Том 27. Письма 1900-1901 - Антон Чехов

27 февраля 1901 г.

Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: Чехов, Лит. архив, стр. 58.

Ответ на письмо О. Р. Васильевой от 17 февраля (2 марта) 1901 г. (ГБЛ).

О больнице, которую Вы желаете построить, поговорим… — В своем письме из Женевы Васильева сообщала о намерении построить сельскую больницу в Смоленской губернии, где жили ее родственники. Она писала: «Я Вас очень прошу, Антон Павлович, напишите мне — что делать дальше — чтобы построить больницу у нас в деревне. С тех пор, как была послана та телеграмма в земство — никто мне оттуда ничего не ответил. А план — я же сама в этом ничего не понимаю. Я Вас очень прошу, если это Вас не затруднит, — посоветуйте, что мне делать? А еще — мне хочется нынче продать одесский мой дом — как для больницы этой понадобятся деньги, так и мне самой нужны будут, — я выкупаю у сестры ее половину дома в Женеве. Прошу Вас — поручите кому-нибудь эту продажу — нынче я уже еще на 1000 р. меньше получила дохода с него».

Лучше ~ советчика, как д-р П. И. Куркин, Вы не найдете… — О враче-статистике Московского губернского санитарного бюро П. И. Куркине и его отношениях с Чеховым см. Неизд. письма, стр. 108. О больнице Куркин писал Чехову 19 сентября 1903 г.: «…я нашел у себя письмо от О. Р. Васильевой из Смоленской губернии, касающееся предполагаемой ею постройки лечебницы. В письме заключались документы по этому делу, постановление собрания, ревиз. комиссии и обращение управы к О. Р. Но главное, чего не было совсем, это то, что совсем не было видно, чем бы я мог быть полезен или помочь в этом деле. Нужен ли план для постройки или проект соглашения с земством или еще что-либо. О. Р. упустила прибавить об этом в письме. На всякий случай я послал ей руководство по устройству лечебниц М. С. Толмачева с альбомом всех лечебниц Московск. губ. Оттуда можно взять решительно все, что только пожелалось бы по части планов».

Что касается одесского дома… — См. письма 3248*, 3264*, 3289* и примечания к ним.

3309. О. Л. КНИППЕР

1 марта 1901 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма к Книппер, стр. 103–104.

Год устанавливается по письмам О. Л. Книппер от 21 и 24 февраля 1901 г., на которые отвечает Чехов; Книппер ответила 5 марта 1901 г. (Переписка с Книппер, т. 1, стр. 323–325, 330–331 и 345–347).

…не читай газет, не читай вовсе… — Об отзывах петербургской прессы о гастролях Московского Художественного театра Книппер писала 21 февраля: «Сейчас сыграли второй раз „Дядю Ваню“. Публика принимает, а газеты ругают до бесстыдства. О, как ругают! Меня совсем загрызли. Рецензии все безграмотные, нелепые и со змеиным шипением. Но мы носы не вешаем, играем. Первый спектакль все волновались адски, как гимназисты. „Одиноких“ сплошь выругали и пьесу и исполнение <…> Санин показывал мне все газеты — ругань самая отчаянная — актеров нет, только превозносят Станисл<авского> и Санина. Мейерхольда и меня заели окончательно и Андрееву и Москвина тоже. Одним словом, ужасно, милый мой! И я терзалась ужасно эту ночь, признаюсь тебе откровенно. Такое отвратительное, оскорбительное отношение к нашему театру — ты себе представить не можешь. У меня нехорошо на душе. Может, и за дело ругают; за Елену тоже выругали, теперь, конечно, и в „Трех сестрах“ будут ругать. Ну, переживу, ничего! Может, это мне на пользу». В письме от 24 февраля Книппер жаловалась: «Мне вчера было очень тяжело. Скорее бы кончался пост, эти гастроли! Сейчас иду играть Елену на утреннике, а хочется написать тебе хоть несколько строк. В „России“ меня так выругали за Елену! За что такая злоба? Точно я одна гастролерша и куда-то лезу. По его выражению, я должна быть, „похотливая хищница“ (какое мерзкое выражение!), и потому нашел, что я никакая актриса и Елены никакой не было. По-моему, Елена скорее „нудная, эпизодическая“, но хищницей является в глазах только Астрова — видящего в ней праздную барыньку. Ну их!»

В ответном письме от 5 марта Книппер успокаивала Чехова: «Не волнуйся, милый мой, за свою обруганную актриску. Нас только газеты ругают, а публика любит, и все эти шипелки пристыжены. В „Сестрах“ меня похвалили зато, и даже вчера за обедом у писателей кто-то долго говорил и упомянул о прощании Маши с Вершининым, и вся зала — человек 150 — зааплодировали мне. Я много наслушалась по поводу 4-го акта, плачут многие, когда говорят мне о нем. Отчего ты так рассердился на театр? Неужели из-за шипелок? Ведь это же ограниченные люди, разве это критики образованные? Перестань, не порть себе настроения! Плюнь на них».

Я ведь говорил, уверял, что в Петербурге будет неладно…. — В письмах к Книппер от 21 января и 22 февраля и в письме к М. Ф. Андреевой от 26 января 1901 г.

…ваш театр никогда больше в Питер не поедет… — У руководителей Художественного театра сложилось более благоприятное впечатление от гастролей в Петербурге. 1 марта Вл. И. Немирович-Данченко телеграфировал Чехову: «Сыграли „Трех сестер“, успех такой же, как в Москве. Публика интеллигентнее и отзывчивее московской. Играли чудесно, ни одна мелкая подробность не пропала. Первый акт — вызовы горячие. Второй и третий — подавленные. Последний — овационные. Особенно восторженные отзывы Кони и Вейнберга. Даже Михайловский говорит о множестве талантливых перлов. Конечно, кричали — телеграмму Чехову» (Избранные письма, ср. 234). В этот же день К. С. Станиславский писал С. В. Флерову о гастролях в Петербурге: «Театр оказался ужасным, со сквозняками, с сыростью. Ничего не прилажено, декорации не устанавливаются, актеры расхворались, и потому все это время я ежедневно репетирую и по вечерам играю — волнуюсь, так как петербургская мелкая пресса — ужасна <…> Припев нашего пребывания здесь: „в Москву, в Москву, в Москву“, как ноют у Чехова три сестры. И публика здесь интеллигентная, и молодежь горячая, и прием великолепный, и успех небывалый и неожиданный, но почему-то после каждого спектакля у меня чувство, что я совершил преступление и что меня посадят в Петропавловку. Суворинская клика приготовила нам прием настоящий — нововременский. В „Новом времени“ пишет Беляев, правая рука Суворина (влюблен в артистку Домашеву из Суворинского театра). В „С.-Петербургской газете“ и в „Театре и искусстве“ не пишет, а площадно ругается Кугель, супруг артистки Холмской (Суворинский театр) и пайщик оного театра, в других газетах пишет Смоленский, влюбленный тоже в одну из артисток театра Суворина. Амфитеатров („Россия“) пьянствует и тоже женат на артистке и т. д. и т. д. Ввиду всего сказанного с прессой дело обстоит неблагополучно. Но, к счастью для нас, все эти господа очень бестактны или просто глупы. Они не стараются замаскировать подкладки, и их поведение возмущает интеллигентную часть публики, иногда даже рецензенты некоторых газет и артисты Суворинского театра приходят выражать нам негодование на поведение прессы. Особенно критикуют и возмущаются поведением Кугеля и Беляева, которые во время вызовов демонстративно становятся в первый ряд и при выходе артистов поворачиваются спиной к сцене, делают гримасы и громко бранят нас неприличными словами <…> Больше всех нападают на женщин, которые могут оказать конкуренцию для жен репортеров, стремящихся на Александринку. Всего ругать нельзя, поэтому выбрали меня, как артиста, для мишени своих похвал, а остальных стараются смешать с грязью. „Одинокие“ имели среди интеллигенции очень большой успех. Кони, Михайловский, Сазонов, артисты Суворина в безумном восторге, но газеты устроили так, что получилось впечатление неуспеха. „Дядя Ваня“ и „Штокман“ принимались так, как в Москве ни разу не принимались. Конец каждого акта — это были нескончаемые овации, и, несмотря на то, что „Штокман“ кончился во втором часу ночи, до 2-х часов мы должны были выходить на вызовы. Афиш нет никаких — и все билеты на все спектакли распроданы. <…> Спектакли покрыли в 3 часа, и у кассы разбиты все стекла, были свалки. И все-таки „в Москву, в Москву“!! <…> „Три сестры“ вчера имели успех. Пьесу критикуют, исполнение хвалят» (Станиславский, т. 7, стр. 205–206).

…воображаю, как дивно, как чудесно чувствует себя Санин! — Петербургские газеты, хвалили игру А. А. Санина в «Одиноких» Гауптмана. Так Ю. Беляев («Новое время», 1901, № 8976, 22 февраля) писал: «Из второстепенных ролей бесспорно удалась роль старика Фокерата г. Санину. Какой это прекрасный актер! На моем языке театрального старовера не найти лучшей похвалы. Да, это прекрасный актер, который одним словом, одним жестом поднимается на несколько голов выше всего, что вокруг него. Он да еще г. Станиславский тем и хороши, что творят помимо своих теорий, отдаваясь вдохновению, как истинные артисты».