Жизнь Антона Чехова - Дональд Рейфилд

А в это время в Москве, собравшись на торжественный обед, который по просьбе Антона устроил актер Вишневский, изумленные гости гадали: что же случилось с новобрачными?

Часть X

Любовь и смерть

Уверяю вас, единственный способ избавиться от драконов — это иметь своего собственного.

[Е. Шварц. Дракон]

В комнате стоял запах человеческого пота, лекарств, эфира, смолы — удушливый, непередаваемый запах, пропитывающий помещение, где дышит чахоточный.

[Ги де Мопассан. Милый друг]

Глава семьдесят пятая Медовый месяц: июнь — сентябрь 1901 года

Наскоро пообедав у Анны Книппер, молодые отправились на вокзал. В Нижнем Новгороде Антона и Ольгу встретил доктор Долгополов. Он вручил им билеты на пароход: на нем им надо было плыть до Уфы, а оттуда на поезде добираться до станции Аксеново, недалеко от которой находился Андреевский туберкулезный санаторий. Доктор Долгополов, чьими усилиями Горького выпустили из тюрьмы по состоянию здоровья, привез Антона и Ольгу к сидящему под домашним арестом писателю. Дверь им открыл полицейский; еще один дежурил на кухне. Жена Горького в это время находилась в больнице — ей подошло время родить. Горький был оживлен, говорил не умолкая, а услышав от гостей, что они только что обвенчались, крепко хлопнул Ольгу по спине.

Затем доктор Долгополов посадил Антона и Ольгу на пароход, который по Волге и Каме доставил их на пристань под названием Пьяный Бор. Там молодоженам пришлось дожидаться пересадки — гостиницы в округе не оказалось, и они долго мокли под дождем, а рядом с ними надрывно кашлял чахоточный.

«Этого я Долгополову никогда не прошу. <…> В Пьяном Бору, а не пьяны. <…> Обстановка здесь ужасная», — докладывал Антон в письмах к знакомым. Ольга нашла избу, в которой, устроив на полу постель, они пытались спать; питаться пришлось соленой севрюгой. В пять часов утра молодых подобрал битком набитый пароходик, на котором для них не нашлось отдельной каюты. Пассажиры сразу узнали Антона и стали досаждать ему своим вниманием; кто-то предложил ему плед. Пароходик, пыхтя трубой, плыл вверх по реке Белой, змеей извивавшейся среди поросших лесом предгорий Урала. На солнце лицо Антона покрылось загаром, а у Ольги выцвела сшитая Машей розовая рубашка. Тридцать первого мая, проведя в пути два дня, молодые, чуть рассвело, сошли на пристани в Уфе. Они торопились на шестичасовой поезд, однако накануне неподалеку произошло крушение поезда, и путь был расчищен лишь к двум часам дня. В поезде их ожидала другая неприятность: в купе не открывалось окно, и даже вызванный столяр не смог с ним справиться, так что пять часов пришлось ехать в духоте. От станции Аксеново молодые на плетеных таратайках по ухабистой дороге добрались до санатория.

Когда они приехали, было уже темно. В санатории их дожидались письма, телеграммы, а также Анна Чохова, жена кузена Михаила, знакомства с которой Антон избегал лет пятнадцать[519]. При утреннем свете оказалось, что санаторий расположен в живописной местности — в березовом леске с пригорками и овражками, откуда открывался вид на уходящие за горизонт степи. Ольга в подробностях делилась с Машей первыми впечатлениями:

«Воздух был упоительный, благорастворение удивительное, <…> и тепло было к тому же замечательно. Здесь нас встретил доктор Варавка (славная фамилия?), повели нас в столовую, накормили, напоили и водворили. Тут случился курьез: Антон, знаешь, ездит со студенческим багажом; я ему говорила, что надо все брать с собой. Он уверял, что все можно купить на месте. Оказывается, здесь ни простынь, ни подушек не дают. <…> Ему прислал доктор свою. <…> Санаторий состоит из сорока маленьких домиков, двух домов по десять каморок и столовой, где находится и гостиная, и бильярдная, и библиотека, и пианино есть. Домики издали, по-моему, похожи на большие ватеры. В каждом из них две несообщающиеся комнаты, кругом галерейка узенькая, комнаты средней величины, все беленькие. Обстановка: стол, три стула, кровать жестковатая и шкафик <…> треножник с микроскопическим кувшином вместо умывальника. Как видишь — по-спартански. Кровати пришлют нам помягче, и зеркало я получила. Наш домик крайний, так что вид на степь отличный. <…> Утренний кофе нам приносят в комнату, в час мы идем завтракать, подают два горячих блюда, в шесть часов обед из трех блюд и в девять часов чай, молоко, хлеб с маслом. Вчера Антона вешали, и он начал пить кумыс, пока переваривает его хорошо, ест отлично и спит много»[520].

Доктор Варавка изо всех сил старался угодить своим новым пациентам — знаменитому писателю и известной актрисе. Антон, изучив двадцать правил проживания в санатории, окрестил его «исправительной колонией». Ни водопровода, ни бани в нем не было, парком служила поросшая кустарником площадка, а цветочные клумбы были полны сорняков. Коренное башкирское население разводило лошадей и овец, а вот фрукты и овощи достать было трудно. Антона по разным поводам то и дело разбирал нервный смех, и он уже давно сбежал бы отсюда, если бы не речка Дёма, где с доктором Варавкой они ловили рыбу: порой на удочку попадалась форель. Ольга проводила время за чтением книг, купалась в ручье, шила себе шелковый бюстгальтер, собирала в лесу цветы и землянику. Безмятежный отдых был прерван лишь однажды — пришлось съездить в Уфу прикупить постельного белья и ночных рубашек Антону. Город ей очень не понравился: «Вот яма-то эта Уфа! Пекло, духота, пыль!»

Антон впервые, если не считать детских лет, стал прибавлять в весе. Выпивая четыре бутылки кумыса в день, к середине июня он стал тяжелее на пять с лишним килограммов. Перебродившее кобылье молоко беспокойства его желудку не причиняло. По мнению докторов, оно укрепляло защитные силы организма, стимулируя рост доброкачественной флоры за счет угнетения туберкулезной палочки кишечника. Попробовала кумыса и Ольга, хотя и находила свой вес — 63 килограмма — избыточным. От кумыса молодоженов тянуло в сон, у них пьянели головы и обострялись чувства.

Единственной связью с миром для Антона были письма, однако вскоре вместо радости они стали доставлять ему беспокойство и огорчение. Узнав о женитьбе брата и почувствовав себя обманутой, ревнивая Маша ополчилась против Ольги: «Ну, милая моя Олечка, тебе только одной удалось окрутить моего брата! <…> Тебя конем трудно было объехать! <…> И вдруг ты будешь Наташей из „Трех сестер“! Я тебя тогда задушу собственноручно. Прокусывать горло я тебе не стану, а прямо задушу. О том, что я тебя люблю и что уже успела к тебе за два года сильно привязаться, ты знаешь. <…> Как странно, что ты Чехова…»[521]

Все чеховское семейство пришло в сильное смятение. Ваня, приехав в Петербург, рассказал о женитьбе Антона Мише, и тот принял Машину сторону, затаив недобрые чувства к дерзкой самозванке. В первых числах июня Ваня был уже в Ялте и пытался примирить Евгению Яковлевну и Машу со свершившимся фактом. Маша с горечью писала 6 июня Бунину: «Дорогой Иван Алексеевич. Настроение убийственное, все время чувствую никчемность своего существования. Причина этому отчасти женитьба брата. <…> Я долго волновалась, все спрашивала себя: к чему Олечке понадобилась вся эта трепка для больного <…> Конечно, боюсь, чтобы наши отношения с Книпшиц не изменились. Начала думать даже о своем замужестве и потому прошу Вас, Букишончик, найдите мне жениха побогаче и чтобы стал щедрый»[522].

Ольге потребовалась неделя, чтобы найти пути к всеобщему примирению. Машу она пригласила разделить с ними житье на кумысе. Та поначалу этой идеей прельстилась, но по размышлении от поездки отказалась. Теперь она стала сомневаться и в том, что они с Ольгой смогут ужиться в Москве, как планировали раньше. «Антоша все пишет: все останется по-старому — на чертей по-старому, нужна не видимость, а мораль», — с упреком писала она Ольге. Как и доктор Альтшуллер, Маша боялась, что Ольга выманит Антона жить в Москве, тем самым окончательно загубив его здоровье. В письме к Мише Маша беспокоилась и за Евгению Яковлевну: «Она не симпатизирует Антошиной супруге, и та это знала». Двадцатого июня Ольга написала письмо свекрови: «Мне только хочется сказать Вам, что, во-первых, стремлюсь к Вам в Ялту, чтоб увидать Вас и Машу, а во-вторых, надеюсь, что встретимся мы с Вами по-хорошему»[523].

Женитьба Антона многим перевернула душу. Мария Дроздова писала ему из Ялты о своих переживаниях: «Как огорчило меня известие о Вашей женитьбе, я в тот момент писала красками, и все кисти и палитра вылетели к черту. Ведь я до последней минуты не теряла надежды выйти за Вас замуж. Все я думала, это так, шуточки с другими, а мне за мою скромность Бог счастье пошлет, и вот конец моим мечтам. Как я теперь ненавижу Ольгу Леонардовну, ревность моя доходит до исступления, теперь я Вас видеть не могу <…> Она мне ненавистна, а Вы с ней вместе, всегда и навсегда»[524].