Том 17. Пошехонская старина - Михаил Салтыков-Щедрин

Описания внешней обстановки детства Никанора Затрапезного также автобиографичны. Изменены лишь некоторые имена и названия. Село Спас-на-Углу, или Спас-Угол, главная усадьба салтыковской вотчины, в которой родился и провел свои детские годы будущий писатель, именуется в «Пошехонской старине» селом Малиновец (название взято от небольшой деревни вблизи села Спас-Угол). По тогдашнему районированию село находилось в углу Калязинского уезда Тверской губернии, где сходились границы еще двух губерний — Московской и Владимирской. Этим местоположением объясняется как название села, так и то, что жителей его называли, как сказано в «хронике», «заугольниками». Другая тверская усадьба Салтыковых, Ермолино (невдалеке от села Спас-Угол), названа Бубновым. Протекающие вблизи села Спас-Угол речки Нерль и Вьюлка именуются Перла и Юла. В полном соответствии с реальной действительностью описано расположение спасской усадьбы и помещичий дом. Дом сгорел в 1919 году, но сохранилась его фотография и описание, сделанное (правда, позднее салтыковских времен) местным священником Ф. Ушаковым[132].

В главе «Мое рождение…» Салтыков в точности сохранил для своего героя обстоятельства собственного появления на свет, известные ему по семейным рассказам. Отдельные факты и детали совпадают здесь и со сведениями метрической записи (см. в наст. томе раздел Автобиографии и примеч. к нему). Под собственным своим именем выведена бабка-повитуха Ульяна Ивановна, обслуживавшая своей специальностью все помещичьи семьи Калязинского уезда. Но восприемник (крестный) Салтыкова — угличский мещанин-богомол Дмитрий Михайлович Курбатов переименован в московского мещанина Дмитрия Никоныча Бархатова. Сообщая в письме от 3 сентября 1855 года старшему сыну Дмитрию о намерениях Салтыкова записаться в ополчение, чтобы освободиться из плена вятской ссылки, мать Ольга Михайловна писала: «Может быть, предречение отца крестного сбудется над ним, который по совершении крещения сказал, что он <Салтыков> будет воин». В этой связи уясняется, возможно, причина выбора имени для повествователя. Hиканор означает по-гречески «видящий победу».

В той же главе приводятся воспоминания Никанора Затрапезного о тех, кто «пестовал» его детство: «Как во сне проходят передо мной и Каролина Карловна, и Генриетта Карловна, и Марья Андреевна, и француженка Даламберша, которая ничему учить не могла, но пила ерофеич и ездила верхом по-мужски». Как показывает переписка родителей и записи в «Адрес-календаре» Евграфа Васильевича — все это подлинные имена гувернанток старших детей Салтыковых, через руки которых прошло первоначальное воспитание и будущего писателя.

Встречаются в переписке родителей Салтыкова 1820–1830 годов и некоторые другие имена, упомянутые в первых трех главах, — кормилица Домна, кучер Алемпий и другие.

Детство и молодые годы мои были свидетелями самого разгара крепостного права. — Время действия в «Пошехонской старине», в основном, падает на конец 1820-х-1830-е гг. Но в отдельных главах затрагивается и более позднее время, вплоть до крестьянской реформы и ее последствий.

Экономические крестьяне — крестьяне, находившиеся в ведении Коллегии государственной экономии; все обрабатываемые ими земли находились в их постоянном пользовании.

Послали в город. — Тут имеется в виду Калязин, уездный город Тверской губернии.

…»его превосходительству». — Такое титулование было присвоено чинам 5-го класса табели о рангах, — статским советникам. В адресе же, обращенном к коллежскому советнику, чину 6 класса, следовало написать «его высокоблагородию».

Раздавалась брань, припоминалось прошлое, слышались намеки, непристойные слова… — В письме к Евграфу Васильевичу от 18 июня 1839 г. Ольга Михайловна пишет о грубых семейных ссорах и обидных для нее подозрениях мужа: «Мамзель <гувернантка> только и будет слышать, что жена мерзкая. Я, видно, более ничего не заслужила, кроме ругательств <…> Я уже о себе не думаю, но ведь дети — за что они за меня страдать и нести пятно будут. Другой подумает, что они незаконнорожденные, а я могу дать присягу в своем поведении…»

…в Суздаль-монастырь сошлю… — В Спас-Евфимиевском монастыре в Суздале содержались административно-заключенные, обвиненные «в преступлениях против нравственной веры» и «в непослушании родителям».

Ушлет она меня к тотемским чудотворцам… — В тотемском уезде Вологодской губернии Салтыковым принадлежало сельпо Федяево.

Выражение это напоминает мне довольно оригинальный случай… — Салтыков вспоминает «случай», о котором писал из Ниццы 30 октября/11 ноября 1875 г. П. В. Анненкову: «Поселился я здесь довольно удобно, хотя и в захолустьи. Нашел здесь Тамбовскую губернию в первобытном виде. Хозяйка у нас русская, г-жа Данилова, которая, по преданию, называет служанок девками».

…обученной в Москве на Кузнецком мосту. — На улице Кузнецкий мост находились французские магазины мод с мастерскими. В них отдавались для обучения крепостные девушки. Их звали «кузнечихами».

Мне было уже за тридцать лет, когда я прочитал «Детские годы Багрова-внука»… — О своем впечатлении от этого чтения, относящемся к периоду работы над «Губернскими очерками», Салтыков тогда же писал С. Т. Аксакову (31. VIII. 57).

…во время переездов на долгих… — Переездов не на сменных, а на одних и тех же лошадях.

«Горѐ имеем сердца! «— слова из Библии (Плач Иеремии, III, 41).

IV. День в помещичьей усадьбе*

V. Первые шаги на пути к просвещению*

Впервые — ВЕ, 1887, № 11, с. 192–229, с датой в заглавии гл. IV; «(1834–1836 гг.)». Дата была вызвана цензурными соображениями (см. письмо Салтыкова к Стасюлевичу от 11. X. 87). Салтыков снял ее при подготовке текста «Пошехонской старины» для собрания своих сочинений. Написано в сентябре 1887 г. (письма к А. Н. Пыпину от 22 сент. 1887 г. и к M. M. Стасюлевичу от 23 сент. 1887 г.).

Сохранились две рукописи — обе черновые. В текст настоящего издания из рукописи вводятся слова (стр. 71, строка 15 св.): «и настойчиво <…> участие в жизни».

В рукописи главы IV (№ 241) зачеркнут последний абзац: «Все это происходило с небольшим за двадцать лет перед тем, как пробил час освобождения. Двадцать лет! Перед лицом истории — это миг один: но прожить эти двадцать лет — ужасно!»

Глава V в рукописи (№ 242) обозначена № IV и называется «Ученье». В ней интересны два отрывка о чтении Евангелия, зачеркнутые автором:

<1>

«Несколько раз сряду я прочитал эту книгу и чувствовал, как внутреннее существо мое согревалось и освещалось.

Я не могу достоверно сказать, был ли я до тех пор наклонен к религиозности. Мне кажется, что надо мной в этом отношении тяготел такой же формализм, как и над всеми окружающими. Я усердно крестился и клал поклоны за обеднями и всенощными, не забывал утром и вечером прочитать: спаси, господи, папеньку, маменьку, сестриц, братцев, дяденек, тетенек — и на этом считал все обязанности в смысле верований конченными».

<2>

«Высказывал ли я до тех пор задатки религиозности — это вопрос, на который я могу отвечать скорее отрицательно, нежели утвердительно.

Я понимаю, что можно быть искренно религиозным, даже не зная молитву. Простолюдин, усвоивший одну молитву «Господи, помилуй!», может идти в храм с уверенностью, что общая молитвенная атмосфера умиротворит его обремененное сердце. Сердце это истекает кровью, глаза источают невольные слезы, грудь тяжело вздыхает, надо же, чтобы и эти слезы, и эти воздыхания нашли себе какое-нибудь убежище. Каждый новый день разочаровывает его, каждый удостоверяет, что нет конца колдовству, опутывающему его; пускай вериги рабства с каждым часом глубже и глубже впиваются в его изможденное тело — он все-таки верит, что злосчастие его не бессрочно, что наступит минута, когда он наравне с другими алчущими и жаждущими будет изведен из тьмы. И вера его будет жить, пока не иссякнет в глазах источник слез и не замрет в груди последний вздох.

Да, колдовство рушится, цепи рабства падут, душа просветлеет; да, если не жизнь, то смерть совершит это чудо. Вот оно у подножия самого храма, сельское кладбище, где отцы его сложили свои кости. Они томились тою же бессловной молитвой, они верили в то же чудо — чудо свершилось. Пришла смерть и объявила им свободу. В свою очередь она придет и к нему, даст крылья, чтобы лететь в царство свободы, навстречу свободным отцам.