем, но и моей Музой. Будь Ричард здесь, он бы, разумеется, гордился мной. К сожалению, прийти он не сумел, много дел на работе…

Хоть лорд Торнтон и отсутствовал, в целом, собрание, пожелавшее ознакомиться с трудами Серафины, выглядело на редкость представительным. Женщины были в вечерних платьях и украшениях, мужчины — в смокингах. Гости ели, пили шампанское и пунш, щедро сдобренный специями и амфетаминами, пудрили носы Мыслераспылителем и синтетическим кокаином, и беседовали. До Шарлотты долетали таинственные обрывки разговоров.