«Мир приключений» 1963 (№09) - Анатолий Днепров

— Вы слышите, синьор? Сама преисподняя смеется над нами! — Не ожидая моего ответа, он схватился за голову и простонал: — Я не могу, не могу больше! Вечно носиться по воде в проклятом одиночестве, не видеть людской улыбки и знать, что завтра будет похоже на сегодня, как сегодня похоже на вчера… Без цели, без смысла, вечно… Слышите ли вы — вечно! Что угодно, но только не эта жалкая жизнь после смерти! Клянусь вам всеми святыми, я покончу с ней, как только мы сойдем на берег. Не говорите мне ничего, синьор! Не могу, не могу!

Он что-то еще кричал, спускаясь по трапу, но ветер относил его слова.

Об этом случае я доложил капитану. Выслушав мой рассказ, Ван Страатен печально улыбнулся:

— Боюсь, мой дорогой друг, что завтра вы станете свидетелем последствий человеческой слабости. Завтра истекает срок нашего семилетнего отшельничества в морских просторах, и команда имеет право сойти на берег. В течение недели мы можем общаться с людьми от наступления сумерек до трех часов ночи. Милосердное небо сжалилось над нами, предоставляя нам эту возможность каждые семь лет. В то же время оно оберегает нас от различных неприятностей, обусловливая сроки пребывания на суше под покровом спасительной темноты. Иначе люди увидели бы некоторые изъяны на лицах моего экипажа и почувствовали бы легкий запах тления, сопутствующий нам и неразличимый среди запахов отдыхающей земли и морских кабачков. Несчастный итальянец! Если он решится на то, что задумал, я не в силах противодействовать ему. Могу лишь сокрушаться о его нетерпеливости и легкомыслии.

— Дорогой капитан, — решил я обратиться к нему, — как же вы целые столетия…

— Я понимаю вас. Но скажите, вы сильно любите вашу невесту?

— О, капитан, я готов отдать за ее счастье всю свою кровь, каплю по капле!

— Вот и я так же любил когда-то. А ваша невеста очень хорошая девушка?

Дорогая Гарэн! В лучшие минуты своей жизни ни Демосфен, ни Цицерон, ни другие знаменитые ораторы мира не произносили таких пламенных речей, как я, стоя на полубаке заклятого судна перед обреченным капитаном. Я забыл, где я нахожусь, что произошло со мною. Я не видел никого и ничего, кроме твоего светлого образа, мелькавшего перед моими глазами.

Ласковая улыбка собеседника остановила мои излияния.

— Несчастный и счастливый! Несчастный потому, что вам никогда уже больше не находиться среди живых. Счастливый такой прекрасной любовью. Во сколько крат я несчастнее вас во всех отношениях! Хотите ли узнать мою историю?

Я молча пожал твердую руку капитана.

— Так слушайте! Не удивляйтесь тому, что страшный командир проклятого судна, распоряжающийся мертвецами и приносящий гибель встречным кораблям, человек, полузабытый небом и ненавидимый землею, становится поэтом. Мы, моряки, — поэты. Море можно либо любить, либо ненавидеть. А любовь делает человека поэтом. Я с ранних лет, еще в своей родной Голландии, влюбился в море. И так же, как море, я любил одну девушку, коварную, как море, прекрасную, как море, высокомерную, как испанский наместник, себялюбивую, как большинство дочерей Евы, с сердцем, как плывущая мимо нас ледяная скала. Я был не настолько богат, чтобы получить ее руку. Сто пятьдесят лет назад, на пиру, два испанских герцога побились об заклад, можно ли за семь дней три раза подряд миновать мыс Бурь. Я взялся совершить это. Если бы мой патрон выиграл заклад, я получил бы сто тысяч гульденов и мог бы обвенчаться со своей подругой. Я дал страшную клятву под залог своей души и жизни… и проиграл так же, как и мой патрон. А девушка по женскому капризу вышла за него замуж. Мои скитания могут окончиться только тогда, когда я выполню обещанное, либо, пользуясь недельной передышкой на берегу, познакомлюсь и обвенчаюсь с прекрасной, чистой девушкой. Двадцать один раз за это время я сходил на берег и двадцать один раз возвращался на свой корабль с отчаянием в сердце. Хорошие девушки избегали меня, а легкомысленные или жадные ничего бы не изменили в моем положении. Завтра предстоит последнее испытание. Боюсь, оно снова принесет разочарование и мне и моему истомленному экипажу. Не хочу завидовать, но завидую вам, мой друг. Если бы мне встретить девушку, подобную вашей невесте, моряки избавились бы навсегда от гибельных встреч с моим несчастным кораблем.

Подошедший штурман прервал наш разговор.

После бури наступил веселый, солнечный день. Корабль покачивался на мертвой зыби. Гул портового города встречал нас, сливаясь с шумом волн, разбивавшихся об острые ребра мола. Удивительно, что таможенные чиновники встретили нас, как самое обычное судно.

Когда от прибрежных гор поползли сумерки, были спущены шлюпки, и на корабле все ожило. Не покидали палубы старики матросы. Молодежь во главе с кем-нибудь из офицеров каждый вечер отчаливала от борта.

Капитан с вечера до трех часов ночи пропадал где-то в городе. Штурман бродил среди купцов, прицениваясь к совершенно не нужным ему товарам; вычислял толщину городских степ и высоту башен, осматривал соседние фрегаты и бриги.

Виконта всегда можно было отыскать в офицерских тавернах, окруженного пестрой толпой нарядных и веселых девиц. Несколько раз он приглашал меня с собою, но я отказывался, ссылаясь на нездоровье. Я проводил время за сочинением письма к тебе, моя единственная и навеки любимая. Не выходил из своей каюты итальянец. Его вестовой, Николо, проворный и волосатый, как обезьяна, озабоченно рыскал по трюму, отбирая кувшины старого вина и выискивая для своего господина сочные и спелые фрукты.

Так шумно и незаметно проходили дни отпущенной нам судьбою недели.

В пятницу утром я был вызван к капитану. Он радостно встретил меня и долго тряс мою руку:

— Дорогой друг мой! Все подходит к естественному концу. Можете поздравить меня и в это воскресенье погулять на моей свадьбе.

— Неужели, капитан?

— Да, я встретил прекрасную девушку. Она положит предел моим безнадежным скитаниям и принесет покой и радость всем вам, мои бедные спутники.

Милая Гарэн, ты не поверишь, как я порадовался за нашего несчастного капитана! Что бы ни было со мною и с другими, но знать, что так жестоко наказанный человек получит наконец прощенье, — эта радость не давала мне ни минуты покоя.

В этот день, как и всегда, я не пошел на берег, спеша поделиться своей радостью с тобою. Я остался на судне единственным офицером. Даже синьор Паганелли покинул свою каюту.

Ночью я гулял по палубе, встречая возвращавшихся, и с удовольствием вглядывался в радостные лица поднимающихся по трапу. Время подходило к трем часам, а последняя шлюпка стояла у пристани. Ожидали возвращения итальянца. По бонам разгуливала празднично одетая толпа, освещенная заревом многочисленных факелов и подвесных фонарей. Наконец из ее рядов появился синьор Паганелли. Шатающейся походкой добрел он до причального кольца. Прежде чем баковый успел спрыгнуть на землю, итальянец бросил ему конец и оттолкнул ногою шлюпку.