Анжелика - Анн Голон

— Черт побери! — весело воскликнул Дегре. — Не для того мы пришли в кабак, чтобы вести здесь мрачные разговоры. Давайте подкрепимся, господа, а уж потом подумаем, как нам действовать дальше. Эй, Корбасон, жалкий кухарь, уж не собираешься ли ты уморить нас голодом?

Хозяин поспешил к столику.

— Что ты можешь предложить трем знатным сеньорам, пищей которых последние сутки были одни треволнения, и молодой хрупкой даме, у которой неплохо бы вызвать аппетит?

Корбасон обхватил рукой подбородок и с вдохновенным видом сказал:

— Ну что ж, господа, вам я предложу отличное говяжье филе с кровью, нашпигованное корнишонами и свежими огурцами, по цыпленку, зажаренному на углях, и миску пирожков в масле. Ну, а даме надо что-нибудь более легкое, не правда ли? Вареная телятина, салат, костный мозг, яблочное желе, засахаренная груша и вафельные трубочки. И наконец, ложечку укропных пастилок, и я убежден: ей лилейные щечки снова порозовеют.

— Корбасон, ты самый нужный и самый любезный человек в мире. Когда я в следующий раз пойду в церковь, я помолюсь за тебя святому Оноре. Кроме того, ты еще великий мастер, и не только в соусах, но и в остроумии.

Но у Анжелики, пожалуй, впервые в жизни не было аппетита. Она едва прикоснулась к кулинарным шедеврам Корбасона.

Ее организм боролся с ядом, выпитым прошлой ночью, малая толика которого все же задержалась. Ей казалось, что с той ужасной ночи прошла целая вечность. Одурманенная недомоганием, а может, и непривычной для нее духотой этого прокуренного зала, она почувствовала непреодолимое желание уснуть. Закрыв глаза, она повторяла про себя, что Анжелика де Пейрак умерла.

***

Когда она проснулась, в окна таверны уже пробивался туманный рассвет.

Приподняв голову, Анжелика поняла, что жесткая подушка, к которой прижималась ее щека, была не чем иным, как коленями адвоката Дегре. А сама она лежит, вытянувшись на скамье. Над собой она увидела лицо адвоката — полузакрыв глаза, он с мечтательным видом продолжал курить.

Анжелика поспешно села, поморщившись от боли, которую причинило ей резкое движение.

— О, простите меня, — пробормотала она. — Я… Вам, наверно, было очень неудобно.

— Вы хорошо поспали? — спросил он, растягивая слова, и в голосе его чувствовались и усталость, и легкое опьянение. Кувшин, стоявший перед ним, был почти пуст.

Сербало и Гонтран тоже спали, положив локти на стол, похрапывая вместе с остальными посетителями, растянувшимися кто на скамьях, кто просто на полу.

Анжелика бросила взгляд в окно. У нее осталось смутное воспоминание о чем-то очень страшном. Но она увидела лишь серое дождливое утро — по стеклу бежали струйки воды.

Из кухни доносился голос Корбасона, отдававшего какие-то распоряжения, грохот бочек, которые катили по каменным плитам пола.

Толкнув ногой дверь, вошел мужчина в сдвинутой на затылок шляпе. В руке он держал колокольчик. На его линялой синей блузе кое-где можно было различить цветы лилий и герб святого Христофора.

— Я Пикар, разносчик вина. Эй, хозяин, я тебе нужен?

— Очень нужен, дружок. Мне как раз только что привезли с Гревской площади шесть бочек луарского вина. Три белого и три красного. Я каждый день открываю по две бочки.

Проснулся Сербало и, вскочив, выхватил из ножен свою шпагу.

— Черт побери, мессиры, слушайте все! Я иду войной на короля!

— Сербало, замолчите! — умоляюще проговорила испуганная Анжелика.

Он бросил на нее подозрительный взгляд непроспавшегося пьяницы.

— Вы думаете, я не сделаю этого? Сударыня, вы не знаете гасконцев. Война королю! Идемте со мной все! Война королю! Вперед, повстанцы Лангедока!

Потрясая шпагой, он направился к выходу и, споткнувшись на пороге, вышел.

Спящие, не откликнувшись на его призыв, продолжали храпеть, а хозяин таверны с разносчиком, стоя на коленях перед бочками и громко прищелкивая языками, пробовали вино, прежде чем назначить цену. Свежий пьянящий аромат, исходивший от бочек, перебил запах табачного дыма, винного перегара и прогорклых соусов.

Гонтран протер глаза.

— Боже, — проговорил он, зевая, — так вкусно я не едал с незапамятных времен, а точнее — с последнего банкета братства евангелиста Луки, который, к сожалению, устраивается один раз в год. Уж не к ранней ли мессе звонят?

— Вполне возможно, — ответил Дегре. Гонтран встал и потянулся.

— Мне пора, Анжелика, а то мастер рассердится на меня. Послушай, сходи с мэтром Дегре в Тампль, повидайся с Раймоном. А я сегодня вечером побываю у Ортанс, хотя представляю себе, сколько грязи выльет на мою голову наша очаровательная сестрица. А вообще-то, повторяю, уезжай из Парижа. Но я знаю, ты упрямее всех мулов нашего отца.

— Как ты — глупее их всех, — отпарировала Анжелика.

Они вышли все вместе в сопровождении собаки Дегре по кличке Сорбонна. Прямо посреди улицы грязным ручьем текла вода. Дождь кончился, но воздух был насыщен влагой, слабый ветерок со скрипом раскачивал над лавками железные вывески.

— Прямо из воды! В скорлупке! — кричала находчивая миловидная торговка устрицами.

— Веселое настроение с утра! Душу греет, как солнце! — кричал разносчик вина.

Гонтран остановил его и залпом выпил стакан. Обтерев губы рукавом, он расплатился и, приподняв шляпу, попрощался с адвокатом и сестрой и слился с толпой, ничем не отличаясь от других ремесленников, которые в этот час тянулись на работу. «Хороши мы оба! — подумала Анжелика, глядя ему вслед. — Хороши наследники рода де Сансе! Меня довели до этого обстоятельства, но он, почему он сам захотел опуститься так низко?»

Испытывая некоторую неловкость за брата, она взглянула на Дегре.

— Гонтран всегда был странным, — сказала она. — Он мог бы стать офицером, как и все молодые дворяне, но ему нравилось только одно — смешивать краски. Мать рассказывала, что когда ждали его, она целую неделю перекрашивала в черное одежду всей семьи по случаю траура по моим дедушке и бабушке. Может, этим все и объясняется?

Дегре улыбнулся.

— Идемте, повидаемся с вашим братом-иезуитом, — сказал он, — с четвертым представителем этой странной семьи.

— О, Раймон — личность выдающаяся!

— Ради вас я надеюсь, что это так, графиня.

— Не надо больше называть меня графиней, — проговорила Анжелика. — Вы только посмотрите на меня, мэтр Дегре.

Она подняла к нему свое трогательное, совершенно восковое личико. От усталости ее зеленые глаза посветлели и приняли поразительный оттенок молодых весенних листьев.

— Король сказал мне: «Я не желаю больше слышать о вас». Вы понимаете, что это означает? Это означает, что графини де Пейрак больше нет. Я не должна больше существовать. И я уже не существую. Вы поняли?