Рассказы - Рэмси Кэмпбелл

космическую статую или отвратительное надгробие инопланетной расы титанов.

Прошло совсем немного времени, прежде чем я смог убедить себя покинуть этот проклятый дом на Обри-Стрит. Что, если мой визит в подземные склепы пробудит ту мерзость, что таится там внизу, из милосердной комы? Как бы ни была ужасна судьба моего друга, как бы ни важно было предупредить людей, чтобы они держались подальше от этого ужасного места, всё может оказаться бесполезным, если я тоже никогда больше не смогу покинуть Кингспорт. Что толку от простых записок моего друга, разве они убедят посторонних уничтожить этот ужас? И, наконец, я вышел из дома, чтобы посетить древний холм и то, что лежит под ним.

Остановившись у парадного входа, я оглянулся, чтобы в последний раз взглянуть на это место — ведь я действительно не вернусь сюда, а покину Кингспорт сразу же, как только увижу то чудовище, что скрывается под церковью. Луна через окно у лестницы осветила холл. Не мелькнуло ли что-то сквозь перила, что-то мертвенно-бледное, не похожее ни на что земное? Я не остановился, чтобы удостовериться, но захлопнул дверь этого дома со всеми его ночными тайнами и стоял, с содроганием глядя на легендарное здание в центре Кингспорта.

Когда я добрался до него, в бездне космоса ярко светила полная луна, и шаткие надгробия, заросшие отвратительно гниющей растительностью, отбрасывали странные тени на покрытую плесенью траву. Я пробрался сквозь этот кошмарный пейзаж и, наконец, подошёл к прогнившим вратам церкви.

Я сразу понял, что здесь что-то неправильно. Разве мой друг не говорил об этом месте как о "давно заброшенном"? Если это так, то кто или что зажгло факелы в изъеденных зеленью настенных кронштейнах? Испуганно глядя вокруг, я заметил зияющее отверстие в полу, которое могло быть только проходом в те неожиданные туннели, ведущие к чудовищным древним храмам глубоко под землёй.

Я помню отвратительный спуск по туннелям, которые, казалось, прорубались то в твёрдой скале, то в могильной земле. Помню, как я, наконец, оказался в огромном зале, в который вели и другие туннели. Я вспоминаю те двенадцать чудовищных статуй, стоявших на корточках, по шесть с каждой стороны, у входа в легендарный некрополь — статуи, изображавшие тварей, о которых я не смею думать. Я вспоминаю полуразумный вид этих изваяний, как будто они спали в ожидании какого-то отвратительного пробуждения. Я помню эти плиты на полу, частично скрытые тьмой, каждая со своим отвратительно мёртвым жильцом, когда-то бывшим человеком. Худшее из того, что я видел, вспоминая при этом некоторые ужасные слова и намёки Абдула Альхазреда — отвратительные, тошнотворные грибы, которые росли из каждого трупа и пугающе раскачивались от какого-то ветерка в этом склепе.

На этом месте доктора перестают верить моему рассказу. Они не верят, что я видел открытые врата, ведущие в какой-то сказочный мир — открытые не в стене, а в центре пустого пространства. Они не могут поверить в то, что я видел монстров, катящихся, плюхающихся, чудовищно несущихся через эти врата, обладающие углами, что не могли существовать внутри трёх понятных нам измерений. Но я видел блестящий, студенистый, аморфный поток, который поднимался над заплесневелым полом; я видел их, когда они текли к нечеловеческим, скорчившимся статуям. Тринадцать ужасных, космических паразитов прорвались в наш мир, к грибовидным склепам под Кингспортом. Я не терял сознания, когда те твари сливались со статуями, и когда эти статуи сами по себе зашагали к ужасным плитам. Я даже не упал в обморок, когда титанические существа начали царапать грибок, растущий на трупах, и отрывать его, чтобы проглотить тошнотворную, богохульную растительность. И только когда последнее из этих невыразимых бесформенных существ приготовилось напасть на меня, я, наконец, упал на скользкие камни и провалился в беспамятство.

О том, как я бежал по искривлённым улицам, пока надо мной тараторили отвратительные фигуры, я почти ничего не могу вспомнить. Если бы доктор из Аркхэма не обнаружил меня, мне даже страшно подумать о том, что со мной могло случиться. Но меня отвезли в госпиталь Святой Марии в Аркхэме, откуда меня выписали после того как я научился хранить молчание и ничего не говорить о своём ужасном приключении. Я задавал докторам пугающие вопросы, но в доме на Обри-Стрит в Кингспорте не нашли ни бумаг, ни книг. Но почему при виде трупа или кладбища у меня возникают какие-то невыразимые желания?

Я знаю о следах грибковых пятен на лицах и когтях статуй в склепе. Если бы только это, мой разум мог бы ещё отдыхать по ночам. Но потом я начал догадываться, что сделала со мной тринадцатая мерзость после того, как я потерял сознание. Я снова думаю о тех желаниях, которые остаются со мной и о которых я не смею рассказать. И я думаю о тех грибковых образованиях, что я обнаружил, в конце концов, на своём лице и руках.

Перевод: А. Черепанов

Ужас под Уоррендауном

Ramsey Campbell, «The Horror Under Warrendown», 1995

Вы просите меня хотя бы намекнуть, почему я отказываюсь открывать детские книги? Когда-то я зарабатывал себе на жизнь, сочиняя их. В те времена, когда имитация реальности, которой торговали вразнос мои коллеги по ремеслу, становилась всё более грязной, а фантазии — более постыдными, я нёс невинность из магазина в магазин или же с гордостью думал, что занимаюсь благим делом. Теперь вид детской классики в витрине книжного магазина заставляет меня бежать, куда глаза глядят. Казалось бы, чем более безобидна книга, тем более невыразима истина, скрытая в ней. Но есть книги, одна мысль о которых пробуждает у меня неприятные воспоминания. Я хотел бы насовсем забыть про них, и просил бога в своих молитвах помочь мне сделать это.

Это случилось, когда я работал в Бирмингеме, а Уоррендаун являлся только названием на указателе по дороге в Брайчестер — дороге, которую я избегал, и не только потому, что в той стороне не имелось книжных магазинов. Не интересовал меня и маршрут, тянувшийся на несколько миль дальше указателя "Уоррендаун" через Клоттон, небольшое поселение, что, казалось, пребывало в значительной степени запустения. Там насчитывалось лишь несколько обитаемых домов, сгрудившихся по обе стороны реки. На её берегу стоял бетонный памятник, надписи на котором стали нечитаемы из-за воздействия климата и наросшего на них мха. Я никогда не любил сельскую местность, рассматривая её в лучшем случае как способ добраться из одного города в другой, и теперь застойный, почти рептильный запах и