Сын башмачника. Андерсен - Александр Трофимов

Если бы кто-нибудь подошёл к нему и сказал, что он расстался с женщиной, которая оставит самый глубокий след в его судьбе, он растерялся бы от неожиданности.

Если бы ему сказали, что никто из женщин не окажет на него большего влияния в высоком деле служения искусству, то Андерсен бы не поверил.

Если бы сказочники не умели любить, кому бы они были нужны? И разве появлялись бы у них сказки? Сказки — это ожидание любви или следы неудачной любви; и чем сильнее ожидание и неудачнее любовь, тем поэтичнее, глубже сказки. Сказка — синоним любви.

Осенью 1843 года Йенни Линд снова посетила столицу Дании. Бурнонвиль, балетмейстер, старый друг Андерсена, неожиданно встретив поэта, сообщил ему, что Йенни Линд не раз вспоминала о нём и будет рада его видеть... Андерсен помнил, что балетмейстер был женат на шведке. Друг словно разгадал его мысли:

   — Певица дружит с моей женой, и обе вас читали, представьте себе, — и Бурнонвиль похлопал его по плечу.

Огюст Бурнонвиль был сыном Антуана Бурнонвиля и являлся автором классических балетных спектаклей, которые ставились в Королевском театре.

   — Вот как? — Андерсен вспомнил её ледяной взгляд и подумал, что ему и так холодно в жизни, чтобы получать новую порцию холода.

   — Йенни прочла ваши книги и находит их замечательными!

Похвала была главным хлебом Андерсена. Его настроение сразу же переменилось, на лицо выплыла добрая улыбка.

   — Пойдёмте к нам прямо сейчас: и жена, и певица будут вам одинаково рады, — он взял Андерсена под руку... — Ваши сказки достучались и до её прекрасного сердца.

   — До её прекрасного холодного сердца, — ответил Андерсен.

Бурнонвиль скептически посмотрел на сказочника, зная, что тот всегда хочет от знакомых поклонения или хотя бы внимания, и крайне обижается, если они обходят его стороной... Детскость поведения сказочника, его переменчивый нрав не раздражали лишь друзей. «Я вновь наткнусь на её холодность», — мелькнуло в поэте.

   — Вы ведь не слышали её пения? — спросил балетмейстер, чувствуя желание Андерсена повернуть обратно.

   — Нет.

   — Вы многое потеряли в жизни. Она поёт так же прекрасно, как вы пишете сказки.

   — Вот как? — И было непонятно, то ли Андерсен удивлён, что можно так же хорошо петь, как он пишет, и возможно ли вообще кого-нибудь сравнивать с его сказками, то ли ему было странно, что он, любитель театра, ещё не слышал сказочного голоса.

   — Вы должны, обязательно должны послушать её пение, — Бурнонвиль всё крепче держал его за руку, по мере того как они подходили к дому, боясь, что Андерсен ретируется.

   — Для чего?

   — Чтобы помочь мне уговорить её остаться в Копенгагене и гастролировать в Королевском театре! Обещайте мне это сделать, дорогой Андерсен! Ведь у вас был прекрасный голос, кому же, как не вам, стать судьёй нашей гостьи?

   — Ну хорошо, я стольким вам обязан... — Холодные глаза певицы вновь встали перед ним, призывая отступить перед подъездом.

Но было поздно.

   — Смотрите, они уже ждут нас, — и Огюст Бурнонвиль кивнул на окно. Женщины внимательно смотрели на улицу.

Вошли в подъезд. И тут же Андерсен ощутил тот позабытый запах подснежников, что пришёл к нему, когда впервые увидел в отеле живые, улыбающиеся волшебные буквы, составленные в букет: Йенни Линд. Он на миг остановился и закрыл глаза, пытаясь убедиться, что не обманывается. Запах подснежников преследовал его, подталкивал к дверям, за которыми ждала певица.

   — Вам плохо? — Бурнонвиль поддержал его.

   — Нет, мне очень хорошо, — вежливо ответил Андерсен, открывая глаза.

   — С вами ничего не случилось? — Бурнонвиль знал о слабом здоровье друга.

   — Мне очень хорошо, — отстранился Андерсен и повторил: — Мне очень хорошо. — Он улыбнулся, представив, как вытянется подбородок балетмейстера, если поведать ему о возникшем через три года подснежниковом счастье... То-то было бы смешно...

Они поднялись по лестнице. Вот что такое счастье, понял Андерсен: это запах подснежников, ведущий к женщине; запах счастья... Он мог бы сейчас найти Йенни Линд с закрытыми глазами по этому аромату.

   — А вот и наш импровизатор! — одновременно воскликнули женщины, увидев его на пороге квартиры.

И все сомнения отпали. Здесь его ждали. Здесь к нему откосились с любовью. Даже огромный нос на лице гостя улыбался.

Андерсен внимательно всмотрелся в лицо Иении. Ни одной льдинки не стояло в её глазах. Неужели это та самая Йенни Линд, что смутила его своей снежностью? Она протянула ему навстречу обе руки.

   — Я читала вас всё это время, — сказала шведка вежливо, как бы извиняясь своим нежным голосом за былую холодность.

   — Так уж и всё? А когда же вы пели? — пошутил Бурнонвиль.

   — Ваши книги такое чудо, что от них трудно оторваться даже для сна, — Йенни Линд лукаво глянула на смущённого поэта.

   — Так читайте их и во сне, — пошутил Андерсен.

С первого же мига второй встречи между ними установились те дружеские отношения, которые редко устанавливаются между мужчиной и женщиной. Сразу же, одними только взглядами, они создали братство двух людей искусства, стремящихся к взаимному духовному обогащению, чтобы талант, доверенный им Господом, выразился с наибольшей силой.

В каждом человеке есть неотступная мечта встретить друга. Для людей нежных, склонных к меланхолии и одиноких, как Андерсен, такой друг, если он встретится на жизненном пути, оказывается женщиной, ибо женская нежность — это необходимая среда для развития таланта.

Началась беседа о книгах Андерсена. Йенни Линд с вниманием вслушивалась в этого странного гения-одиночку, умудрившегося пробить себе дорогу в чопорном копенгагенском обществе. Его поэтично-философский талант притягивал её, и она действительно размышляла о нём. Поражала странная нежность этого долговязого человека, как бы выходца с другой планеты. Ей казалось, что Андерсен появился не благодаря датчанам, а вопреки им.

   — А ещё мне рассказывала о вас Фредерика Бремер.

   — Это мой замечательный друг! — воскликнул Андерсен. — Я ею восхищаюсь.

Он познакомился с Бремер совершенно случайно, хотя давно мечтал об этом. Отправляясь в ту или иную страну, Андерсен всегда мечтал встретиться с каким-нибудь представителем искусства, чьё имя ему было знакомо. Так, в 1837 году, после выхода романа «Только скрипач», он решил отправиться в Швецию и по водным каналам прибыл в столицу. Стокгольм хранил память о войнах с соседями и был недоверчив к датчанам. Андерсен это сразу же почувствовал. Писателей и поэтов Швеции плохо знали в Дании, а датских ещё хуже в Швеции. Можно сказать, что Андерсен стал мостом, соединившим литературные берега двух стран. Андерсен любил стихи Стагнелиуса. Его он хотел увидеть первым из шведских поэтов — но Стагнелиус умер.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});