Рубеж - Генри Олди

Последнего - восьмого - сердюка она убила уже на ступенях, ведущих во двор. Резв был мужик и неглуп - первым понял, что безумную голую девку ни шабли, ни пики не берут. Схватил ключи, всю связку - прямо в зубы - и как раз успел дверь, железом окованную, отпереть, когда Яринина рука легла ему на ворот.

Не дрался, даже о жизни не просил. И страха в глазах не было - одно изумление. Так и умер с шеей сломанной - удивляясь.

Ярина глубоко вдохнула теплый летний воздух, усмехнулась, сорвала с плеч мертвеца черный плащ. Почти впору - и совсем как тот, в котором она по небу летала.

В подземелье - тихо. А кровь замоют, да падаль уберут - еще краше будет. А что снаружи? Лестница, двор, а там, если помнится, уже и кнежьи палаты.

Гостью примешь ли, кнеж Сагорский?

Солнце ударило в глаза, но девушка даже не зажмурилась. Шла ровно, не оглядываясь. Кто-то подскочил, заглянул в лицо, отбежал…

- Хватайте! Хватайте девку!

Запоздалый крик ударил сзади, но Ярина даже головы не повернула. Двор людьми полон, паны и пани, все в шелках да аксамите. На ассамблею собрались, что ли? Не рановато?

Ну, раз собрались - будет вам ассамблея!

- Держите ее!

Перехватила чью-то шаблю, легко, не глядя, переломила, отбросила в сторону. Рука нащупала горло, теплое, потное…

- Ведьма! Ведьма! Стреляйте!

И словно в ответ - дружный крик. Паны и пани в пышных нарядах суетились, отбегали в сторону…

Почуяли!

Тяжелая стрела пробила плащ, скользнула по телу, и царапины не оставив. Ярина только бровью двинула. Не ожидали? Она оглядела быстро пустеющий двор. Три входа, у двух пусто, возле третьего - сердюки в латах. Эге, панове, уж не там ли ваш кнеж пребывать изволит?

На пики и внимания не обратила. Расступились пики.

- Господа! Железо! Ее железо не берет!

И шабли опустились. Ярина даже думать не стала - отчего.

- Господа! Это не девка! Это Глиняный Шакал! Шакал!

Вопль ударил в уши. Ярина поморщилась, поймала орущего за ворот, легко отбросила на ровные каменные плиты.

- Глиняный Шакал! Бежим!

- Бежи-и-и-им!

Панна сотникова только скривилась. Хороши вояки! Да будь она хоть Железным Волком, гоже ли бежать? Умри, а пост не оставь! Да сотня черкасов все это царство-государство за неделю узлом завяжет и в торбу седельную кинет!

У входа блеснула сталь. Ярина всмотрелась. Эге, не все тут труса празднуют! Вон, столпились, мечи свои немецкие выставили.

А руки-то дрожат, панове!

И ладно! Чем гуще трава - тем слаще косить!

Дверь, за дверью лестница-сходы, мрамором блестит, ковром красным покрыта.

Туда?

Туда!

В гости!

И она шла.

Худая плосконосая Смерть в черном плаще - страшная, окровавленная, беспощадная. Искалеченная семнадцатилетняя девушка, мечтавшая о жизни, а ставшая Гибелью.

Шла.

По трупам.

Порог, лестница - широкая, бесконечная, в ворсе ковра тонут босые ноги.

…Трое в темном аксамите. На головах - венцы медные, в руках - не поймешь: не шабли, не шпаги. И не мечи даже. В глазах - глухой ужас.

- Рассыпься! Рассыпься!

Даже не улыбнулась Ярина-Смерть. Отбила ладонью бессильную сталь, протянула руку…

- Рассыпься! А-а-а-ай!

Двое не соблюли чести - вниз по лестнице покатились, венцы медные теряя. Третий остался - глядел, не мигая, пока жив был. Недолго глаза пялил, пан зацный!

Выше!

А вот и еще один - в черном железе, с тоже с венцом - серебряным. Щит выставил - один венец виден.

…Пробила рука щит.

Мучить, на куски рвать, как тех, в подземелье, не стала - натешилась. Просто сжала пальцы на горле. Треснул металл доспеха - и позвонки хрустнули.

- Князя! Князя спасайте!

Крик долетел, отразился от гулких сводов. Покачала головой Ярина-Смерть. Поздно, панове, ой, поздно! То раньше спасать требовалось - когда его мосць Сагорский беззащитную девку плетьми полосовал да ублюдкам своим сильничать велел!

Теперь - поздно!

Коридор - широкий, словно зала. Парсуны на стенах, канделябры ярым золотом сверкают. Эге, а это кто? Никак Гринь? Ну, здоров будь, иуда! Помнишь Калайденцы, хлопец?

Или забыл?

Белыми были глаза чумака Кириченки, байстрюкова брата. Не на нее смотрел, не в сторону - в себя. И шаблю не вынул - стоял, белыми глазами светил. А как подошла Смерть, шевельнулись бескровные губы.

- Убей, Ярина Логиновна! Освободи! Мочи нет!

И опустилась рука. То ли вспомнила Смерть, как чумак хворую девку на закорках волок да травами отхаживал, то ли не пустило что-то…

…Словно донеслось из бесконечной дали, из-под самых холодных звезд:

- Не надо! Не надо, Несущая Мир!…

Прошла мимо. Отвернулась. И услышала тихое, безнадежное:

- Освободи! Все одно - жизни не будет!

Улыбнулась Ярина-Смерть треснувшими, кровью текущими губами. Эх, хлопче, у тебя ли одного?

Улыбнулась - забыла.

Коридор, на парсунах - паны пышные в шелках да аксамите. На всех - венцы золотые, руки - на крыжах, кто-то меч вынул…

А не сойдете ли с парсун, панове?

Молчат!

Чуют!

У дверей двустворных, белых, с накладными золотыми штуками, ее ждали. Не стража, не паны с венцами - старый знакомый. Нос из морщин торчит, худая ручонка вперед тянется…

И ты тут, гриб-поганка? Ай, славно!

Дрожала чаклунская рука, воздух знаками черкала. И губы дрожали, молитву творя. Или не молитву. Кто ведает, какого беса кликал поганый старик?

- …Пятым небом золотым, и шестым - смарагдовым, и седьмым - белого огня!…

Словно ветерком повеяло - легким, прохладным. Повеяло - да отпустило.

- Ну что, колдун, помогли тебе твои бесы? Или опять иголку достанешь?

Хрустнула ручонка, дернулась челюсть. Поморщилась Смерть гадливо, сжала пальцы…

Утробный вой смолк, стоном сменился. А после и стон затих. Язык оторванный кровавой пиявкой о белый мрамор шлепнулся. Полетели красные брызги.

- А вот тебе моя виза, кат! Заждались тебя в пекле!

Переступила через дергавшееся последней мукой тело, легко тронула дверь.

- То открывай, кнеже!

Зала - не зала, но и, считай, не горница. Большая, круглая, окна высокие, стекла в свинцовых переплетах. У стен - цветастые штандарты, на стенах - зброя каменьями светит.

Кнежа узнала сразу, хоть и видела однажды - когда ее, по рукам да ногам связанную, в подземелье волокли. Рядом с паном Мацапурою стоял тогда кнеж. Стоял, на нее брезгливо косился.

Со свиданьицем, ваша милость! Не побрезгуешь ли теперь?

У высокого кресла встречал ее кнеж. На том кресле - венец золотой, и на кнежском красном плаще тоже венец - парчой заткан.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});