Юность Бабы-Яги - Владимир Качан

– Эй, путник! Располагайся. Бар видишь? Наливай себе, что хочешь. Я буду через 5 минут.

Саша оглядел комнату, точнее, холл. Белая мебель, белые кожаные диваны, цветы в вазонах, бар со стойкой. Он подошел, но из боковой двери вышел спортивный такой парень и несколько женственно произнес:

– Присаживайтесь, я вас обслужу.

Саша в растерянности сел.

– Водка, виски, коньяк? – осведомился спортивный парень с женскими манерами.

– Нет, что-нибудь полегче, если можно, – отозвался Саша, все оглядываясь.

– Пиво, чай, кофе, – продолжал парень оглашать меню.

– Холодный чай, если можно.

– Можно, все можно. С лимоном? Сахар?

– Да… То есть, нет, только с лимоном.

Парень отошел за стойку бара.

– А где я нахожусь, чей это дом? – спросил Саша, впрочем, без надежды на ответ, что оказалось правильным.

– Частное владение, – голос сотрудника местного сервиса стал заметно суше.

– А чье? – продолжал настаивать Саша.

Парень промолчал, давая понять Александру Юрьевичу, что лимит его вопросов исчерпан.

– Мое, – раздался голос с лестницы, ведущей на второй этаж, и вслед за голосом появилась… Элизабет Тэйлор, которую Александру Юрьевичу в молодости доводилось видеть в телевизионных хрониках из Голливуда. Старая уже Элизабет Тэйлор, чей возраст уже не могли скрыть ни густой макияж, ни пластические операции. Разумеется, это была не знаменитая американская кинозвезда, но очень-очень похожая пожилая дама. Черные волосы и брови – это ладно, ничего необычного, но черные бездонные колодцы глаз словно втягивали в себя, тянули с неодолимой силой. Опять-таки, черное, свободное платье, скрывающее полноту, серьги из черного агата, а также неярко выраженные черные усики – еще более усиливали впечатление мрачное и даже жутковатое. Женщина черная и одинокая, как заброшенная угольная шахта, стояла перед ним на лестнице. Что она одинока, Саша понял как-то сразу. И то, что она приветливо улыбалась, никак не могло изменить ощущения чего-то инфернального и опасного, не могло унять озноба, внезапно пробежавшего по спине…

Еще бы! Дремучий лес, этот таинственный дом, ворота, открывшиеся на призыв Иванушки-дурачка: «Избушка, встань ко мне передом, а к лесу задом», затем безлюдье во дворе, женоподобный охранник-официант, черт его разберет – кто, и наконец хозяйка, от которой повеяло могильным холодом – все это кого хочешь может свести с ума, не так ли? И то, что Александра Юрьевича посетил озноб в подобных обстоятельствах – вполне объяснимо. «Элизабет» тем временем продолжала улыбаться, будто наслаждаясь Сашиной оторопью.

– Поставь все на столик, – обратилась она к охраннику-прислуге, – и уходи. Да!.. Мне виски, как всегда. Водички еще и орешки поставь, не забудь. Потом свободен. Ну что, путник, испугался? – она будто угадала ход Сашиных мыслей. – И правильно испугался. Ты сиди, сиди, потом познакомимся.

Она присела напротив Саши в кресло у журнального столика. Парень подошел с подносом, все переставил на столик и удалился. Саша заметил, что виски было налито в два бокала.

– Ворота открылись на обращение «избушка», да? Ну, ты верно угадал. Это – она обвела рукой комфортное пространство вокруг себя, – это моя избушка. Правда, курьих ножек нет, но и так ничего, да? А я, стало быть, Баба-Яга, – она подала Саше руку.

– Александр Юрьевич, – в свою очередь представился он и, привстав, пожал руку таинственной женщины.

– Ну, значит, Саша, – сказала она. – Давай, Саша, выпьем за знакомство.

Саша ослушаться не посмел и пригубил. Потом поставил бокал на столик и, пытаясь разрядить обстановку, спросил:

– Ну, а серьезно, вас как звать-то?

– Да зови Ягой, не ошибешься. А как звать-величать, – перешла она вдруг на тон сказительницы, – я тебе попозже поведаю. Когда познакомимся поближе, – она намекающе глянула на Сашу, и от этого намека мурашки на его коже стали значительно крупнее. – Да не страшись ты так, добрый молодец, – сказала женщина, от чьего внимания не укрылось состояние гостя, затем неспешно отпила из своего бокала. – Я тебя не съем. А могла бы. Как там в сказочке-то: садись, Иванушка, на лопату, и в печку. Ну, печки, положим, у меня нет, только камин, – она показала в глубину комнаты, где бесшумно появившийся второй охранник и вправду поджигал в этот момент дрова в камине. – Однако местечко, где сжигают разных добрых и недобрых молодцев, у меня имеется. Вернее, не у меня, у дружка моего бывшего, закадычного, ну ты о нем слыхивал, Сашенька, Кощеем его зовут. Вот он-то эту избушку и выстроил. И у него, злодейчика, моего друг-приятеля, тут свой домашний крематорий был. Знаешь, такой в виде баньки, только металл под деревянными полками, настилом, да вагонкой. Придут к нему, бывало, гости дорогие, которые в делах ему препятствуют, – охранник у камина насторожился и поднял голову. – Да успокойся ты, – заметила его движение женщина, – я же тут сказочку рассказываю, а ты чего подумал? Ну ладно, – продолжала она, – выпьют они с гостями, посидят, а потом – в баньку. У него их две там были. Одна нормальная, финская, а другая – крематорий. Зайдут гости туда, дверь снаружи закроется, и все там заполыхает. Ну, а потом пепел весь выметут, и по новой полочки отстроят и вагонкой стеночки обошьют. Вот и тебя, Иванушку, тоже можно бы так. Только давно ту баньку не топили, Кощея тут, почитай, лет 30 не было, да и снесли ее уже наверное, баньку-то эту. Я давно не смотрела. Снесли баньку-то, Володенька? – обратилась она к парню у камина. – Да он и не знает, он в те годы и не родился еще, верно, Володенька? Тут до него другие были.

– Болтаешь много, – неожиданно грубо для простой прислуги отозвался тот.

– Ой, болтаю! Много я, старушка-вострушка, болтаю. Так ить, с кем мне еще поболтать-то? С вами, хлопцами-мужеложцами, так что ли?

– Заткнись, – угрожающе выпрямился парень.

– А ты не грозись мне, голубой голубок. Вам меня трогать и обижать Кощей не велел. А то ить уволят, – дурашливо продолжала она, – и будешь потом в офисе у хозяина мусор выносить. Потеряешь работу на свежем воздухе. Да я и сама силушку еще не потеряла. Может, хочешь попробовать? – повысила она голос на парня. – Я ведь и с места не сдвинусь, а ты там окаменеешь, да в камин ненароком упадешь. Так что расслабься, мой хороший, и дрова подкидывай.

Грозная стать появилась во всем ее облике, она вдруг перестала изображать дурашливую сказительницу и вновь обратилась к Саше уже нормально:

– Да пошутила я, не волнуйтесь. Не было никакой баньки. А в Бабу-Ягу поиграть в одиночестве, отчего бы и не поиграть, да, Саш? Не Василису же премудрую мне тут изображать, верно? Была бы мудрой, не доживала бы тут оставшиеся годы. Хотя, чего жаловаться, сама виновата. Давайте-ка еще выпьем, Александр Юрьевич, за нашу с вами молодость, – и она пристально, очень пристально посмотрела ему прямо в глаза.

Саша завороженно смотрел на нее, и тут невероятная догадка заклубилась в его расширившихся зрачках.

– Да-да, именно за нашу с вами, Александр Юрьевич, молодость. Общую. Мы ведь давненько знакомы, Александр Юрьевич, не припоминаете?

Саша молчал и только смотрел в это, разительно изменившееся, лицо. И не верил…

– И поэтому, – продолжала она, – нам на «вы» разговаривать даже как-то глупо. Выпьем, Сашенька. – Она встала и, гордо выпрямившись, пошла к бару, слегка покачивая бедрами. У бара она обернулась и с прежним лукавством спросила: – А со спины тоже не узнал, да Саш? – Потом взяла оттуда початую бутылку виски, лед в тарелочке и вернулась к столику. Сама разлила виски по бокалам, снова в упор посмотрела на Сашу и спросила: – Что, сильно постарела? – Спросила с каким-то беспомощным достоинством, зная, что постарела сильно и безвозвратно, но стесняться этого не будет ни за что. А Саша все молчал, сжимая запотевший бокал так, что он готов был лопнуть в его руке. Он все боялся поверить в такую невозможную встречу.

– Или до сих пор не узнал? Давай-ка чокнемся с тобой… Шурец, – и она понесла свой бокал к его бокалу, все так же пристально глядя на него. – Так кто же я? А? Смотри! Кто?

– Виолетта, – выдохнул Шурец и вытер со лба выступивший пот.

– Вот и молодец. Угадал, – сказала она. – Так давай все же за нашу с тобой молодость. За Севастополь, за аэропорт Шереметьево, за все, что было хорошего. Давай! – Они выпили. Вета полный бокал, а Саша – один глоток.

– А чего так скромно? – спросила она, кивнув на бокал.

– Не могу больше. У меня ведь после тебя сплошные запои были, – объяснил Саша.

– Ну, это ясно, – сказала она. – Я ведь тебе не открылась тогда. Теперь, видно, время пришло. У тебя ведь в жизни после меня все рушилось, верно?

– Да, – с удивлением припомнил он.

– А я ведь и вправду потомственная ведьма, только ты об этом не знал. А у нас, ведьм, особенное свойство: мы от мужчин, которые имеют неосторожность с нами сблизиться… ну, в интимном смысле, ты понимаешь… так вот, мы у них забираем счастье и удачу на будущее, оставляем им энергию только для жизни, а для успеха отнимаем, берем себе. Не знаю, как, но мы их опустошаем, как бы высасываем, понимаешь? Вот так-то, – вздохнула она после признания.